15.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 8. ЮНОСТЬ. ТЕТЯ ТАМАРА. ПИОНЕРСКИЕ ЛАГЕРЯ НА КАВКАЗЕ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.
15.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 8. ЮНОСТЬ. ТЕТЯ ТАМАРА. ПИОНЕРСКИЕ ЛАГЕРЯ НА
КАВКАЗЕ. ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.
Лето была самая прекрасная и долгожданная пора в Кировабаде. Для
меня это был период отдыха от отца, прогулки по городу, когда я выискивала
учебники, всевозможные школьные принадлежности, аккуратно складывала их в стол
и время от времени просто любовалась и наслаждалась новенькими учебниками,
тетрадями, ручками, альбомами, чертежными принадлежностями, линейками,
циркулями, школьными мелками. Тщательно обдумывала, что надо купить еще и
аккуратно вычеркивала из списка то, что было приобретено. В этот период иногда
бегала к Лене, в их двушку на четвертом этаже в минутах пятнадцати от нашего
дома, в новых домах через дорогу, но
как-то не задерживалась, ибо вечные и нескончаемые их проблемы были от меня
безмерно далеки, но Лену любила, тяготела к ней и печалилась, что как-то что-то
не состыковывается в этой моей привязанности, ибо и ей было не очень до меня,
будучи окруженной семейными хлопотами и
разногласиями.
Виктор всегда относился ко мне доброжелательно, считал меня
умной и порою вызывался играть со мной в шахматы, что я не очень-то и любила,
хотя он говорил, что я не плохая шахматистка. Как-то от тети Тамары пришла
телеграмма. Она частенько приезжала к нам летом, когда отец был в Сочи, и проводила свой отпуск у нас, вожделея к
азербайджанскому изобилию фруктов и
овощей на базаре, к дешевизне, к общению с сестрами и имея небольшой здесь свой
интерес. После того, как тетя Тамара, средняя мамина сестра, похоронила мужа, она долгое время жила с сыном
Зураби в Батуми, работая на БНЗ
(Батумском нефтеперерабатывающем заводе), имея место в общежитии и стоя на
очереди на квартиру. Будучи очень трудолюбивой и старательной, как и очень
уважительной к другим людям, она выучила
грузинский язык и так пропиталась окружающей ее средой, что полюбила все, что
было связано с этой нацией. Грузинские песни, танцы, обычаи, блюда, стали
неотъемлемы от ее сознания, так что многие не могли отличить ее от истинной грузинки, ибо и внешность, и имя этому как бы подыгрывали, и по поводу чего она очень часто рассказывала
маме интересные истории из ее жизни.
Собиралась Тетя Тамара в дорогу всегда тщательно, везла всем
гостинцы, никого не забывая и, что называется, от души. Уже много позже она все же получила
двухкомнатную квартиру, вышла замуж, родила еще одного сына Сережу, но это было
потом, а пока она телеграммой извещала нас о приезде, и надо было идти
встречать ее на вокзал. Из предыдущих приездов у нее было что-то в виде романа
с Улханом, который, не добившись от Лены
взаимности, долго не переживая переключился на приехавшую как-то в гости тетю
Тамару и нашел ее вполне подходящей, чтобы на ней жениться. Все три сестры были статны, что называется в теле,
привлекательны лицом, хозяйственны, простодушны и трудолюбивы. И все было бы
хорошо, если бы его не остановил один случай.
В один из таких приездов тети Тамары, а приехала она с сыном
Зураби, которому было что-то около восьми-девяти лет, все собрались на природу
в горы, в район озера Гель-Гель. Было, где погулять, на что посмотреть и что
приготовить. Во время того, как все
наслаждались шашлыком, Зураби, очистив внутренность арбуза, шлемом одел его сзади на Улхана. Картина была
столь потешной, что все, включая тетю Тамару, долго смеялись до слез, на что Улхан смиренно
улыбался, вытирая стекающий по лицу липкий арбузный сок, стоически все перенес,
но звать тетю Тамару за себя перестал, хотя и продолжал свои ухаживания,
оставляя ее в неизвестности и находясь в некотором фиаско относительно сестер и
начиная поговаривать о некоей Хадиже, за которую нет-нет, да и сосватывали его
братья и родители, живущую в их селении и возраст которой подбирался уже к
тридцати. И тем не менее, тетя Тамара все еще на него рассчитывала и ехала к
нам с мыслью его увидеть, не смотря на давно
исчерпавший себя, как она, думала
инцидент. Поезд прибывал ночью, и
встречать тетю Тамару пришлось мне с Виктором, поскольку Лена оставалась
с ребенком.
Ожидая поезд, мы с
Виктором долго бродили по перрону, много о чем говорили, Виктор рассказывал о
том, что его отец давно умер, мать сошлась с пьяницей, с которым они кочевали
по квартирам и который тоже недавно умер, рассказывал о своем детстве, о своих
друзьях. Потом приостановился и нерешительно спросил меня, есть ли у меня
молодой человек. Я ответила, что нет и никогда не будет. Тогда он спросил, как
я его себе представляю и, если бы обстоятельства сложились иначе, вышла ли бы я
за него замуж. То, что как бы нечаянно, просто в разговоре сказал Виктор, произвело на меня очень неприятное
впечатление. Ибо Виктор был в моем понимании символом чистоты безмерной. Я
уважала его, считала его очень добрым, безукоризненным. Ну, что в его словах могло потрясти? Какой такой
нечистый намек я уловила? Какую скрытую
мысль почувствовала? Трудно сказать. Проявилось только внутреннее возмущение,
этому сказанному что-то во мне противилось. Это было, как странное, почти
неприличное и никак не ожидаемое откровение. Такие вопросы, такие предположения
несут в себе нечистоплотность мысли. Я
ответила категорическим «нет», чем повергла его в почти недоумение и досаду.
Как-будто между нами и нашими добрыми отношениями мгновенно пробежала черная
кошка. Далее разговор не ладился.
На самом деле я к Виктору никак не могла относиться плохо или
надуманно. Он был старателен для семьи. Иногда выпивал, но любил сына, был
внимателен и ласков к Лене, и семья
держалась. Лена не жаловалась, разве что на то, что у него слишком много друзей
и что Виктор раздай беда и готов последнее отдать. Но Виктор страстно любил
своего первенца сына Володю, и его мимолетные разногласия с Леной были
игрушками по сравнению с тем, как вел себя мой отец. И все же слова Виктора
сделали мне каким-то подспудным влиянием очень больно. Он не должен был
задавать такой вопрос. Как и не должен был утешать меня, что я симпатичная и
могу нравиться, а также, что я не глупая и он меня уважает. Я не требовала от
него таких слов, он был не тот человек, от кого бы я могла их ждать. На самом
деле я была максималистка, я не умела просто принять слова человека без всяких
скороспелых выводов, ни на чем не делая акцент, не заостряя внимание. Ну, о
чем-то же надо было говорить за эти долгие часы ожидания поезда. Я ответила,
что за Виктора я бы никогда замуж не вышла, никогда. Я не расположена к таким
людям в плане глубоких интимных чувств, но в плане человеческого уважения. Я
настолько не принимала Виктора за мужчину, что однажды, когда я утром
проснулась и вышла в залу в ночной рубашке (во времена, когда Лена только
встречалась с Виктором), то вдруг, увидев его, заглянувшего к нам утром по
своим причинам, я вскрикнула от неожиданности, но потом, осознав, что это Виктор сидит на диване,
облегченно, как то естественно выдохнула: «Фу! А я думала, что это мужчина», -
чем очень его обидела, во всяком случае ввела в недоумение. Но я была искренна,
хотя, конечно, тотчас пошла одеваться.
Мой ответ Виктору очень не пришелся по душе. Он задумался. Но, а я стала
выкручиваться, сказав, и в этом не
кривила душой, что хочу всю жизнь только
учиться и учиться и в эту сторону не могу смотреть, что если даже мне
кто-нибудь понравится, я заглушку это чувство в себе на корню. На самом деле я
думала о том, что я никогда и никому не могу нравиться, ибо не красивая, хотя все больше и больше было доказательств
обратного, которые меня все же не убеждали.
Приезд тети Тамары в Кировабад всегда был радостен, если его не
успевал подпортить мой отец. Все три сестры собирались вместе, начинались
долгие праздники, праздники души. Наша квартира становилась уютным гнездом
любви, тепла, надежд. С тетей Тамарой у меня строились отношения непросто, ибо
считала меня копией отца, столь же характерной и непредсказуемой, хотя я и
пыталась смягчить ее мнение о себе, как могла.
Всем сердцем она не любила моего отца, хотя это скрывала и как могла
притушевывала свои чувства к нему, когда он вдруг внезапно приезжал на неделю
домой. Она никогда не могла простить ему тот давний поступок, когда он в Одессе
выгнал ее из дома с больным раком мужем буквально на улицу. Время не излечило ни боль, ни обиду, сделала
ее как-то подготовленной к любым его выходкам, но было и то, что тетя Тамара
как-то рассказала маме, что таила в себе и вынашивала несколько лет.
Как-то, когда она гостила
у нас в Кировабаде, а отец еще не уехал в Сочи, мама же ушла на работу, утром
она проснулась от того, что почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
«Надя, - рассказывала она, - ты не поверишь, открываю глаза и вижу, как передо
мной на корточках сидит твой Федор нагишом и смотрит на меня спящую. Я испугалась, спросила его, что он хочет, а он лыбится и
говорит: «Подвинься». Я стала его совестить и уговаривать, чтобы он не
приставал ко мне, а он на это ответил, что в таком случае, чтоб я убиралась из
вашего дома». Рассказ тети Тамары не
очень шокировали маму, она знала его характер и наглость и терпела, как могла,
мстя ему по-своему, желая ему, что можно желать в этом случае, но продолжала
жить, терпя и никуда не в силах деться от обстоятельств. Отец же на вопросы
мамы всегда отшучивался, говорил, что никогда этого не было и что тете Тамаре
привиделось, и по этому поводу у них
никогда не было сколько-нибудь запомнившихся мне разногласий, ссор или
скандалов.
Поэтому тетя Тамара приезжала как бы украдкой и вовремя
старалась уехать или была столь щепетильной и угодливой в разговоре, что отец
обезоруживался и позволял гостить. Хотя иногда отец проявлял себя достаточно
дружелюбно, но в какой момент он проявит свою суть, никому не было известно, поэтому жить рядом с
ним было подобно проживанию на мине или на льдине или на вулкане. Встряски от
отца были для всех вещью реальной, включая и Виктора, который однажды ему так и
сказал: «Будь моя воля, я б тебя спустил с десятого этажа.». На это отец
промолчал, но затаил обиду, которую нет-нет, да и высказывал. В этот период из
Баку к Виктору погостить приехала его двоюродная сестра моего возраста, моя
тезка, и до конца лета нас отправили в пионерский лагерь «Дружба». Пионерские
лагеря не миновали меня и в Кировабаде. Я и теперь собиралась наскоро, мне не
давали с собой денег и не нагружали продуктами. Однако, и эти поездки мне
казались спасением, поскольку я начинала принадлежать себе в полной мере, учась
вновь и вновь строить отношения с другими людьми, в других условиях, неизменно
ставя перед собой задачу ввинтиться в отношения, оставаясь собой и не теряя свое я как и свои
устремления.
Пионерские лагеря меняли мой быт, чуть-чуть привносили
спокойствие и начинали наслаждать общением с людьми без привязанности к моим
оценкам, одежде, где главными выступали мои качества, которые также вызывали ко
мне интерес. С собой в пионерский лагерь я брала неизменно книги по математике
и английскому и каждую свободную минуту уединялась в лагерной беседке и
