деятельности неизведанное,
дабы расширять его сознание, привносить новое направление в его мышление и
давая все путями нелегкими, но через преодоление тех самых психических,
умственных и прочих несоответствий, которые для человека кажутся катастрофически
неподходящими для данного направления в работе или учебе, а для Бога тем, что,
преодолевая в себе, только способствует новому мышлению и проявлению себя, как
и развитию личности, что лежит в основе Божественного творения изначально.
Человек Волею Бога не может проходить свое человеческое
становление в условиях, где все относительно гладко, предопределено, но обязан
ошибаться, проявлять в ошибках свои качества, убеждения, уважать и критиковать
себя, получать уроки и знать, что из этих уроков следует извлечь и тем развивая
постоянно ум, разум, понимание, только так приближаясь по качествам к Богу.
На самом деле, и первый, и второй, покороче, разговор с Максимом
был более пристрастен, ибо я цеплялась за каждую неточную мысль и не давала
сдвинуться с места, пока не убеждала, что на ней, из нее строить свои
доказательства, невозможно, ибо эта база слаба и делать строгие выводы, имея ее
в основе, невозможно. Я также требовала
логичности, мышления в пользу человека и личности, исходила из прав человека,
из законов, защищающих эти права, за его свободу, за человеческую судьбу,
которая не обязана подчиняться чужой глупости, надуманности, стремящейся все
упорядочить; и кому, как ни им, будущим журналистам, знать, что силу народа не
преодолеть, как и судьбу каждого человека, ибо эта вещь неуправляема,
непредсказуема и всегда имеет себе защиту кармическую в Лице Личности Бога как
Высшего Управляющего материальным миром.
После этого разговора в комнате я стала куда более заметной. Со
мной начинали говорить уважительно, однако, в долгие беседы я более не
углублялась, поскольку опробование своих речевых ресурсов и возможностей уже
произошло и изнутри на все внешние попытки других шло во вне устойчивое
нежелание вести серьезные и непростые в своей сути диалоги. Судьба очень не часто удаляла во мне
стену запрета говорить существенное и на поверку оставляла простую непредвзятую
речь, но хранила устойчиво в памяти это мое свойство, дабы я могла на него
рассчитывать и воспользоваться им, когда вплотную и именно судьбой подводилась
к этой необходимости; и тогда начинала чувствовать, что речь буквально прет из
меня, и сил нет ее удержать. Ибо уже были те, кто готов был слушать и
парировать, и вопрос был задан, что называется, достаточно провоцирующим, и
уклониться было невозможно.
Это были глубоко философские речи, это были и религиозные речи,
реже чисто материальные. Невозможно сказать, что произошедшее не потрясло меня,
хотя внешне я оставалась абсолютно спокойна, безучастна, не привлекаясь ни
безразличием, ни участием.
Студент, который попросил у меня злополучную Новогоднюю
университетскую газету с моей фотографией на всю страницу, стал как-то особенно
мягок и приветлив, стал часто посещать нашу комнату, иногда вызывал меня из
читалки и однажды перед самым своим отъездом предложил показать мне Москву. В
этот период в Москву была привезена «Джаконда», и столица повсеместно заговорила
об этом событии, и не было студента или
абитуриента, который хотя бы не помечтал
увидеть этот шедевр. Мне было не до картины, не до Мавзолея, не до Красной
площади, ибо я не знала, что с этим делать и как этому радоваться и этим
насыщаться, ибо у меня была все же цель.
Но просто прогуляться с ним на Ленинских горах я согласилась.
Весь день мы были вдвоем, ходили, бродили, сидели на лавочке, ели мороженное,
беседовали и только поздним вечером мы вернулись в общежитие… На следующий день
мне донесли, что он, оказывается, со мной был…
Удивлению моему не было конца. Такого рода мужская ложь мне была
еще незнакома. Я возмутилась, я потребовала, чтобы его пригласили в комнату и
пусть при всех, глядя мне в глаза, он скажет, было это или нет, где, при каких
условиях. Я готова была отстаивать свою честь, ибо нельзя было на меня вешать
всех собак, нельзя было пользоваться моим откровением этой будущей журналистке.
Ибо в те времена оказаться женщиной, будучи не замужем, было великим позором,
на тебя могли указывать пальцем, о тебе передавать сплетни, тебя не уважать
независимо от того, что это произойти с человеком могло по разным причинам, и в
результате насилия, и в результате любви. Внутренняя нечистоплотность людей не
поражала меня, но отводила, и глаза не желали смотреть в эту сторону.
Однако, когда, если не все, но многие собрались, чтобы услышать
наш диалог, когда этот парень стоял передо мной, и спросил, о чем я хочу поговорить с ним, я
вдруг поняла, что разговор может оказаться глупым. А если он повернет так, что
скажет, повторит ложь, глядя мне в глаза? И что тогда? Объяснять всем на столь
нелегкую тему, что он лжет? Не позиция ли это той, которая лжет? И, если он при
всех согласится, что изрядно преувеличил, что мало вероятно, то… что делать и с этим? Пригрозить пальцем?
Начать совестить? А потому я поступила иначе. На вопрос, что я хочу от него, я
посмотрела ему в глаза и ответила: «Я передумала с тобой говорить. Главное то,
что ты и я знаем истину. Другие мнения меня не интересуют».
И так снова я замкнулась в себе, очередной раз проглотив свою
ложку дегтя, о чем судьба как всегда побеспокоилась, дабы принизить начавшее
разбухать эго, и устремилась дальше, делая свое дело, вновь помеченная хоть
как-то молвой, великой, уважаемой и превозносимой в моем понимании среды все же литераторов, которые уже начинали
разъезжаться; и ближе к началу вступительных экзаменов в мою комнату в
общежитии подселили абитуриентов, и я среди них помельчала, ибо это были
медалисты, победители математических олимпиад всесоюзного значения, очень
разумные девчонки. И где уж мне было приподнять голову.
Но и тут маленькое событие оживило меня, поддержало и
подсказало, чтобы я себя все же не теряла, как личность, ибо склонна была на
себя махнуть рукой, но, поступлю я или нет, но должна была утвердиться в том,
что тоже обладаю разумностью и должна себя уважать.
Среди абитуриенток была в нашей комнате некая Мария из
Мелитополя, очень разумная с виду девушка, очень достойная и самоуверенная. Она
была медалистка, закончила школу с математическим уклоном и почти ни с кем не
разговаривала или не удостаивала особым вниманием, тем более меня. Однако,
как-то она обратилась ко всем в комнате с задачей, над которой билась давно и
которую никак не могла разрешить. Это стереометрическая задача
предлагалась при поступлении в МГУ и оказалась очень сложной. Я взяла у нее
задачу и сказала, что самое большее через часа два представлю ей решение. И так
удалилась читалку. Надо сказать, что я себя знала. Если во мне появлялась
внутренняя очень большая уверенность, которая неотвратимой волной входила, а
скорее поднималась во мне, то должно было получиться абсолютно точно любое
дело, за которое я бралась. В читалке я сосредоточилась, мобилизовала все мысли
и знания и начала писать. Не менее полутора часов продолжались мои выкладки,
ссылки, чертежи, само решение, преобразования итога до классической формулы,
куда оставалось только в итоге подставить значения. Было исписано листа четыре.
Когда я работала, полностью войдя в задачу, медитируя на нее, я не видела, не
воспринимала ни одного человека в читалке, не слышала шумов, голосов, ничто не
могло отвлечь, ибо такое состояние было для меня не в первый раз. Оно также
было тяжелым, изнурительным, целеустремленным… Вскоре я пришла в комнату и сказала, что задача решена и шаг за шагом
пояснила ей все этапы, все использованные теоремы, доказала каждый шаг и увенчала
все долгожданным и очень незамысловатым итогом. Мария была потрясена и сказала
лишь: «Ну, если поступают такие, то мне здесь делать нечего…» Неплохая мне
похвала. Однако, нет ничего неприятней любой похвалы. Тем более, что я знала
изменчивость и непостоянство ко мне судьбы, которая легко могла дать и не дать
успех, просто перекрыв сосредоточенность, завьюзжить мозги и расслабить меня до
такой степени, что я могла легко откатиться в стан самых глупых студентов или
абитуриентов или просто людей (и это
состояние знакомо каждому). Я была недалеко от истины. Однако, к началу
вступительных экзаменов в МГУ судьба
сделала мне еще и маленький подарок, но достаточно редкий. Но об этом в
следующий раз.
