Катя шла домой, ежась под пронизывающим декабрьским ветром. Не поймешь, то ли осень, то ли зима. Снега не было, а деревья упирались в мрачное небо голыми ветвями. Девушка не любила увядшую природу. Грустно смотреть на все это. И вдруг… Катя увидела, как среди голых веток на ветру трепыхается желтый листок. Один-одинешенек. Казалось, вот-вот он сорвется с ветки. Но, нет, - держался. Катя остановилась и как завороженная все смотрела на это чудо. Строчки прилетели к ней как бы сами собой. Девушка быстро вынула из рюкзачка блокнот и ручку, чтобы успеть записать. А то сколько раз бывало: вот они, строчки, а поймать в тетрадку не успела, и все – только хвостиком махнули. Не ухватить. Почерк у Кати был отвратительным, но она твердо знала: если записала, то уже стихи не улетят.
Зима еще снежком не делает пометки,
И осень не спешит себе давать отбой.
Последний желтый лист висит на голой ветке,
И декабрю назло он борется с судьбой.
Катя еще постояла, посмотрела на этот последний листок. Настроение улучшилось. Где-то внутри зазвучал мотив, а пальцы словно ощутили гитарную струну. Каждая мелодия для Кати была цветной. Та, которая рождалась сейчас, почему-то казалась желтой, наверное, по цвету листка. Девушка представила, как желтыми волнами идет гитарный перебор. Она шла и в уме перебирала струны. Очнулась Катя от гудка автомобиля. Водитель выскочил из машины и орал на нее: «Дурында! Смотри, куда идешь. Так и лезут под колеса, ненормальные». А Катя только улыбнулась, тряхнула косой. Мужчина покрутил пальцем у виска, хлопнул дверцей и уехал. Катина мама, пока еще здорова была, любила повторять дочке где-то вычитанную фразу: «На перекрестках не пиши стихов». А что поделаешь, если эти самые стихи не спрашивают, когда им писаться. Перед глазами еще трепыхался тот стойкий листок, и Катя снова открыла блокнот.
Последний желтый лист вцепился в ветку крепко,
Он на ветру дрожал, но верил в миражи.
И, несмотря на то, что выглядел нелепо,
Старался он еще хотя бы день прожить.
Пока писала, замерзли пальцы. Катя сунула руку в карман, чувствовала, что придут еще строки, которые непременно надо будет поймать. Хорошая песня должна получиться. Катя смотрела на опавшие листья на газоне, отжившие свой век. Она шла к дому и ждала - мелодия внутри требовала слов. И они пришли. Девушка снова схватилась за блокнот и ручку. Слова словно пощипывали ее изнутри, требовали выхода, и она писала, сжимая ручку замерзшими пальцами.
Последний желтый лист, пожухлый и иссохший,
Упасть к собратьям он на землю не спешит.
Зеленый по весне он думает о прошлом
И из последних сил цепляется за жизнь.
На душе стало радостно. Дома ее ждет мама. Мамочка. Ее первый благодарный слушатель. И пусть мама ничего сказать не сможет, но по ее глазам дочка поймет, понравилась ли новая песня. Катя умела домысливать то, что мама говорила глазами. Она не сразу поняла: что-то ей мешает думать, и желтая мелодия куда-то ускользнула. Остановилась и с удивлением почувствовала: кто-то трясет ее за плечо. Одноклассница Нонка кричала чуть ли не в ухо:
- Ты что, глухая, Шацкая? Я тебе ору-ору, а ты как бы и не замечаешь.
- Извини, задумалась, - Катя взглянула по касательной на Нонку и на ее подружку Аллу, которая смачно щелкала семечки, плевала шелуху прямо на асфальт. Катя уже хотела сделать замечание, но передумала: зачем и кому нужны слова в пустоту?
- Я че хочу сказать-то: сегодня после консультации пойдем с нами в кафешку, пивасика попьем, - Нонна даже не спрашивала, утверждала.
- Спасибо. Я не пью пиво.
- Осподя! Пей лимонад. Но от коллектива-то не отбивайся. Некрасиво плевать на весь класс.
- Нонна, а разве ваша компания – это весь класс? Все равно я действительно не могу. Мне после консультации домой нужно, - Катя скинула руку одноклассницы со своего плеча, кивнула и пошла дальше. Вслед зло прозвучало:
- Во, блаженная. Ну, погоди, я тебе спесь-то пообломаю.
А Катя уже забыла об этом разговоре, наблюдая, как ветер кружит пожухлые, скукоженные листья. Ведь не так давно они были красивыми, разукрашенными осенью в разные цвета. А теперь их топтали ногами случайные прохожие, да морской бриз подхватывал былое великолепие в бешеной пляске.
Давно слетели вниз соседи и соседки.
Нет золота берез и пурпура осин.
Последний желтый лист висит на голой ветке
И декабрю назло, безумствуя, висит.
Катя зашла в квартиру и первым делом заглянула к маме.
- Привет, мамочка! Я пришла. Сейчас накормлю тебя, - мама прикрыла глаза, значит, согласна поесть. И без того-то тоненькая мама за время болезни превратилась в тростинку. – Знаешь, а я новую песню почти написала. Сегодня до ума доведу, а завтра спою тебе, - глаза на неподвижном перекошенном лице улыбнулись.
Четыре года назад отец объявил, что любит другую женщину. И ушел. После двадцати пяти лет совместной жизни. Мама крепилась, но инсульт – вещь коварная. Слегла. Старший брат оформил опекунство, чтобы двенадцатилетнюю Катю в детдом не определили. А потом брат женился, родился ребенок. И все заботы о маме легли на хрупкие Катины плечи. Брат помогал материально: и кровать для лежачих купил – только бы маме удобно было, и телевизор большой на стену повесил – мама все понимала, а говорить и двигаться не могла, лишь одной рукой шевелила и голову чуть-чуть поворачивала. Недавно брат помог сменить тесную «хрущобу» в областном центре на просторное жилье в маленьком приморском городке. К весне обещал достать удобную коляску, пусть мама дышит морским воздухом. Проведывать своих он приезжал раз в неделю, забивал холодильник всякими вкусностями. А когда сыночка приводил, мамины глаза светились счастьем.
Раз в месяц к ним приходил Катин отец. Каждый его визит с точностью повторял предыдущий. Он заглядывал к маме, говорил какой-нибудь ободряющий штамп, торопливо целовал дочку в щеку, быстро совал ей в ладошку деньги и убегал, ссылаясь на занятость. Катя подозревала, что не так он спешит по делам, как чувствует себя виноватым в их квартире. А кто любит ощущать себя виноватым? После его ухода Катя вытирала слезы с маминых щек. Лучше бы уж совсем не приходил, чем так - мимоходом.
- Мамуль, мне на консультацию по ЕГЭ, - накормив маму, сказала Катя. – Давай, я тебе спинку подниму, телевизор включу. А приду, мы с тобой помоемся, и спать. Хорошо? – мама прикрыла глаза.
После консультации Катя торопилась домой, почти бежала, вдыхая свежий морской бриз. «Надо будет завтра листочек проведать, как он там, - думала девушка. – Пусть держится. А в песне какого-то завершающего аккорда не хватает. Только я понять не могу, какого именно».
На улице было темно, фонари горели через один. Катя уже почти дошла, когда дорогу ей преградили одноклассницы. Их было четверо.
- Ну, что, блаженная, пойдешь с нами в кафешку? – спросила Алла, выплевывая изо рта очередную шкурку от семечки. Катя молча попыталась пройти дальше.
- Шацкая, с тобой говорят. Последний раз спрашиваем. Потом пеняй на себя, - Нонна взяла в руку Катину косу и слегка дернула. Алла и еще две девчонки хихикнули.
- Девочки, у меня совершенно нет времени на эти глупости. Извините, дайте мне пройти, - Катя пыталась говорить вежливо и спокойно.
- Нет, девочки, представляете, мы глупостями занимаемся, а эта шалава умная слишком. Видите ли, она царских кровей, наверное, мы ей не ровня, - и уже, обращаясь к Кате, Нонна рявкнула. - Ты, блаженная, фильм «Чучело» помнишь? Что делают с теми, кто не хочет со всеми? – и уже сильнее дернула Катю за косу.
- Вообще-то, фильм не об этом, - девушка попыталась вырваться. Тогда Нонна потянула косу с такой силой, что Катя едва удержалась на ногах. Остальные засмеялись. - Что вам от меня надо? – Кате надоела эта возня, надо было быстрее к маме.
Нонна отпустила косу и с силой толкнула Катю, девушка упала в грязь. И тогда одноклассницы стали пинать ее ногами. Не сильно. И только Нонна била с остервенением и азартом куда придется. Катя не сопротивлялась, лишь прикрывала голову руками, иначе, как она объяснит синяки маме? В голове крутилась мелодия новой песни. А перед глазами текла река. И лодочник в ожидании чьей-то души. Вдруг девушка услышала мужской голос:
- Вы, твари, что же делаете? Вчетвером на одну. Не стыдно?
- Шел бы ты, дядя, своей дорогой, - не унималась Нонна.
- Я сейчас полицию вызову, посмотрим, как ты там заговоришь. А ну, отошла! – окрик возымел действие, побои прекратились. – Давай руку, - прохожий помог Кате подняться. – Сейчас полицию вызову, снимем побои.
- Спасибо вам. Но полицию не надо, - взмолилась Катя. – Мне бы домой.
- Что ж, не надо так не надо. А зря. Такое не должно оставаться безнаказанным. Ну да ладно, пойдем, провожу.
Вслед прозвучало:
- Трахни ее, дядя. Может, поумнеет. Блаженная.
- За что они тебя так? – спросил мужчина по дороге к Катиному дому.
- Ни за что. Просто я другая. И не хочу быть такой, как они.
Около подъезда прохожий дал Кате визитку.
- Я психолог. Если помощь понадобится, звони, - мужчина протянул Кате руку. – Счастливо тебе. И обязательно оставайся другой.
Дома Катя быстро проскочила в ванную, умылась, сбросила грязную одежду. И только после этого в домашнем халатике вошла к маме. Принесла тазик с теплой водой и крем, поменяла памперс, смазала проблемные места, чтобы не было пролежней. И как всегда во время этой ежевечерней процедуры ловила на себе виноватый мамин взгляд.
- Все хорошо, мамочка. Я тебя очень люблю. Ты только живи. Цепляйся за жизнь, как тот листок, о котором сегодня я песню написала, - Катя опустила кровать в лежачее положение, взбила подушку, поправила одеяло. – Спокойной ночи, мамулечка, - включила ночник, поцеловала маму в щеку и только после этого пошла в свою комнату.
Катя перебирала гитарные струны, подбирая мелодию, которая до этого жила внутри. Наконец песня зазвучала. Девушка взяла диктофон и стала напевать. Последний куплет родился сам собою.
Вот так и мы порой недалеко от Стикса,
Куда приводят нас крутые виражи,
И не спешим туда, пока хоть как-то мыслим,
А, словно этот лист, цепляемся за жизнь.
Катя прикрыла глаза и подумала, какая же она счастливая. Вот песню написала. Психолог этот мимо не прошел – помог, значит, есть хорошие люди. И брат у нее замечательный. И мама завтра послушает песню, а глаза ее будут улыбаться. Конечно, счастливая, ведь вокруг нее любви больше, чем ненависти.
