Не узнать мне точно как это произойдет. Наверно это будет в начале февраля. Мое тело, насквозь пропитанное буйной, грязной смесью водки, дешевого портвейна, боярышника и чифира, будет бесконечно долго царапать своей седой щетиной, неуютные улицы города. Молодая следачка, присев на корточки, отогревая застывающую ручку на холодном ветру, не долго будет описывать мои приметы. Хлопнет дверцей милицейской машины, и поедет согревать свои красивые ножки, в черном капроне, в тепло кабинета. Возьмут моё неудобно замороженное тело, за ноги - за руки и закинут в кузов… В морг…
На мои похороны не придут мои бывшие друзья и мои женщины, скорее всего они ни чего не будут знать о моей смерти. А если и будут знать, то не придут все равно. Зачем стоять на ледяном ветру, и делать скорбное лицо – когда дома их ждут новые мужья и предчувствия новых греховных страстей. Да и добираться потом трудно с кладбища.
И застучат барабаны. Куски мерзлой глины о щелястую крышку гроба. Грохот их будет с каждой минутой все тише и глуше, и наконец затихнет совсем. И только одинокий, тоскливый волынщик февральского ветра будет бродить долгими ночами по кладбищу неизвестно кого отыскивая.
Прими раба твоего… Господи!!! Нет не так…
Прими бомжа твоего… Господи!!!
А когда я предстану пред ликом светлым, весь худой, небритый, с телом грубо зашитым дратвой – скажу ему.
- Я хочу быть художником…
Разве приятно смотреть тебе на этот кусок синюшного мяса чадящего на раскаленной сковородке? Разве не заплачешь ты, своей милосердной душой – глядя на это? Разве мало ленился я в жизни? Я не исполнил и миллионной доли того что задумал…Говорят человек привыкает ко всему – и к боли тоже, и если эта боль и мука будет длится вечно,.. я привыкну и к ней. Не дай мне привыкнуть, и стать ко всему равнодушным…
- Я хочу быть твоим художником…
Холодными, зимними ночами, взяв с собой мольберт и кисти, я буду бродить по земле и расписывать стекла ледяными узорами, я буду рисовать цветы похожие на серебряные оклады твоих икон. Я буду рисовать своей печалью. Я буду добавлять в узоры бель морозных туманов, и кристаллы вечных снегов. Я буду очень стараться. Тонкими кистями я прорисую каждую прожилку на ледяных листьях и добавлю в них холодную изморозь радуг северного сияния.
Я буду до самого позднего заката топтаться в поднебесье, и смешивать багровые и синие краски на небесах, добиваясь оттенков от которых на душе тревога сменяется благостью.
Я буду раскрашивать вечерние тучи гаммами красок из седого пепла и малинового вина, придавать им формы бегущих вод и пасущихся стад. А когда бархат ночи занавесит небесные пейзажи, буду ползать по небосклону и самой тонкой кистью буду наносить звездную пыль.
Буду рисовать утро, самой розовой и самой белой краской – чтобы просыпаясь, дети твои омывали глаза самым чистым светом.
Ранней весной я буду раскрашивать цветущие сады, и каждый цветок будет воспоминанием , о чем то хорошем, о чем то божественно родном. А позже - появятся плоды. Каждой вишне я нарисую по солнечному блику. И в каждую вишню – я добавлю каплю меда, чтобы они сочились на летнем солнце.
Нарисую скалы и зеленые леса над водой, и тот же берег со скалами и изумрудными лесами на самой воде. В ней отражены мельчайшие детали деревьев, самые маленькие веточки и травинки. Пусть это зеркало будет странным, и пусть вызывает волшебные иллюзии: если вглядеться, то отраженный в воде мир покажется более подлинным, более настоящим чем мир на берегу. Небо - будет у нас под ногами.
Подберу самые светлые, самые прозрачные краски для твоих недр. У меня впереди вечность. Хочу чтобы эти твердые камни сравнялись с твоими живыми творениями. Изумруды – с зеленью молодой листвы, Гранаты – с кровью созданий твоих, Жемчуг – с сиянием горных вершин, Алмазы – с водой чистых родников.
Никогда я не оставлю ни отпечатка ни автографа на этих творениях. Но я буду знать что они есть. Спрячу их глубоко-глубоко, так чтобы ни один человек никогда их не увидел, и в его глазах не вспыхнули огни алчности.
- Я хочу быть твоим художником…
Но боюсь что не пустишь меня к престолу твоему. Пишу тебе. Может быть когда-нибудь через бездну времён – ветер поднесёт этот лист к твоим стопам. Соизволишь ли ты нагнуться и поднять его? Да и сумеешь ли ты понять и прочесть эти непонятные русские письмена?
Лейтенант оперативного отдела, ёжась на холодном ветру, ещё раз брезгливо прочла мятую бумажку. Ни денег ни документов. Только вот этот листик, исписанный шатким почерком.
- Ну бомжара, личным художником бога хотел стать …
Пора действительно ехать в отдел, отогревать озябшие ноги. Не угадал ты. Не начало а конец февраля, и колготки у меня телесного цвета…Смяла, и выбросила ненужную бумажку…
