Под стук сердечка

Первая любовь похожа на подснежник.
Хочется любоваться и жалко срывать.
*****
Это был их секрет. Они старательно прятали его от окружающих, не оставляя местным сплетницам даже зазора для воображения. Они никогда не гуляли за ручку, не обнимались в подъездах, не целовались за углом дома. Их сложно было обвинить в нарушении целомудрия. Но тем менее их поведение вызывало волнение у всех, кто помнил свое детство и юность. Вот уже месяц, как они облюбовали скамейку под сиренью. И на глазах всего дома занимались этим – сидели, обнявшись, молча и смотря на звезды.
Вернее, на скамейке сидел только он, она устраивалась у него на коленях, и, обняв его за шею, прижималась своей щекой к его голове. Его руки держали ее нежно, с той робкой осторожностью, с которой обычно держат что-то хрупкое и невесомое. Ему нравилось чувствовать запах ее волос, слышать легкое дыхание, ощущать тепло ее тела.
Их молчание было таким гармоничным, таким убаюкивающим и миротворным, что даже птички, облепившие кусты сирени, замолкали, словно впадали в состояние всеобщей нирваны.
Но мир и покой любят не все. Да, и зависть дело далеко не светлое. И однажды пожилая соседка, измученная одиночеством и повышенным давлением, пришла к ее матери, где, с укоризной качая головой, возмущенным шепотом пыталась донести до родительского сознания прописные истины:
- Куда вы смотрите??? Она же совсем девочка, ей еще учиться и учиться… Вы знаете, чем это заканчивается?? От этого бывают дети!!!
Ее мать была женщиной мудрой и с отменным чувством юмора, тем менее, хорошо понимая, что семью не оставят в покое, приняла решение до конца лета отправить дочь в бабушке, пока не стихнут разговоры. Свежий воздух и парное молоко легко заменяют глупости, так думают все, кто родился и вырос в деревне.
Через два месяца она вернулась в город. Но что-то изменилось. Они повзрослели. И теперь, встретившись взглядами, оба испытывали какую-то странную неловкость, не имеющую объяснения.
…Шли года. Он женился, она вышла замуж. В обеих семьях родились дети. Появились новые заботы и проблемы. Они, по-прежнему, жили в одном дворе и, столкнувшись, обменивались ничем не обязывающими приветствиями.
Но однажды… Она возвращалась по темноте домой, торопясь и прислушиваясь к каждому шороху. Быстро завернув за угол, она практически влетела в чьи-то объятья. Готовая принести извинение, поняла голову и увидела его лицо. В столь поздний час он выгуливал свою собаку, когда получил в руки сюрприз из детства.
Они стояли и молчали. Она уткнулась лицом в его отворот зимней куртки, а он прижимал ее к себе так же нежно и осторожно, как делал на скамейке под кустом сирени. Капюшон съехал с ее головы, и он вновь ощутил запах ее волос.
- Ты пахнешь как тогда...
Она ничего не ответила, она наслаждалась возможностью помолчать, прижавшись к нему. Ведь ей так этого не хватало… столько лет…

*****
Их нашли на шоссе, ведущем в аэропорт. В это время здесь было пугающе пустынно и темно. Мокрый асфальт играл цветными бликами в пятнах бензина, создавая веселое настроение, абсолютно неуместно, по мнению тех, кто в этот час оказался в этом, богом забытом месте. Они стояли и тихо переговаривались, решая, что делать дальше.
На дороге сидела совсем юная девушка, почти девочка. Модное платье в зеленый горох было насквозь мокрым, распущенные волосы спутались, а босые ноги были в мелких порезах. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону и что-то шептала себе под нос, словно молилась. Ее руки, выпачканные в крови, обнимали голову молодого мужчины, лежащего на спине. Он был мертв. Но Она не хотела этого признавать. Она шептала его имя, то звала к себе, то просила забрать с собой.
- Ее нужно срочно в больницу.
- Нет. Сейчас приедет ее отец – вызвали по рации, пусть он и решает.
- Любимая дочь?
- Да, баловал, чем мог, добаловал…
- Мотоцикл чей?
- Ее
- Но ей же нет..
- Да, нет… Но чего не сделаешь для любимой дочери.
- Как же он всё это объяснит ее матери, не представляю…
- А я не представляю, что будем делать мы…
- Слушайте, а почему они были без шлемов?
Говорящие замолчали, а затем повернули головы сначала к мотоциклу, вернее, к тому, что от него осталось после встречи с бетонным блоком, кем-то оставленным на проезжей части, а потом на другую сторону дороги, где на обочине аккуратно стояло два шлема – новеньких, блестящих, ярко-красных с белой полосой.
За несколько минут до аварии
- Малыш, держи шлем
- Нет, я поеду без его!
- Не понял?
- Я хочу как птица. Представляешь, ты набираешь скорость, мы несемся, а я сижу сзади, и, раскинув руки в стороны, ловлю ветер. Ты же знаешь, как я люблю ветер… Ну, пожалууууууйстааааааа…
- Что с тобой поделаешь?!! Ну, почему я так сильно тебя люблю?!!
- Всегда-всегда?
- Да, и буду любить. Сильно-сильно. Всегда-всегда!

************
Она любила в его комнате забираться на диван с ногами, и, уютно устроившись в углу, заводить разговор, претендующий на интеллектуальную беседу. Они могли болтать часами. О политике и литературе, о психологии и вселенной, о знакомых вещах и тех местах, где скрываются тайны.
Их дружба-любовь началась еще в начальной школе. Он был толстым заикой, с которым никто не хотел дружить, а она - маленькой задирой, вечно куда-то торопящаяся. Он обожал ее улыбку, такую непосредственную и открытую, а ей нравился его упрямый подбородок и умение одним взглядом усмирять любой скандал. Ей с ним было легко и спокойно, а ему с ней нескучно. Она без устали что-то придумывала, вытаскивая его из привычного течения жизни. То походы с переправой через речку на веревках, то спонтанные прогулки по городу, то ночные купания на городском пляже, а то и вовсе хулиганские выходки, типа, обрывание цветов на газонах у здания администрации города. Им нравилось ловить адреналин и легкое чувство безнаказанности.
Но больше всего они обожали «постучать по мячику», так они называли свои волейбольные выкрутасы. Когда они перебрасывались, изощряясь в силе ударов, у зрителей захватывало дыхание от остроты и мощи подач, оттого, насколько уверенно эти двое вели себя на площадке, в одиночку занимая территорию, предназначенную для целой команды. Мячик, словно заговоренный, передавался из одних рук в другие, отвергая закон земного притяжения. Он ловко сходил с его широкой ладони, а затем, приземлялся на ее сложенные в замок пальцы, чтобы вновь уйти в небо высокой свечкой.
Но однажды случилось непредвиденное. Она попала в больницу – бесшабашный спуск с горки на лыжах уложил ее на три месяца в гипс. Он каждый день приходил, пересказывал сплетни и делал с ней домашнее задание, следя, чтобы она все понимала, ведь впереди выпускные экзамены.
И как-то, уже стоя в дверях, произнес:
- На последнем звонке мы всем классом танцуем вальс. Ты в паре со мной. Не против?
- Ты сошел с ума, - Она засмеялась, - У меня гипс – от пятки до паха. Какие танцы???
- Я все продумал. Мы будем танцевать.
В тот день Она дошла до школы, опираясь на трость, пару дней назад гипс сменили на лангет, оставляющий стопу свободной. Она была одета в длинное платье, скрывающее сооружение, превратившее ее стройную ножку в античную колонну. Белый воротничок с кружевной оторочкой был единственным намеком на праздничное настроение.
Торжественная часть была трогательной, доведенные до слез и спасающие глаза от потекшей туши, ее одноклассницы по очереди прятались в последнем ряду, чтобы привести лицо в порядок при помощи кремовой шторы, что придавала нарядный вид серым стенам актового зала.
И вот наступил момент вальса. Пары быстро разбрелись, встав в исходную позицию. Он подошел к ней и, приподняв, поставил на свои ноги.
- Танцевать буду я. Твое дело - улыбайся и считай.
Они были странной парой, словно ожившие персонажи сказки про аленький цветочек. Он огромный, похожий на медведя, неуклюже перетаптывающийся в центре актового зала. И она – с блестящими от удовольствия глазами и разлетающимися в разные стороны кудрями. Даже, стоя на его ногах, она с трудом доставала ему до плеча. Но с ее лица не сходила улыбка и всем своим телом она пыталась придать паре ту грацию, на которую была только способна.
- Раз-два-три… Раз-два-три… Раз-два-три…
Какая разница, как они смотрелись со стороны. В тот момент они кружились в вихре вальса, слившись в едином движении, строя танцевальные треугольники под идеальный счет. Это был их танец. Только их. Танец, где дружба потеснившись, уступила место любви, такой же сильной как его руки и нежной как ее голос. Они танцевали, позабыв обо всем и всех, а мир…он может и подождать, пока Он делает широкие шаги, а Она тихо отсчитывает ему такты:
Раз-два-три…
Раз-два-три…
Раз-два-три…