Красная армия

той же партии. Все прочие украшения малоинтересны, зато солдаты точно знают, какая батарея здесь теплей и на каком месте можно спать так, чтобы не увидел замполит. Фотографии военного начальства (для данной эпохи Соколова, Ахромеева, Колдуновского и проч.) помещаются обычно со спины сидящих или сбоку от них.
10
  После ужина вновь прибывшим указали их кровати, выдали постельное бельё. Всем приказано было побриться, окантоваться и пришить чистые подворотнички. Ни у Михи, ни у Митяя иголки и бритвенного станка не имелось. Пришлось занимать очередь и ждать других. Впрочем, много времени это не заняло. Несколько десятков молодых солдат умудрились резво поскрестись одной «Невой», привести в порядок форму, и вскоре все сидели в спальном расположении, стараясь придвинуться поближе к батареям отопления. Миха получил первый выговор за то, что не отдал честь сержанту, при этом ему пришлось ещё раз удивиться: к сержантам следовало обращаться на «вы». Он же был теперь «товарищем курсантом» учебного подразделения.
  Приводя себя в порядок, Миха и Митяй подсели к группе, говорящей явно с украинским акцентом.
  - Завтра будэм умирать… - сказал один.
  - Да, начнётся…
  - А что будет завтра? – осторожно спросил Миха.
  - Всё, конец спокойному житью. С завтрашнего дня всё будэ по расписанию: зарядка, занятия разные… Ждалы ще одну группу, вас, значит, теперь рота набрана.
  - Ще слава Богу, - добавил другой, парень с выразительными чёрными глазами, - говорят, шо наряды будут только после присяги. А пока мы – карантин.
  - Сержанты злятся: стара рота вже въихала, а йим приходится каждый день у наряды…
  - А что, в нарядах плохо? – поинтересовался Митяй.
  Старожилы усмехнулись. Черноглазый, старательно подбирая для собеседников русские слова, объяснил:
  - Да кому шо. Сержанты говорят: первое время – хоть вешайся.
  - Короче, нэ торопысь, ще находишься у наряды.
  - Да, у меня много времени, - по привычке ответил шуткой Миха.
  Украинцы заговорили о доме по-своему. Черноглазый, которого звали Петро, интересно и с юмором рассказывал. Миха напряжённо вслушивался в красивую речь, иногда, понимая шутку, смеялся вместе со всеми. Митяй сидел с рассеянным видом и озирался вокруг. Мозг его вытаскивал наружу все происшествия дня и теперь старался их осмыслить.
  «… Вшивник… От слова «вши» что ли?.. В ду'ше опозорился: спросил о трусах. Оказывается, зимой солдаты носят только кальсоны… А в столовой! Неужели и я так буду жрать через неделю?!. И почему я курсант, а не рядовой? Курсанты – в военных училищах, а здесь полгода всего – и в войска…»
  Митяю хотелось поскорее «врубиться в службу» и быть, как эти хохлы, уже так много знавшие об окружающем их мирке.
  Петро посмешил слушателей, но закончил рассказ довольно грустно.
  - …А теперь вот два года к бису…
  - Дэмбель неизбежен, як крах импер-ялизма! – возразили ему.
11
  - Петро  добавил:
  - Сказав молодой солдат, утирая слёзы половой тряпкой.


  «Рота, сорок пять секунд, подъём! Подъём, рота! Живо одеваемся!» - закричали сержанты. Курсанты с нижних коек подскочили, с верхних прыгнули им на шеи. Все заметались.
  «Пять секунд прошло… десять секунд» и – через полминуты – «сорок пять секунд. Не успели! Отбой, рота!»
  Немного посовещавшись, сержанты подняли роту и построили в исподнем.
  - Смотрите, показываю только один раз, - сказал невысокий сержант с маленькими усиками и чёрными въедливыми глазками. – Засекай…ремень…форма…сапоги…и в последнюю очередь – шапку.
  - Тридцать пять секунд! – похвалили его друзья за быстрое раздевание. – Приготовился? Давай!
  Натягивая форму, сержант быстро орудовал пальцами и успевал комментировать свои действия.
  - Сорок секунд!
  - Вот так надо одеваться!.. Отбой, рота!
  Все шмыгнули на кровати. Миха больно ударил коленку и в голос заматерился. Митяй два раза столкнулся с соседом, крепким, упитанным парнем, и, наверное, подрался бы, если б имел на то время. Курсанты укрылись одеялами и застыли в напряжении. Их командиры, словно издеваясь, сделали выдержку в полминуты.
  «Вота, подъём!.. Отбой, вота!.. Запомните, сынки, - командовал тот сержант с детским лицом, который привёл Миху и Митяя в учебку, - по команде «подъём» одеяло отбрасывается на спинку квовати… Подъём!»
  На четыре кровати приходилась только одна табуретка, и тот из курсантов, кто подскакивал к одежде первым, дёргал свою форму, и всё летело на пол. Митяй шустро оделся, догадавшись застегнуть на брюках лишь крючок и, услышав команду «строиться», выскочил на проход одним из первых. Но тут же почувствовал, что левый сапог был явно на два размера меньше того, что он носил вчера. Однако разбираться было некогда. «Выходи строиться на улицу!» - закричал усатенький и начал выталкивать курсантов из спального расположения.
  Миха выбегал из казармы, застёгивая пуговицы на пэша и дёргая съезжавшую на глаза шапку. «Холодновато», - подумал он, когда выдохнул и увидел пар. Солнце ещё ни единым лучиком не намекало о своём приближении, но утро уже наступило. С разных сторон доносился размеренный топот. «Стада солдат!, - догадался Миха.
  Рота по трое двинулась на зарядку. Впереди и сзади бежали сержанты, «капралы», как услыхал Миха от кого-то. Через триста метров он начал задыхаться и заставил себя дышать носом и более-менее размеренно. Мёрзли руки, уши; под ноги без конца попадали комья смёрзшейся земли, и, если б не плотная толпа, можно было запросто растянуться. Бежали
12
угрюмо. Кто-то громким шёпотом проклинал капралов и армию, кто-то зло переругивался с соседом: трое не вмещались на узкой дороге.
  «Стой, рота! – послышалась команда. – Садись! Гусиным шагом – марш!»
  Оказалось, что есть ещё нечто и похуже бега. Сержанты внимательно следили за тем, чтобы у всех руки были на затылках, и пригрозили: один встанет – вся рота вернётся на исходную. Угроза была серьёзной. Скрипели зубами, стонали, но шли, шли под аккомпанемент насмешливо-поучающих выкриков: «Ну, и защитнички! Это вам не на гражданке баб… да бабушкиными пирожками объедаться! Советский солдат должен быть самым закалённым, выносливым и сильным!.. Ну, куда вам воевать, вам только девок по спине гладить!..» «Изголодались бедняги», - подумал Миха и, в очередной раз поправив шапку, понял: вчера была другая.
  По возвращении в казарму какой-то любопытный обратился к сержанту с вопросом о том, сколько они пробежали. «Три километра», - ответил тот. Мало кто поверил; казалось, все двадцать.


  За завтраком Миха, Митяй и другие новички так же внимательно следили за черпаком раздатчика, как и их товарищи по столу. Все поняли, что при таком образе жизни калорий требуется как можно больше.
  Вернувшуюся с завтрака роту затолкали в ленкомнату, там же собрались и все сержанты – их оказалось пятеро, кроме семерых в наряде. Тихо появился старшина, угрюмый невысокий парень со странным взглядом, словно постоянно ждал от окружающих какой-то пакости. Миха вспомнил, что во время подъёма старшина стоял молча  и насмешливо смотрел на то, как летали туда-сюда молодые. Пришёл высокий, с полным, круглым лицом и уверенными движениями старший лейтенант. Это был командир роты и одновременно замполит, то есть заместитель себя по политической части. Он коротко и доброжелательно поведал молодому пополнению об их службе, будущих военных специальностях и приступил к политзанятию.
  «Итак, в чём состоит коренное различие армий социалистических стран и империалистических государств?.. – с ходу поставил он проблему и с улыбкой взглянул в лица молодых солдат. – Возьмём к примеру любые две армии. Например, Вооружённые силы СССР и армию США. На протяжении последних семи десятков лет наша армия вела исключительно справедливые войны. Мы исполняли и исполняем две миссии. Какие это миссии? Это миссия оборонительной войны и миссия интернациональной помощи, например, сейчас – в Демократической Республике Афганистан. Вы хорошо знаете, что…»
  Парень рядом с Митяем заклевал носом. Митяй с улыбкой наблюдал за ним и не заметил, как сзади привстал усатенький сержант. Толчок в спину – и курсант, встрепенувшись, выпучил глаза.
  - Спит, Терещук?
  - Харю мочит, товарищ старший лейтенант, наверное, бегать захотел.
  - Да, кто будет спать – пять кругов вокруг казармы. А мы посмотрим в окно. Возьмём к примеру агрессивные действия США в юго-восточной Азии…
13
  Вскоре ротного куда-то вызвали, и курсантами вновь занялись капралы. Шестерых они отправили наводить дополнительный порядок в спальном расположении, троих – в умывальнике и туалете, ещё двоих взял с собой старшина. Но через полчаса всей роте выдали новенькие, без знаков различия шинели, рукавицы с двумя пальцами (второй, указательный, очевидно, для спускового крючка) и выгнали на плац перед казармой.
  Пока стояли перед входом, пока шутили насчёт шинелей и вспоминали утреннюю пробежку, Митяй успел найти свою обувь. С облегчением стянул он натиравший ногу сапог и отдал парню, который спал под ним на нижней кровати. Тот, померив, продолжил поиск: у него было на размер больше.
  Мимо строя новобранцев прошёл солдат в лихо запахнутом бушлате, по виду старослужащий. Зло оглядев молодых, он прошипел: «У-у, духи. Я должен за вас наряд долбить?»
  - Долби, долби, тебе полезно, - негромко, для себя, сказал сосед Михи по шеренге.
  - Кто это? – поинтересовался Миха.
  - С «постоянки», со второго этажа. Водила. Наверное, год прослужил… Эх, скоро и для нас начнутся наряды…
  Показались сержанты: Терещук и ещё один, богатырского телосложения. «Рота, равняйсь! – строго крикнули они. – Отставить! Выровнялись в шеренгах и колоннах! Равняйсь! Смирно! Нале-во! Шагом марш!»
  Начались первые в жизни Михи и Митяя строевые занятия. До этого были лишь шутливые игры на уроках военного дела, да ещё трёхдневка в конце десятого класса – та же игра в армию. Теперь же, на морозе, в непривычной, путающейся в ногах шинели, в тяжёлых сапогах с постоянно сбивавшимися портянками поднимать до пояса выпрямленные ноги, уставшие ещё на утренней зарядке, тянуть носок, не забывая про руки и голову (в которой пульсировала мысль : «Только бы хорошо пройти, чтобы не заставили делать дополнительный круг») было пыткой.
  Сразу выявились слабовольные и хилые. Сержанты, лишь обнаружив у кого слабину, «дрочили» таких ещё больше. Митяй полунасмешливо-полусочувственно наблюдал за вышагиваниями толстенького очкарика, наверное, уже лет двадцати четырёх, и вспоминал, как на трёхдневке выпендривался их прапорщик-военрук. Чтобы сесть за обед или ужин, приходилось несчастную песню с разлукой и любовью петь по пять-шесть раз да ещё поднимать невообразимую пыль в доказательство строевого шага.
  Сержанты замерзали и сменялись. Молодые солдаты, закоченевшие насмерть, так, что мало кто мог внятно говорить, зашли в казарму лишь через три часа. Ругаться и жаловаться уже никто не мог.


  После обеда роту начали распределять на наведение порядка, и Миха удивился тому, что многие вызвались убирать туалет. Он попал на спальное расположение. Сержант взял с собой два человека из их группы и приказал остальным ждать. Пошли к батареям: в казарме было прохладно.
  - Только позавчера скрябали…
14
  -