судьбой сила и стойкость.
Трилогия была закончена. Роман издан. Можно было немного
передохнуть. Послушать мнение читателей. Вызову секретаря союза
писателей не удивился. Значит, есть, о чем поговорить.
Секретарь имел привычку обращаться к писателям на «ты», что
означало дружеское расположение и максимальное доверие.
- Здравствуйте, Петр Семенович, - кольнул сердце неприятный
холодок. - Устали, наверное. Трилогию закончили. Роман вышел.
Маркелов согласился. Отдохнуть не мешает. Новых впечатлений
накопить, материал для других произведений набрать.
- Так я могу помочь, - развел руками секретарь и протянул
несколько листков с отпечатанным текстом. - Читайте прямо здесь.
Обещаю незабываемые впечатления.
Бумага была особая, с оттиском в левом верхнем углу, указывавшим
принадлежность к канцелярии Центрального Комитета партии. Слова
давили непоколебимостью и абсолютной уверенностью.
«Секретарю союза писателей СССР.
Распоряжение.
В романе писателя Маркелова П.С. «Тягучий омут» выявлены
пять эпизодов с признаками очернения советской власти (антисоветизма).
Первый.
Председатель передового колхоза убеждает главного героя в том,
что честно работать невозможно.
Второй.
Главный герой, узнав, что о нем думают мужчины в деревне, называет
их «сволочами». Причем, всех.
Третий.
Главный герой совершает должностное преступление. Не раскаивается.
Осуждению окружающих не подвергается.
Четвертый.
Степан Семшов умышленно совершает действия против председателя,
назначенного райкомом партии.
Пятый.
Степан Семшов, не сумев собрать подписи в защиту главного героя,
называет народ «сукой».
По данным эпизодам следует провести работу с писателем
Маркеловым П.С., направленную на устранение негативных последствий,
вызванных публикацией романа «Тягучий омут». Если данные меры
окажутся неэффективными, сведения будут переданы в правоохранительные
органы.
Заведующий литературным отделом при Центральном Комитете партии
Прокофьев Н.В.»
- Ознакомились? - голос хозяина кабинета вывел из оцепенения. –
Как объясните?
Пересохло в горле, но просить воды, означало показать слабость.
С трудом набрал слюны, сглотнул. Стало легче.
- Я готов подписаться под каждым написанным мной словом, -
произнес с максимально возможной твердостью.
- Герой, - признание не удивило секретаря. - За правду под топор.
Уважаю. А как быть с теми, кого подставил. Кто по привычке и
верхоглядству публикацию разрешил? По доверию и дружбе? Их тоже
под топор? А пойдут. За профессиональную непригодность.
По самому больному ударил. Друзьям и знакомым.
- Что молчишь? - на «ты», уже хорошо. - Иди домой и думай.
Завтра, в это же время, жду.
Дома жена в слезах. Что наделал, говорит. Знакомые телефон оборвали.
Жалобы и проклятия. Женщины в таких случаях не стесняются.
Ничего не ответил. Только обнял. Завтра, сказал, решу.
На другой день увидел в кабинете секретаря незнакомого человека, лет
сорока. Строгий костюм, зачесанные назад волосы с легкой проседью,
очки, начавшиеся залысины. Идеальный функционер. Оттуда.
- Инструктор по литературе, Центрального Комитета, - не разочаровал
Незнакомец. - Тургенев Иван Сергеевич, - а теперь удивил.
Пояснил, что детдомовский, сам фамилию выбрал, в соответствии с
именем-отчеством. Хотел быть литератором. Сбылось.
- Не совсем, - хотел возразить писатель, но был прерван секретарем.
- Вижу, оба боевые, сработаетесь, - продолжил он. - Осознал, отошел, -
пояснил гостю. - Пора голову включать.
- Что я должен сделать, - не любил Маркелов долгих предисловий.
- Вы очень хороший писатель, - начал инструктор, - Я прочел почти
все. Понравилось. Искренне. Тем обиднее все это. Понимаю, занесло
в порыве чувств. Дело поправимое.
- Говорите же, - терял терпение Петр Семенович, - Но предупреждаю,
недостойных поступков не предлагать. Участвовать в общественной
кампании против того или иного человека не стану. Доказывать лояльность
советской власти не собираюсь, прошлой жизнью доказал. Что касается
эпизодов, то сама жизнь людей в угол загоняла, в бараний рог крутила.
Но понятия о чести и совести это не отменяло. А то, что грубы и
вспыльчивы, порой, были. Так в те годы, от тягот, никаких нервов
не хватало. Можно понять.
- Понять можно, согласиться нельзя, - возразил Иван Сергеевич. –
Хорошо подготовились. Дело пойдет.
- Нужно срочно писать четвертый роман, - предложил секретарь. –
Действие будет происходить в наши дни.
- Двадцать лет спустя, как у Дюма, - изумился писатель. - Но
современность - не моя тема. Я пишу о том, как закладывались основы
сегодняшней жизни. В военное время и десять послевоенных лет. Оттуда
все. Причины там. То, что сегодня, лишь следствие. К тому же.
сейчас время идет гораздо быстрее, чем во времена мушкетеров. Три
эпохи прошло: сталинская, хрущевская, нынешняя. Многое могло
поменяться.
- Вот именно, - подтвердил инструктор. - Поменяться. Кое с чем
примириться. Кое-что пересмотреть.
- Логично, - впервые признал Маркелов.
- Это будет твой лучший роман, - пообещал секретарь. - Уведомим
заранее. Каждая часть будет публиковаться в роман - газете.
Положительные отзывы гарантирую.
- По что честь такая, - удивился Петр Семенович.
- Чтобы на попятную не пошли, - искренне пояснил инструктор. –
Вдруг чувство взыграет. Как у Гоголя Николая Васильевича. Чтобы
жизнь свою сгоряча не сожгли. Такими писателями дорожить надо.
Объясните, примирите, гонорары, премии, уважение, почет. А эти
эпизоды забудем, как нелепую случайность.
- Но мне придется выполнить определенные условия, - поинтересовался
Маркелов.
- Совсем немного, - возразил инструктор. - Степан Семшов должен
быть счастлив в семейной жизни, иметь, как минимум, троих детей.
Должен научиться прощать окружающим слабость и малодушие.
Митьшу развенчать, оставить у разбитого корыта, одиноким, ненужным.
- Трудно будет, - вздохнул Маркелов. - Эти Митьши сейчас все
хозяйство к рукам прибрали.
- Знаю, - согласился Иван Сергеевич. - Вот и нужно, хоть с
литературного начать. Павла Кузовкина из заключения вернуть,
полностью реабилитировать, заждались его селяне.
- Не будет этого, - внезапно уперся писатель. - Не вернется Павел.
Нет ему места в этой жизни. Погибнет в заключении.
- Пусть так, - неожиданно согласился инструктор. - Только обставьте
все подостойнее.
- Вот и пошел деловой разговор, - радостно потер руки секретарь. -
Работайте, товарищи.
Работа шла тяжело. Раз в неделю встречался писатель с инструктором,
но ничем порадовать не мог.
- На Кузовкине, как стержне, вся трилогия держалась. Не могу сюжет
построить. Степан не тянет, выдохся, - пояснял Маркелов. - Больших
дел теперь нет, суета одна. Все на эпизоды распадается.
- А если нового героя ввести, вместо Павла. Реабилитированного
пожилого борца революции, который все муки прошел, а человеком
остался, - предложил Иван Сергеевич
- Надуманно, - возразил Петр Семенович. - Всю трилогию ни слуху,
ни духу, а тут явился герой - строитель новой жизни. Не поверят
читатели.
- Нужно, чтобы поверили, - доверительно произнес инструктор. –
Линия сейчас такая, романтизация гражданской войны и первых пятилеток.
Памятью о прошлом будем жить, если впереди ничего не видно.
Открылся, доверяет, шевельнулось внутри теплое чувство. С того дня
роман пошел. И стержень новый нашелся. Машутка - бедовая сестра
Степана. В нее пошли все мысли и чувства автора. Что-то стало
выходить, но не радовало. Вроде, со старанием написано, а читать
неинтересно.
Но секретарю с инструктором понравилось.
- Ну вот, Петр Семенович, можешь, когда захочешь, - хвалили в один
голос, после публикации первой части.
- Спасибо за нового героя, - благодарил Иван Сергеевич. - Это же отец
мой, безвинно погибший и впоследствии прощенный и во всем
восстановленный. Мать его больше, чем меня любила. Решила уйти,
вместо того, чтобы жить. Не виню. Простил. Пробился.
Еще один с детства искалеченный, пожалел Маркелов.
Вторая и третья части шли тяжело. Не обрадовала государственная
премия за трилогию. Не за труд, за послушание.
Ну уж нет. Рано вы, Иван Сергеевич, радоваться начали. Как Вам
финал?
- Как же так? - едва не тряс за грудки инструктор. - За что?
Почему? Как без нее теперь жить?
- А так, как сейчас живем. Не заморачиваясь вопросами совести.
Силы ее кончились. Терять, терпеть, помогать, сочувствовать. Вытянула
роман на себе, да надорвалась. А Степан пусть мучается, что черствостью
своей сестру сгубил. Может, былая сила вновь проснется. Претензии
по лояльности будут? - несокрушимо стоял автор.
- Простите, - обмяк инструктор. - Это я докладную тогда написал.
Всю кашу заварил. Там уже все равно, - поднял палец вверх. - Никого
литература не интересует. Просто живут, с привилегиями. Пусть будет
как есть.
- Значит, благодаря Вам, я пять последних лет мучился, - постепенно
доходило до Петра Семеновича.
- Надеюсь, государственная премия стала достойной компенсацией, -
развел руками инструктор.
- Сукин ты сын, даром, что Тургенев, - выразился Маркелов и
неожиданно крепко обнял собеседника. - Уважаю идейных, - пояснил он.
Роман имел большой успех, гарантированный. Но автор категорически
отказался считать его продолжением трилогии. Тираж превысил все
экземпляры других книг Маркелова, но говорил он об этом неохотно.
Вспоминал начало первого романа, когда была вера, что Павел
Кузовкин вернется.
Была.
Постскриптум.
Спрашивают название четвертого романа. «Корень».
