На стыке границ России, Китая и Монголии среди сопок затерялось село Кадая. Когда-то здесь на рудниках отбывали каторгу главные государственные преступники. Состарившихся невольников выпускали из тюрьмы и оставляли на вечное поселение. Так появилась на руднике бабушка Люба. Никто не помнит её фамилию. Было у бабули шестеро внучат. До самого своего смертного часа Люба отмечалась раз в неделю в охранном отделении. Внучка Анна родившаяся в 1893 году хорошо запомнила бабушкины сказки и книги на непонятных иностранных языках, но ни фамилии её, ни причины по которым она оказалась на руднике, даже дату её смерти, по малолетству не запомнила. В школу девчонки не ходили. Читать и писать их бабушка научить не успела. Отец Козьмин Пётр работал охранником, и хоть семья бедной не считалась, девчонки по дороге в церковь сапоги несли на плече, чтобы подошвы не снашивались. Как только Анна чуть подросла, её отдали в няньки в семью местного старосты. Хозяйка тяжело болела, и четверо малышей требовали присмотра. После смерти матери они остались на попечении Анны. Когда ей исполнилось 16 лет, староста Лагунов Александр Ильич обвенчался с ней в церкви. Началась война. В семье родилось ещё трое детей. Когда установилась советская власть, селяне выбрали Александра председателем сельского Совета. После прихода семёновцев он вновь стал старостой. Это был последний год его жизни. Новая власть потребовала набрать сотню молодых ребят, посадить на коней, вооружить и отправить в бой. Команду староста выполнил, но сотню отправил на север в партизанскую армию красных. Сам, опасаясь расправы над семьями, остался в селе. Вскоре пришел карательный отряд. Несколько пожилых отцов схватили и увезли в соседнее село. Анна, беременная на последнем месяце, поехала следом. На площади она подошла к поручику-еврею и стала просить помиловать пожилого многодетного отца, но в ответ получила несколько ударов нагайкой. На следующий день стариков изрубили саблями. Так Анна осталась вдовой в 26 лет с восьмью детьми на руках, младший из которых родился через месяц после смерти отца. Мир не без добрых людей. На помощь Анне пришел недавно овдовевший сосед, который нуждался в помощи в уходе за его детьми. Две семьи объединились. Родилось ещё двое малышей. В 1933 году новая беда. В селе началась коллективизация. Для начала создали комитет бедноты. Надо сказать, что кроме рудников на берегах Аргуни благодатные земли и бедняков среди тех, кто много работал, были единицы. Лошадь и корову имел практически каждый. Членами комбеда могли быть только безлошадные. Таких насчитали восемнадцать человек. Большинство алкоголики со стажем, промышлявшие до войны охотой на нелегальных старателей. Комбед занялся тем, что раскулачивал зажиточные семьи. Скот угоняли в общественный загон, где кололи и раздавали мясо по домам членов комбеда. Имущество также отнимали. Главу семьи объявляли кулаком и вместе с женой и детьми высыпали в Нарым. Дошла очередь и до семьи Анны. Вот тут мнения комитетчиков разошлись. Андрей Филиппов человек зажиточный. Косяк лошадей, пять коров доятся и овцы, да птицы полон двор. Хоть наемных работников никогда не держал, но точно кулак. Анна его жена. А вот что делать с пасынками? Малолетние они еще. Отцу их советская власть памятник на площади в центре села поставила. Решено было детей оставить под присмотром старшего семнадцатилетнего Петра и двух его ровесников дядек служивших в приграничном отряде ЧОН.
Семью с детьми Андрея и малышами увезли в район, а оттуда в теплушках кулаков отправили в Новосибирск. Там их ждали баржи и паузки. Свежий ветер на Оби пронизывал насквозь. Теплой одежды не было. После душных теплушек первыми заболели малыши. Через неделю беда пришла и к Анне. Затемпературил младший ребенок. На ночевку баржи и паузки причаливали к берегу. На них грузили продукты. Пересчитывали и осматривали кулаков. Заболевших оставили на берегу. Анна вцепилась в ребенка, и охранник никак не мог вырвать его из ее рук. Уговоры, что заболевших отправят в больницу, и они догонят караван позже, не помогали. Тогда Андрей взял из её рук малыша и сказал, что останется с мальчиком. Анне он велел беречь остальных детей. Когда караван ушел за мыс оставшихся расстреляли. Так боролись с возможной вспышкой тифа.
Раскулаченных высадили на берег реки Галки в глухой тайге. Люди торопливо рыли в крутом берегу землянки, закрывали их лапником. Сибирское короткое лето подходило к концу, и надо было хоть как-то укрыться от скорых холодов. Посёлок назвали Болотовкой. Открылась комендатура и люди стали писать письма на родину. Анна писать неумела, но нашлась добрая душа и послала весточку оставшимся дома детям, куда попала мать.
Письмо получил сельсовет. Детей вызвали и за связь с кулаком потребовали покинуть село в 24 часа. Когда пришли выгонять из дома, Ольга, которой было пятнадцать, убежала за печку и надела на себя несколько юбок и кофточек. Санька лежал с температурой и из-под него выдернули теплый потник, а его выгнали во двор. Один из комбедовцев, увидев внезапно потолстевшую Ольгу, полез под юбку проверить, не спрятала ли она что-нибудь. Но тут же, его огрел нагайкой с плеча другой. Девке подол задерешь, до околицы добежать не успеешь, на вилы посадят. Детям каждому выдали справку в сельсовете, что они вычищены по первой категории и обязаны покинуть пределы Сибирского края. Старый друг отца, работавший председателем сельсовета, сумел написать справки так, что позже они смогли вырезать вдоль сгиба листков часть текста и первая категория из справки исчезла. Справки аккуратно подклеили по сгибу. Поездом добрались до Новосибирска. Старший, семнадцатилетний Пётр решил устраиваться самостоятельно, четырнадцатилетний Санька и Ольга пешком отправились к маме. Шли через Колывань и Баткат. Ночевали на окраинах поселков в наскоро сделанных шалашах. Изредка везло, когда Ольга обменивала юбку или кофточку на булку хлеба или кулёк картошки для совсем ослабевшего Саньки. Пару раз удалось уговорить мужиков и проехать на телеге десяток километров. Мать, измученная непосильной работой на лесоповале, наконец, узнала о судьбе троих своих детей. О судьбе малыша и мужа она ничего не смогла узнать до самой смерти. Только через десятки лет, случайно оказавшись на берегу, где когда-то стоял конвой, дети Александра услышали от местных стариков о расстреле больных, оставшихся после ухода барж.
Старший брат Пётр нашел себе работу на спиртозаводе. Но второй раз попал под репрессии и был выслан на Колыму, на прииск за участие в мятеже кадетов в Чите в 1918 году. Родился он в 1916, и в момент мятежа было ему года два. Но был бы человек, а статья нашлась. А расстрельная статья для несовершеннолетних в тот год репрессий не применялась. Освободился в 1953 году.
Анна выходила Саньку, несмотря на открытую форму туберкулеза. Сберегла она и Ольгу, хотя от непосильной работы и жизни в землянке Ольга тяжело болела до конца жизни. Маленький Василий тоже вырос и даже успел повоевать в самом конце войны ездовым артиллерийской батареи. Из-за маленького роста больше никуда не взяли. Сын Андрея Павел до войны не дожил. Он был самым старшим из детей и погиб от туберкулёза. Еще двое детей Андрея и Анны умерли до войны. Пенсии Анне не полагалось, так как в колхозе она пятнадцать лет не проработала. Всю жизнь она перебиралась от одного сына к другому или к дочери, а все остальные присылали ей по десятке на карманные расходы. Анна умерла, не дожив до девяноста лет пару месяцев. Остались двенадцать внучат да десятки правнуков. А государство, ограбившее руками пропойц многодетную работящую мать, не вернуло ни дома её и второго мужа, ни землю и имущество. До глубокой старости не было у неё своего дома или квартиры. Ведь правом реституции в России пользуются только люди никогда не знавшие репрессий, но зато называющие себя верующими. А те, кто прошел ад раскулачивания и репрессий, молились на сохранённые чудом иконы в землянках и крестили детей в деревянных банных шайках. И до сих пор несут последние копейки церкви, поминая невинные загубленные в ссылке жизни.
|
