- Раз, два, три…. Восемь – пересчитал Колька приборы на столе, если можно назвать приборами вилки, алюминиевые тарелки и граненые стаканы. Достал из сумки несколько бутылок шампанского, водрузил их на стол и, довольный собой, потер руки: «Не «Метрополь», конечно, но сойдет». Еще раз внимательно оглядел стол: «Ага, грибы забыл!». Полез под стол за грибами. Перебирая банки. Услышал грохот открывшихся дверей. Кто-то вошел в балок оставив открытыми настежь двери. Морозный воздух клубами рванулся в комнату, окатив Кольку с головы до ног лютым холодом. Он зябко поежился, передернул плечами: - Да, открой пошире! Сегодня, что-то жарко, как бы, не вспотеть! – Весело и очень остроумно, как показалось ему, прокричал Колька из-под стола – термометр на улице показывал минус сорок.
Но его тонкий юмор остался без ответа, а холод, между тем, продолжал литься в комнату ледяным потоком. Колька скосил глаза в сторону двери и увидел там неподвижно стоящие кисы*.
"Кто бы это"? – подумал он, начиная злиться.
- Может быть вы, все-таки, закроете двери? – на всякий случай прикрылся он вежливым «Вы».
Кисы продолжали невозмутимо стоять, всем своим видом, расписным и нарядным, выказывая ему свое презрение.
- Черт побери! – окончательно рассвирепел Колька, - у нас хамов учат! – и полез на четвереньках из-под стола. Неосторожно повернувшись, задел ножку, кое-как сколоченного сооружения. Стол угрожающе заскрипел, накренился, послышался грохот падающей посуды, а Колька застыл, ожидая спиной и затылком лавину стекла, металла и пищевых продуктов. Чудом, все осталось на столе, кроме бутылки шампанского, которая, пребольно треснув его по затылку, благополучно приземлилась на пол.
Взвыв от боли, Колька рывком вскочил на ноги: - «Ну, заяц…!» - начал было он, и прикусил язык – перед ним стоял начальник участка.
- Здрасьте! – хмуро пробормотал Колька, потирая ушибленный затылок.
Начальник, покачиваясь с пятки на носок, молча и тяжело, смотрел на него. Наконец, криво усмехнувшись, многозначительно посмотрел на часы.
* Кисы - типа сапожек из оленьих шкур
- Меня отпустила бригада, - живо предупредил его вопрос Колька.
Начальник изогнул бровь дугой и перевел свой, недобрый, взгляд на стол.
- Да, там шампанское! – Вызывающе подтвердил Колька, - у меня сегодня день рождения! – И пошел закрывать дверь.
- Ну, Николай Дмитриевич, приготовьтесь к приему «шейной мази». Вот уж, действительно, «Мурлин Мурло», - вспомнил он Аркадия Райкина, закрывая внутреннюю дверь, - слова лишнего не скажет.
- Значит день рождения? – сквозь зубы процедил начальник.
- Ага, - подтвердил Колька, - может выпьете? – Нахально предложил он. – За мое, так сказать?..
В глазах начальника мелькнуло легкое оживление, но тут же погасло:
- Где Рашков? – Тяжело вздохнув, будто о чем-то сожалея, спросил он.
- В Надым улетел, жену с ребенком встречать. Из отпуска возвращаются, - пояснил он.
- Телефонный кабель починить сумеешь? – спросил начальник, - обрыв на линии у поворота, - разъяснил он парню.
- Смогу, - отвечал Колька, - я как-то помогал Рашкову.
- На втором повороте, сразу за толстой сосной, - скупо пробормотал начальник. Все понятно? – Увидев согласный кивок Николая, - да поаккуратнее - там. – Закончил он, закрывая на этот раз за собой двери.
Поаккуратнее!.. – со злостью пнул Колька табурет. Тот полетел, грохоча по полу, прямо на сумку с провизией: - не хватало только банки переколотить! – Бросился он к сумке. – Нет, как будто все цело. Испортил ребенку праздник, - бурчал он, наводя порядок на столе, - нет бы, сказать человеку: «Так, мол, и так, Николай Дмитриевич, поздравляю вас с днем рождения, желаю вам всего самого, самого, и даже премию вам по этому случаю, так нет: - "Поаккура-атнее", - передразнил он начальника, влезая в унты из собачьего меха. Подошел к тумбочке, достал из нее тетрадь, вырвал лист: «Ребята, начинайте без меня, я на линии – обрыв телефонного кабеля. Через час – полтора буду. Колька». - написал он на листке и положил его на видное место.
Выйдя в пристройку, надел полушубок, перепоясался патронташем, снял с гвоздя ружье, и, забросив за плечо сумку с инструментом, вышел в густую северную ночь.
Небо, сплошь усыпанное яркими и крупными звездами, как бы замерзшими в нем, давило своей непроглядно-бездонной темнотой. Звезды здесь были, вроде как, ближе чем на «земле», а луна, утопила свой нижний рог в верхушке остроконечной ели, и казалось, была специально прикреплена к ней.
Тяжело вздохнув, Колька выдернул из снега у двери лыжи и, присев на колено, стал пристегивать их ремнями.
Вдруг. что-то огромное и лохматое метнулось из-за балка и прыгнуло ему на спину. Колька влетел руками и головой в сугроб. Лицо, шею обожгли твердые кристаллы смерзшегося снега, забило рот, глаза, уши.
Опять Джек! – решил Колька, беспомощно барахтаясь в сугробе.
А Джек чертом скакал вокруг, лизал его в нос и губы горячим, влажным, мягким языком, отпрыгивал, басовито взгавкивал, снова сбивал его в снег, снова отскакивал и вертел хвостом, как пропеллером.
Наконец Кольке удалось перевернуться на спину. Изловчившись, он ударил обеими ногами, взметнувшегося в очередном, лихом прыжке Джека. Тот, обиженно взвизгнув опрокинулся в снег, тут же вскочил и отпрыгнув в сторону на безопасное расстояние, недоумевающее смотрел на хозяина, так грубо и бесцеремонно, прервавшего такую замечательную, веселую и забавную игру.
- Пошел вон! – замахнулся на него лыжной палкой Колька, поднявшись на ноги. – Это же надо такое придумать?! Хозяина и мордой в снег! Что, дружок, вальты тусуются? Молодец, ничего не скажешь…!
Тут Джек, может быть, поняв своим собачьим умишком, что поступил с парнем, действительно несколько грубовато, попытался сгладить вину и заискивающе вильнул хвостом.
- Не подлизывайся и не виляй, - зло выговаривал ему Колька, выгребая снег из-за воротника, - удружил, так удружил – век не забуду! Один приехал - кабель ему ремонтируй, второй в сугробе ни за что ни про что вывалял, лицо языком облизал, тьфу! – сплевывал он, брезгливо вытирая рукавом полушубка губы и щеки, - вы что, все сговорились каверзы устраивать мне в такой день?
Джек улегся на снег, опустил морду на передние лапы и, обиженно, поводя из стороны в сторону глазами, покорно слушал яростную отповедь хозяина.
Пристегнув, наконец, ремнями лыжи. Колька выпрямился, поправил сумку, закинул за спину ружье и двинулся к черневшему вдали лесу. Джек, виновато опустив голову, затрусил сзади.
- Марш домой! – цыкнул на него Колька, - Ну, - кому говорят! Место! Место, черт тебя побери! – кричал на собаку парень, в нерешительности остановившейся неподалеку от него.
Джек, боязливо и виновато, поджал хвост и нехотя поплелся к балку.
Колька шел по снежной тундре, изредка перемежающейся чахлыми деревцами. Идти было легко. Лыжи, смазанные хорошо подобранной мазью, скользили по твердому снежному насту почти без сопротивления. Сознание того, что у него сегодня день рождения, постепенно настроило Кольку на лирический лад. Он вспомнил небольшой городок на юге Молдавии, где родился и вырос, вспомнил мать и отца, двух своих уже женатых братьев, их жен и детей. Сегодня они все соберутся в родном доме, а он тут, на Крайнем Севере. Попал сюда он по комсомольской путевке, прямо из армии, не заезжая домой, чем очень огорчил родителей, «Даже не заехал домой...!», - упрекала его в письме мама. А сегодня она приготовила много всякой вкуснющей еды; верно не забыла и его любимое блюдо, - Колька проглотил слюну, вспомнив, пышущие жаром и пахнущие овечьим молоком плацинды с брынзой, - а отец, конечно, нацедил из бочки в подвале, графин настоящего крестьянского вина, искристого и резкого, как шампанское. Когда все сядут за стол, мама поднимет стакан и скажет: - «Давайте выпьем за нашего младшенького. Пусть там, на далеком Севере, будет здоров наш Никулице!» - и промакнет кончиком платка, набежавшие в глаза слезы. Колька почувствовал, что и у него запершило в горле и как-то странно повлажнели глаза. Он судорожно хватил свежего, морозного воздуха и растрогано улыбнулся: - Не переживай, мама, скоро, очень скоро я приеду в отпуск. Конечно, он свалял дурака, не заехав домой, но ехали на Север всем взводом, как договаривались, и неудобно было отрываться от друзей, которые, как и он, тоже не были дома.
Ничего, мама, еще полгода…
Мысли его, как в машине времени, прыгали по фрагментам детства и юности. Неожиданно вспомнил Ленуцу, которую после ее замужества, приказал себе вычеркнуть из памяти еще на первом году службы.
Воспоминание о ней не расстроило его, как это случалось обычно – стало немножечко грустно и жалко своей детской и наивной любви. Он вспомнил, как преподнес девушке листок, со стихами Эминеску*, выдав их за свои, а она тут же разоблачила его, при всем классе. Все долго и неудержимо хохотали, а он разобиженный на весь белый свет, ушел далеко за город, в овраг, и там в пещере, о существовании которой знал только он, мечтал, чтобы Ленуца попала в какую-нибудь передрягу: ну пусть бы ее, например, украли пираты, а он,.. - дальше все шло, как в настоящем боевике со стрельбой и шпагами. Затем ему вспомнился их сосед дед Ион, который, поймав его и еще пятерых сорванцов на бахче, где работал сторожем, не ругался,не грозил рассказом родителям, а с шутками и прибаутками заставил их съесть по два больших арбуза. Когда они взмолились, что больше не могут – он построил их в ряд, ткнул каждому пальцем вниз живота и долго хохотал, глядя на их растерянные лица и постепенно мокнущие штанишки. Колька прыснул, вспомнив этот, трагический тогда, а теперь кажущийся смешным, эпизод далекого, беззаботного детства. Что и говорить, урок был хороший, и ребята прекратили свои опустошительные набеги на сады, огороды и виноградники.
Вспомнил и бригаду, в которой сейчас работал: «О-хо! – думал он, это я сейчас специалист на все руки: могу и бурить, и на машине заменить кого, если надо, и с трактором управляюсь не хуже заправского тракториста, и на трубоукладчике «вышиваю», так, что любо-дорого посмотреть!...».
Так незаметно он дошел до поворота. Отыскав, недалеко от столба, конец оборвавшегося провода, полез по наваренным перекладинам железного стояка, наверх. Быстро скрутив концы и закрепив их для верности хомутиками, начал спускаться. Уже у самой земли, нащупывая ногой перекладину, посмотрел вниз и увидел вдруг, в тени стоящей неподалеку ели, зверя.
Волк! - мелькнуло в голове, а сам он уже был наверху.
Приехали, - подумал Колька, глядя с высоты на свернувшегося клубком зверя. – И ружье осталось внизу, вон торчит в снегу, и чего не взять бы его с собой? Забросил бы, дурак, за спину и сейчас не было бы никаких проблем. И Джека прогнал, ну не идиот?! – Костерил он себя на все лады.
- Пошел вон! – крикнул он, глухим прерывающимся голосом, желая напугать зверя. Но тот никак не отреагировал на его крик и продолжал спокойно лежать.
- Пошел же! – швырнул Колька в него легкий гаечный ключ. Ключ с легким звоном пробил наст у самой морды взметнув легкое облачко снега. Зверь лениво поднял голову, посмотрел на него, широко зевнул и принял прежнее положение.
Черт! Что делать?! –
