глава 4
И Шурка возвернулся «на круги своя» …
«Додики» встретили Шурку радостно: музыканты ресторана, в котором он начинал свою карьеру исполнителя и аранжировщика, помнили и чтили его, интересовались его творчеством, радовались его непременным успехам профессионала, исполняли в своём ресторане его популярные песни. Сам Додик – предприимчивый еврей, саксофонист и бессменный руководитель, заметно располнел, и родимый sax-тенор теперь неуклюже громоздился на его толстом брюхе и как-то странно топорщился, сверкая золочёным раструбом. Намётанным глазом он увидел Шурку с порога и дружно скомандовал: «Туш!». Оркестр грянул здравицу! Потом из всех инструментов музыканты стали извлекать самые невероятные крикливые звуки, и эта внезапная приветственная какофония заставила ресторанную публику дружно повернуть головы в сторону эстрады, у которой спиной к этой самой публике стоял Шурка.
- Уважаемая публика, дамы и господа! – возвестил Додик.
- Товарищи, придурок… – поправил зал.
- И товарищи придурки. Нас удостоил чести своим посещением, наш именитый земляк, а теперь уже и всемирно известный музыкант, автор и исполнитель популярных песен, которые мы все очень любим и с удовольствием поём и исполняем – наш бывший коллега Александр Родич! Он только что вернулся из зарубежного турне по Европам и получил…
- Много текста, Давид: сворачивай на codu...
- И получил любовь и признательность этой самой иностранной публики,
Зал дружно зааплодировал.
- Я надеюсь, он сегодня ещё обрадует нас своим замечательным искусством…
- Много пафоса, Давид. Будь скромнее, – заметил «всемирно известный музыкант», не будучи сам ни скромным, ни застенчивым.
- Скромность – путь в неизвестность… – парировал тот с готовностью. – Что ты будешь?
- Буду, есть – я голоден.
- Садись за столик. Угощение за наш счёт.
- Рад вашей щедрости, но лучше мы потом… все вместе.… Сейчас я просто поем.
- Всё равно садись, тебе поднесут.
- Подадут, – как всегда с готовностью поправил Шурка.
- Подают нищим, умник…
Шурка почувствовал неловкость.
- Выходит это ты умник, Давид.
- Я – еврей, Шурик, – и он лукаво подмигнул и улыбнулся.
Шурка сел за столик с табличкой: «Столик заказан». Даже, несмотря на аншлаги и частую нехватку мест, такой столик оставался в зале всегда: предусмотрительный директор держал его для экстренных случаев – слишком уж много было в советской хозяйственной системе знаковых фигур, которые могли внезапно к нему нагрянуть и не сумей он достойно принять их, угодить им, угостить и, от щедрот своих, «завернуть» и дать им с собой на дорогу – «греметь ему под фанфары» на поезде дальнего следования, в места, не столь отдалённые… К тому же, родственников, друзей и знакомых, криминальных авторитетов и партийных чиновников, зашедших «перекусить» с молоденькими секретаршами, и прочих желающих отдохнуть и повеселиться, развлечься, погудеть за свой и чужой счёт, а то и просто «на шару» – всегда было «хоть отбавляй», и будет, можно надеяться, в будущем…
Чувствовал себя Шурка несколько стеснённо: присутствующие частенько посматривали на него, наклоняясь, друг к дружке перешёптывались, удовлетворённо кивали; иные чему-то улыбались; дамы сдержанно, незаметно наблюдали за ним; девицы откровенно и нагло пялились на него и недвусмысленно посмеивались.
Если быть честным – пялиться было на что, и интерес к нему оказался не случаен: кроме известности Шурка имел внушительную стать и красивое лицо.
На смуглом лице его лежала печать неподдельного врождённого благородства, и это давало право небезосновательно полагать, что предки его, за исключением отца, рождённого и ставшего кузнецом уже в советское время, могли иметь более значимые для развития российских общественных процессов профессии, и быть хозяевами и деревни, в которой отец его жил, и самой кузницы, в которой ему пришлось работать. Как всех хозяев, – ставший в одночасье бесхозным, – пролетариат счёл нужным отправить Шуркиных предков осваивать бескрайние просторы Сибири. Отца же Шурки эта почётная миссия миновала: скажем, на момент депортации его выкрали и увезли цыгане… Короче, Шурка как внутренне, так и внешне, был создан Творцом по законам Вселенской гармонии, которая и была основной его отличительной чертой и главным его достоинством.
Вдруг кто-то из-за спины, совсем как когда-то, прикрыл его глаза ладошками. Шурка выдержал паузу, во время которой молниеносно высчитал – кто бы это мог оказаться… И не ошибся. Это была она – ночная бабочка, запомнившаяся ему почти что детской непосредственностью, человечностью и добротой.
Он обрадовался такой фамильярности, повернул к ней лицо и улыбнулся.
- Ты меня узнал?
- А почему нет?
Поймал себя на мысли, что невежливо отвечать вопросом на вопрос и подумал: «Старею… теряю форму».
- Ну-у… ты теперь… такой знаменитый весь.
Шурка недовольно поморщился.
- Я присяду, - сказала.
- Да, да, конечно, – Шурка встал и с готовностью пододвинул стул.
Она имела вид: лицо её дышало свежестью, не было измождено следами обильных макияжей и недоспанных ночей – обычный удел провинциальных проституток, – сияло улыбкой счастливого человека.
- Рад тебя видеть.
- Правда? – она просияла ещё больше. – А я, знаешь… ты вроде как помог мне тогда посмотреть на себя другими глазами. Я бросила это…
- А как же дети, деньги, лекарства, одежда, пища?..
- Поначалу было совсем плохо. Потом я взяла ещё одну работу – ночной няней в госпитале. Те же недоспанные ночи, смертельная усталость, но без побоев, без мата, без унижений. Но что это я – разболталась…
- Нет-нет, я рад за тебя, но тогда почему ты здесь?
- Да вроде как привычно: подружки… музыка… выпьешь иногда – жизнь не такой подлой кажется.
- Замужем? – в лоб.
- Что-то не хочется.… Да и кто меня возьмёт, бывшую… и с двумя детьми…
- А кто это знает?
- Все знают… И ты… тоже.
- Я знаю – вот я и возьму.
До сего момента она разглаживала ладошкой скатерть на пустом столе, невидяще глядя на это своё занятие. Теперь же, впилась пронзительным взглядом в лицо Шурки, но произнесла тихо:
- Глупо так шутить. И подло. И… я за тебя не пойду.
- Даже если я очень попрошу?
- Проси хоть на коленях. Не пойду и всё тут…
И Шурка встал на колено как средневековый рыцарь. Словно желая рассмотреть, взял её маленькую руку, лежавшую на коленке, и медленно поднёс к губам.
Втайне наблюдавший за поведением знаменитости, зал привстал с мест и… ахнул!
