Бойлер

– Валь, надо курей завести, – однажды сказал отец, пожирающий за завтраком яичницу на сале. – А то все бабки Дунины едим, пора бы и свои.
Бабушка Дуня была его матерью. Памятуя жоркую натуру сына, яйца нам передавала целыми лукошками.
– Вить, с курями возни много, – мать задумчиво созерцала свой стакан, наполненный каким-то травяным отваром, до которых была большой охотницей. – Кормить их надо, насесты там всякие, наседки, гнезда…
– Куры это не утки, дело не хитрое. Насест дети сделают, не все же им за моей спиной прятаться. Зерна я могу сколько угодно привезти, – взмахнул зажатой в кулаке вилкой. – Будут пастись в саду, травку щипать, козявок ловить, да нестись. Потом наседки появятся, разведем птичий двор, – мечтательно причмокнул испачканными жиром губами, – будем продавать.
– Не так это просто, – мать не скрывала скепсиса, – курей держать это не свиней. Свинья все жрет, а кура птица деликатная, она всякую дрянь жевать не станет.
– А они жуют? – подал голос Пашка.
Он был человеком кургузеньким и запуганным, но при этом весьма себе на уме и хитёр как сорок тысяч енотов. А еще, как матерая сорока, был падок на чужие вещи.
– Конечно, жуют, – прочавкал отец, – в нашей жизни все жуют. Валь, ты не права, – воздел вилку с куском сала к потолку. – Я агроном, а агрономия это царица наук. Уж с куроводством-то справлюсь. СтаршОй, – перевел на меня взгляд, – смотреть в рот человеку, который кушает, некультурно.
– Вить, он надеется, что ты не всю яичню умнешь, – объяснила мать, – и что-то ему перепадет.
– Молод еще яичницу жевать, – отец тщательно вытер сковороду куском хлеба, собирая уцелевший жир. – Вот разведем курей, тогда будет ему хоть яичница, хоть цельный омлет.
– А мне? – спросил Пашка, завороженно слушающий эту речь.
– Что тебе? – не понял отец.
– Мне олет будет? – Пашка перекроил лицо бессмысленно-мечтательной улыбкой.
Брат постоянно путал незнакомые слова.
– Будет, если будешь себя хорошо вести и слушаться старших, – отец встал из-за стола, – то непременно будет. Полакомишься вдоволь, сынок. СтаршОй, подбери к вечеру материалы, я приду и объясню, как насест делать.
– Какие материалы? – уточнил я, а брат достал потрепанный красный ежедневник за 1986 год и приготовился записывать.
– Гвозди в сарай принеси, молоток, – отец задумался, напяливая на лысеющую голову коричневую шляпу, – пилу еще…
– Топор, – подсказала мать.
– Топор, – отец согласно кивнул, – … пилу…
– Пила уже была, – сказал Пашка.
– Не сбивай, – как от назойливой мухи отмахнулся отец, – это другая пила, по металлу. Деревяшек всяких…
– Жерди круглые надо, – внесла свою лепту мать, – чтобы курица могла лапой написать, тьфу ты, совсем одурела с вами, охватить.
– А какой у нее охват? – спросил я.
– Какой? – мать задумалась и стала сгибать ладонь, что-то прикидывая. – Где-то вот так, – показала скрюченную ладонь.
– Валь, что ты несешь? – остановился на пороге отец. – На глаз прикидываешь, тоже мне, умная Эльза выискалась. Надо диаметр в два с половиной сантиметра.
– Это сколько? – спросила мать.
– Вот столько, – показал свой толстый указательный палец, – и еще чуток потолще.
– Так нормально? – засомневалась мать.
– Я же не из головы это взял, – солидно ответил папаша, – это справочные данные, обобщенные с учетом мирового опыта.
– Мирового опыта? – подозрительно сморщилась мать.
– А-то, – как укушенная оводом лошадь закивал головой отец, – про суринамских мусорных кур слыхала?
– Нет…
– А они есть! – торжествующе закончил отец и вновь вспомнил про меня. – Брусков притащи, досок ну и там по мелочи всего, – он сделал движение рукой, будто плыл шустрый головастик.
– Где бруски и доски взять?
– Ты что, дебил? – удивился отец. – Я тебя чему учу?
– Не своруешь, где возьмешь?
– Верно, вот и молодец. И смотрите, не попадитесь, а то позору из-за вас не оберешься потом, – вышел за дверь.
– Не гордыбачьте с отцом, – вставая, сказала мать, – ишь ты, выискались умники, – привычно отвесила Пашке мощный подзатыльник. Отвесила бы и мне, но поленилась обходить стол. – Какие сказал, такие жерди и тащите. Ладно, мне на работу пора собираться, – прошла в спальню.
Мы хмуро доели хлеб, Пашка попытался вылизать сковороду, но безуспешно.
– Нет ничего, – обиженно сказал он.
– После бати там ничего и не могло остаться, – я, как мог, утешил брата. – Если хочешь, то можешь из скорлупы яичной выпить, там немного могло остаться.
– А где эта кожура? – оживился брат, воровато оглянувшись на спальню – не подслушивает ли мать.
– Не кожура, а скорлупа. На кухне, возле плиты.
– Я сейчас, – брат ловко, как хорек, соскользнул с табурета и просочился на кухню.
Из спальни вышла переодетая мать.
– Смотрите, не попадитесь, – погрозила кулаком. – Пашка где?
– На кухню пошел.
– Зачем? – подозрительно, как старая кобра, уставилась на меня.
– За чайником.
– Ну ладно, до вечера, – напевая попурри из модных песен, выпорхнула из дома.
Из кухни с опаской вышел Пашка, жующий скорлупу.
– Ушла?
– Ушла. Доедай и тоже пойдем. Будем материалы добывать.
– У кого? – Пашка уселся и начал шумно прихлебывать остывший чай.
– Я вот подумал, можно прямо со склада взять. Там через лес недалеко.
– Поймают, – брат тревожно блеснул стеклами очков.
Склад стройматериалов располагался под открытым небом между конторским садом и лесопосадкой. От посадки его отделял хлипкий забор из порванной во многих местах металлической сетки. Мы прошлись по саду до болотца, свернули в посадку, пригнувшись перебежали дорогу, нырнули в другую посадку. Затаились, наблюдая за обстановкой.
– Поймают, – как надоедливый комар, нудел Пашка, часто лупая увеличенными стеклами очков глазами, – побьют.
– Чего нас побьют? – я примерился к прорехе в сетке.
– Поймают и побьют, – упрямо тянул свое брат.
– Не нуди.
Обидевшись, Пашка сорвал листья с молодой ракиты и начал молча их жевать. Я терпеливо наблюдал за складом. Все было тихо и спокойно, люди были на работе.
– Я пролезу, – окончательно решившись, сказал я, – и буду тебе передавать в дыру, а ты тут складывай. Там, если что, за бурьяном не видно.
– А если увидят?
– Если свистну, то убегай. Понял?
– Понял, – Пашка проглотил пережеванные листья и поправил картуз, который его заставляла носить мать. – А куда бежать?
– Домой беги. Куда же еще?
– Мало ли…
Я пропихнулся в прореху и начал бродить меж стопок дощатых щитов, оставшихся от несобранных домов, прикидывая, где в этом царстве деревянных прямых могут быть круглые жерди. Обойдя склад, из подходящего приметил лишь кучу тесинок и штабель брусков. Начал таскать бруски к дыре и передавать.
– Не хватит еще? – тревожно спросил Пашка минут через двадцать.
– Ну… – я почесал затылок, – может и хватит. Сейчас еще чуток и все, – приступил к тесинкам.
– Мы столько не унесем, – вскоре снова подал голос брат.
– Ладно, хватит, – я дошел до широкого проема, через который на склад заезжали, вышел, обошел угол и по посадке дошел до брата.
– Сначала перенесем через дорогу, а потом оттащим домой, – посмотрев на материал, решил я.
Шустро, как крысы, за несколько раз перетащили краденое через пыльную дорогу.
– Сходи за тачкой. На тачке быстрее отвезем. За пару раз обернемся.
– Я боюсь идти один, – замялся Пашка, – вдруг кто-нибудь нападает?
– Тогда стой тут, карауль, а я схожу.
– Тут меня могут поймать и побить, – скорчил обиженную гримасу. – Мамка говорила, чтобы ты меня не бросал.
– Тогда ты иди за тачкой. Мне отсюда тебя видно, и если кто-нибудь нападет, то…
– Хорошо, – поминутно оглядываясь, Пашка нервной рысью потрусил к дому.
Вернулся с тачкой, которую полгода назад где-то стянул отец. Погрузились и стали ее толкать. Тяжело, но шла.
– Мы как курлаки на Волге, – пропыхтел Пашка.
– Во-первых, бурлаки, а не курлаки, а во-вторых, там они тянули, а мы толкаем.
– Давай тянуть.
– Лямки нужны.
Притащились домой, сволокли добычу в сарай, вернулись за второй порцией, привезли и ее.
– Где жерди будем брать? – задумчиво рассматривая добытое, спросил я. – Есть мысли?
– У той бабки, что по Садковской улице живет, забор из таких круглых, можно взять.
– У Максиманихи?
– У вредной этой, – закивал брат.
– Точно, можно со стороны леса подобраться и вырвать из забора, – «загорелся» я. – Пошли, только надо веревки взять.
За веревками не надо было далеко ходить. В кладовке на веранде стояло две катушки белых капроновых ниток, украденных с работы отцом. Отхватив пару кусков веревки, мы отправились в путь. Сначала через сад, потом через перекресток, нырнули в продолжающуюся посадку. Поравнявшись с карьером, свернули влево. Вышли из перелеска и не спеша потащились по полю вдоль околицы. Вот и плоховатый забор. Собаки бабка на свою беду не держала. Я начал вырывать из живописного плетня подходящие по размеру круглые палочки, а Пашка прихватил две треснувшие глиняные крынки, висевшие на столбах.
– Зачем они тебе?
– В хозяйстве всегда пригодится, – выдал брат усвоенную от отца мудрость. – Не своруешь – где возьмешь?
– Пора валить, – я шустро связал жердочки в вязанку, закинул на спину и поспешил к посадке.
Пашка с крынками пыхтел следом, напоминая Пятачка, несущего за Винни-Пухом медовый запас. На перекрестке нелегкая вынесла навстречу деда Бутуя и его собачонку Каштанку.
– Знать, хворост собирали, хлопцы? – дед широко расставил ноги в побитых жизнью валенках, прочно утвердившись на нашем пути, и пыхнул духовитой самокруткой. – Аль по грибы ходили? – хитро прищурился.
– По грибы, – мелко-мелко, как китайский рикша, закивал головой Пашка.
– С горшками? – разглядел груз дед.
– А что тут такого? – спросил я. – Мы же не с чемоданом ходили, в конце концов.
– Есть грибы? – подумав, пожевал губами дед.
– Есть.
– Какие?
– Какие? – теперь задумался я, что соврать настырному старикану. – Всякие…
– Сырогрызки!!! – отчаянно выкрикнул решивший прийти мне на помощь Пашка.
– Чего это он? – попятился Бутуй, едва не наступив на Каштанку.
Каштанка злобно зарычала, но предпочла убраться из-под ног.
– Сыроежки, в общем, – перевел я. – Он слова у нас путает.
– Ну, тады ладно, – Бутуй аккуратно засунул окурок в карман потрепанного пиджака и потянулся. – Тады оно того, свойственно. От же ж йоксель-моксельники, – крякнул.
– Мы пойдем? – спросил я.
– Идите, – шустрый старикан прикурил следующую самокрутку, – коли от старших ума набраться не интересно, то ступайте.
– Нам интересно, – дипломатично сказал я, – просто дел дома много, а то бы послушали.
– Не смею задерживать, – дед изобразил щелчок каблуками, что в валенках смотрелось угнетающе, и, напевая «На сопках Манчжурии», пошел по своим делам.
Каштанка угрожающе посмотрела на Пашку и, выпятив челюсть, гордо прошествовала мимо. Мы кинулись в сад, чтобы еще кого-нибудь не вынесла нелегкая.
– Заподозрил он нас, – скулил Пашка, – всем расскажет.
– Кому он расскажет?
– Всем!
– Про что?
– Про все!
– Не выдумывай ты, – дошли до дома. – Ничего он не понял, подумал, что ты дурачок.
– А-а-а, тогда ладно, – успокоился и водрузил трофейные горшки на подставку для обуви, стоявшую на крыльце. – Папке покажу.
Я отнес жерди в сарай.
Вечером папаша явился с работы слегка подвыпивши.
– Как дела, архаровцы?
– Я горшки добыл, – похвалился Пашка.
–