16.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 8(1). ЮНОСТЬ. ГОРЬКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ.

забыв указать из нескольких возможных вариантов
решения, преимущественный и завершить все 
четкой формулировкой тех теорем и определений, которые она мне предложила
дополнительно.

 

Ласково она спросила, откуда я, где училась и,  поставив в моем листочке пятерку, устно
сказала мне: «Молодец» - и пожелала успехов и далее. Окрыленная, я буквально
вылетела из аудитории,  и тотчас было
окружена многими и своими будущими сокурсниками, сказав им, что сдать не
сложно, что все расположены по-доброму и шанс есть у всех.

 

 

Однако, физика меня беспокоила. И здесь я хорошо помнила
абсолютно все темы, определения, законы… Но задача. Здесь могло быть и
непредвиденное. Однако и здесь мои опасения не были оправданными. И все же
здесь я на экзамен не рвалась, меня просто затолкнули в дверь другие,  и я покорно пошла к столу брать билет с  непривычно дрожащими коленками и сиплым
неузнаваемым голосом.

 

Экзаменаторов было человека четыре. Менее всех приглянулся  мне и другим седовласый  плотный старик с непроницаемым лицом, о
котором поговаривали, что он никому не ставит пятерки и его четверка –
наивысшая оценка. Именно к нему меня и подвела рука судьбы и дала мне самую
неприятную тему, где не было изюминки, где невозможно было как-то раскрыться и
задачу на движение лифта, на типе которых я уже собаку съела и находила эти
задачи, как и закон о сообщающихся сосудах, 
не интересными.

 

Быстро изложив все, что только можно было сказать, я молча
уставилась в его лицо, ожидая для себя хоть какого-то, но подвоха. Но
экзаменатор мне улыбнулся и с этой улыбкой стал задавать мне вопросы
касающиеся  определений. Помню, что это
имело отношение к электричеству.  Слава
Богу, мне не пришлось утруждать свою память, я сыпала этими определениями, не
даром зазубренными мной, без запинки. В итоге мне была поставлена увесистая по
величине четверка, было выражено одобрение,  и я была отпущена с Богом, и на этом все мои
успехи, которым было отведено свое необходимое время, заканчивались. Но я об
этом не знала.

 

Мир наполнился для меня одним сплошным удовлетворением. В итоге
я набрала  по трем главным предметам
четырнадцать балов, в то время, как проходной бал  был двенадцать. За сочинение было получено
четыре, но эта оценка в проходной бал не входила. Оставалось телеграфировать
родителям,  в это время находящимся в
Сочи. В приемной комиссии подтвердили, что я могу считать себя студенткой и
посоветовали ехать домой до официального уведомления. Однако, я сказала, что
ехать домой мне далеко и попросила оставить меня  в общежитии до начала занятий.  Мне была дана справка, которую я должна была
предоставить паспортистке и было сказано, что, чтобы рассчитывать на общежитие
и дальше, мне следует до первого сентября предоставить справку с места
жительства родителей и о среднем уровне дохода семьи, т.е. о доходе на одного
человека.

 

Событие такого порядка потрясли отца. Он как ребенок хвастал
всем, что его дочь поступила в столь важный Вуз на самый современный факультет
и слал мне телеграммы одну за другой, обещая мне исправно высылать деньги и
непременно помочь мне с учебой, что бы это ему не стоило. Это было очень не
простое обещание, ибо деньги ему давались не легко, носили сезонный характер,
рассчитывались на долгий осеннее зимний период, пока он нигде не работал и
занимался своим проектом,  и были очень
непредсказуемы, поскольку он нигде не желал работать художником-силуэтистом
официально, а потому его частенько гоняли, отбирали этюдник, штрафовали и в
итоге за лето самое большее ему удавалось заработать рублей 600-700 по тем
деньгам, что распределялось на одежду, всякие нужды и добавлялось понемногу к
маминой зарплате и так растягивалось до ранней весны,  и безденежье снова звало его в дорогу. Откуда
здесь можно было слать мне – было не понятно, но хорошо и то, что мне все же
была прислана справка о среднем доходе семьи, как и о составе, и общежитие было
обеспечено, что для меня было существенно, но с одной стороны.  С другой… Об этом эта горьковская история…

 

 

Задавшись целью меня выучить, отец надеялся, что так хоть один
из всего тарадановского рода выйдет в люди. Смутно чувствуя или ожидая что-то
от меня, он бился об свою идею, как рыба об лед, но как ни всматривался – и
что-то есть, и ничего особенного… Более того, я еще должна была потрясать его в
немалой степени и тем полностью до конца жизни сбить с толку, так, что
оставалось махнуть на меня рукой и сказать свое привычное: «Женщина, она и есть
женщина… Что с нее взять.». Но это потом. Пока всем было,  что называется, реально не плохо. А особенно –
мне.

 

 

Несколько раз подряд отец прислал мне по сто рублей, а также
чемодан с остатком вещей, из который 
новым был зеленый шерстяной вязаный костюмчик, теплый физкультурный
костюм и  новые сапоги. Все остальное –
кромешное старье, что одевать было невозможно даже иногда, ибо имело отношение
к моему раннему возрасту и едва натягивалось на тело. Но отец мудро решил, что
все пригодится, да и надо же было чем-то забить полупустой чемодан.

 

Однако, хоть вопрос одежды 
и был для меня крайне существенный, я более этому не придала
сколько-нибудь большого значения, положившись на время, хотя отправилась в
магазин, наслышанная о местных зимах,  и
купила себе зимнее пальто за девяносто рублей, еще одно платье  и шапку, все необходимое к лекциям из канцелярских
принадлежностей, сумку и стала более рассчитывать на стипендию в тридцать пять
рублей, предвидя умом, как все будет непросто.

 

 

Предчувствие трудностей материальных, несомненно,  печалили, особенно на фоне многих других
приезжих из горьковской области абитуриентов, везущих с собою полные чемоданы с
продуктами и одеждой, постепенно заполнявшими общежитие, многим из которых
суждено было стать студентами. Но были и те, кто поскромней, и это утешало и
обнадеживало, как и придавало иллюзорные надежды на будущее благополучие, что
как-то все будет преодолено.

 

Однако, я не могла серьезно предаваться этому чувству и
устраняла его мыслью, как не стоящее еще явно передо мной. Существенным и
реальным, как и благоприятным, было другое. Я была студентка, я была свободна
от родителей, я не знала по ним тоски, меня более не влекла моя комната,
Кировабад, Роман удалился,  и все чувства
к нему удалились до состояния легкой памяти. Я также предвкушала радость от
учебы, я надеялась на себя, я верила в себя, я была в состоянии взлетевшей
птицы, которая готова парить и не знать более препятствий, избиений, оскорблений
и не позволяла посмотреть себе в ту сторону, что едва была мне указана мыслью.

 

Невозможно передать состояние человека, который, наконец, коснулся
рукой своей долгой мечты, который чувствует в себе реальные силы идти вперед и
не видит ни малейших сколько-нибудь непреодолимых преград. «О, как я буду
учиться, о, как я буду стараться, о, как я буду наслаждаться этим
процессом!  Всю жизнь, непрерывно…» -
так, примерно так мечтала я. Если бы… если бы я сама распоряжалась своей
судьбой.  Но… такое развитие событий,
такое направление не могло удовлетворить Бога.

 

Другие мои качества Бог поднял из моей глубины и…  Я почувствовала, что уже это мне никак не
преодолеть, но куда они тянули, тащили меня?... Я попыталась совместить…  Пока Бог не подключил Свой особый механизм,
который все развернул крайне непредвиденно для меня и требовало движения от
меня ни в ту сторону, а на самом деле – именно в ту. Но все по порядку.  

 

Свобода действовала 
одурманивающе, непривычно, постоянно, чего-то требовала. Я вновь видела,
как дважды два, что наслаждаться свободой я могу только в одиночестве. Я брала
с собой деньги пять рублей и уходила в город пешком, по проспекту Гагарина и
далее на набережную, не пропуская  кафетерии, покупая мороженное, заходя в
картинную галерею на набережной, погруженная в себя, ни к кому не имея
отношения, ни от кого не завися, ни к кому не обращаясь…

 

Мне надо было испить это чувство так, как к этому источнику я
припадала в Одессе, бродя совсем маленькой по Одесским улицам, как я пешком
исхаживала Кировабад, имея цель купить ту или иную книгу… Но и этой свободы мне
было мало. Ею невозможно было насытиться, наполниться, увидеть себя личностью… Люди
едва скользили по мне взглядом, а мне хотелось быть видимой и невидимой
одновременно. Надо было что-то менять в себе, себя, в своем облике. Зачем?
Разве я ставила себе целью быть привлекательной, всем нравиться,  выйти замуж? Нет. Никак. И все же. Я хотела
видеть себя яркой, бросающейся в глаза, смело глядящей в чужое лицо, не пряча
взгляд. Я устала мыслить о себе приниженно, неуверенно, зависимо в плане своей
внешности.

 

 

Так желая, я как-то вполне намеренно вошла в парикмахерскую.
Была сделана завивка, покрашены волосы в белый цвет, сделана укладка… далее
макияж, накрашенные глаза, губы, веки, блестящая заколка в волосах, короткая
юбка, шпильки… И впервые – восторженные мужские глаза, комплименты… А вместе с
тем зависимость от своей внешности, от мнений других, бигуди, зеркало и долгие
часы приведения себя в порядок, и долгие вожделения о красивой одежде и новое
направление мысли… Так я вошла в мир, где претендуют на красоту.

 

Еще,  будучи ребенком,
находясь в гостях у своей двоюродной бабушки Любы в Одессе, я была как-то
накрашена ее дочерью Валей, и мне было сказано, что красить глаза мне очень
подходит, что я буквально преображаюсь. Эти слова Вали запали в мою детскую
душу и ждали своего дня. Он пришел. Я вновь и вновь смотрела и привыкала к себе
новой, я начинала входить в новую роль, начинала видеть правильные черты лица,
тонкий  ровный нос, и действительно
голубые выразительные в черной кайме глаза с длинными ресницами. Подкрашенные
брови буквально расчесывались и принимали красивый изгиб и естественную идущую
постепенно на нет утонченность. И фигура не подводила меня, хотя она для меня
была самой не понятной и более о ней я была наслышана, нежели понимала или
видела сама.

 

 

Меня в этой ситуации подводили только ступни ног, ибо  размер обуви был почти мамин, тридцать
девятый. Но мне было замуж не выходить, но просто прочнее почувствовать себя,
легче строить отношения и проявлять себя, насытить свое любопытство  и в плане мужского общения,  и с этим идти дальше, мирясь с тем, что
теперь надо каждый день краситься, носить с собой зеркало, подкрашиваться,
подправлять прическу и очень бояться попасть под дождь или попасться кому-то на
глаза не накрашенной. Это была маленькая неприятность, но с этим можно было
как-то мириться и с этим справляться.

 

Так все эти преобразования неожиданно перевели меня  на новый отрезок в моей жизни. И хотелось бы
сказать.  Уж лучше бы все оставалось
по-прежнему, уж лучше бы родители были рядом, уж лучше бы я по-прежнему
протаптывала свою тропку в своей комнате, покоряя науки и брала интегралы на
своей  домашней школьной доске… У меня бы
точно получилось. Но… то была бы уже не я, не моя судьба и не мой результат.
Ибо Бог вел безошибочно,  и я должна была
идти