Перепутье. Глава 14 (фэнтези)
И покатились дни. За всевозможными «огородными» заботами пролетел май, а потом и июнь… Дарья «хвостом» ходила за Матрёной, постигая совсем не простую науку ведения домашнего хозяйства, отложив до поры, до времени то, что знала и умела в том, совершенно другом мире, но не забывая, конечно, кто она такая и зачем (почему) оказалась здесь. В свою очередь, как бы между прочим, объясняя и показывая мельничихе возможные к применению и в каких случаях лекарственные дикоросы, каждый раз возвращаясь с прогулок с Алексеем с очередным, составленным из трав и цветов, «букетом». Алексей по большей части был рядом с нею (непременное её требование!), но при этом и он тоже потихонечку уже втягивался в размеренный образ крестьянской жизни: нужно копать – копал, а теперь вот обучался косьбе, поражаясь с какой лёгкостью и ловкостью исполняла данную тяжёлую мужскую работу их хозяйка. Весной да летом час дорог! Обучившись обращению с чугунами да ухватами, Даша уже частенько подменяла хозяйку у печи, готовила обед для всей необычайно сдружившейся «семьи», даже делала несколько попыток самостоятельно испечь пироги! Ермолай как-то почти исчез с горизонта – появлялся несколько раз проведать сыночка, но вёл себя тихо и смирно: не приставал с вопросами к «пришельцам», не пытался домогаться Матрёны, всем своим видом показывал полнейшее смирение и покорность судьбе… Но Дарина, безусловно, знала какой костёр ненависти полыхает в его груди и ни на минуту не позволяла себе расслабиться даже тогда, когда старосты не было видно поблизости, уверяя Алёшу, что всё это затишье перед грандиозной бурей, и что так долго продолжаться не может, и что вскоре непременно наступит развязка.
И вот однажды рано по утру прибежала к ним в избу встревоженная, если не сказать больше, Матрёна:
- Ой, ребятушки мои, беда!
- Что стряслось? - повскакали они со своих лежанок. Но она плюхнулась на лавку и только переводила испуганный взгляд с одного на другую, повторяя единственное слово: «Ой, беда, беда, беда…»
- Да, ты можешь в конце концов объяснить, – заорал на неё Алексей – что случилось-то? Заладила: беда, беда… До беды ещё сто лет – то ли будет, то ли нет! Что за беда? С кем? С тобой? С детьми? Хватит причитывать, говори, но так, чтобы мы тебя поняли!
То ли его окрик возымел действие, то ли уже и сама она как-то опомнилась, смогла взять себя в руки, но из дальнейшего её рассказа стало понятно, что из леса прибежал их давно пропавший кобель:
- Я только корову подоить успела, несу подойник-то в избу, а он прямо под ноги шасть – чуть ведро из рук не выпустила с перепугу. И отмахнуться от него не могу, а в сердце прямо как кол какой-то воткнулся – ни вздохнуть, ни охнуть. Занесла молоко-то в избу, да и воротилась к нему-то, а он хватает меня прямо за подол и как тащит куда-то… В глаза, как человек, заглядывает, только не скажет ничего… Села я на порог-то, хочу погладить, успокоить – не даётся, отскакивает, рычит даже… неначе, одичал совсем… Да, оно и понятно: сколь по лесам-то шастает, блукает… шерсть вон на боках уже сивой стала…
- А потом что? Убежал?
- Какое там? Я к вам и он за мной – вон, под окном сидит!
Даша выглянула в окно: действительно, прямо напротив сидел довольно-таки крупный пёс, явно поджидающий свою хозяйку.
- Вот что, Лёш, ступай и приведи сюда детей! – отдала Дарина распоряжение тоном, не допускающим возражения – Глаз с них не спускай, слышишь меня? Не сметь покидать этих стен до нашего возвращения!
- Понял! – не задавая лишних вопросов, ответил тот – А ты?
- А я… Похоже, наше время наступило… Неспроста это всё! Не волнуйся за меня – я более чем готова! Иди к детям – они не должны пострадать при любом раскладе! А мы с тобой, Матрёнушка, вот как поступим… Помнишь, я у тебя просила поясок Степана?
- Помню, но…
- Мне некогда теперь объяснять тебе, зачем он понадобился, быстро, как сможешь, принеси его сюда!
- Да, вот же его сундук с одёжей… щас найдём!
- Замечательно, доставай!
Матрёна, порывшись в сундуке с одеждой сына, вытащила оттуда длинный тканный ремешок-опояску с кисточками на концах:
- Годится?
- Лучше бы, конечно, стиранный, но что есть, то есть… Становись на колени перед образами и молись о здравии детей, обязательно поминая Степана последним, понятно?
- Да! - ещё больше перепугалась Матрёна.
- Понятно… хорошо… А вот как произнесёшь его имя, так на пояске сразу же делай узелок, как бы запирая в нём произнесённые молитвы, поняла?
- Долго?
- Что – долго?
- Молиться-то так?
- А вот как завяжешь в дюжину узелков, не больше, но и не меньше, по три основных молитвы, так и хватит, но не спеши, душевно молись, прочувствовано, сердцем - это очень важно! Нет ничего в мире сильнее материнской молитвы – со дна моря достанет! Начинай, время дорого!
- А ты?
- А я своим делом займусь! - пробормотала ведунья и, опустившись с нею рядом на колени, погрузилась в себя и принялась сплетать невидимые кружева заклинания.
Сколько времени прошло Дарина не знала, но конечно же, ни секундой больше, чем того требовала её волшба. Лишь когда открыла глаза, поняла, что Матрёна уже исполнила порученное ей, и теперь чуть ли не с животным ужасом смотрела на неё, боясь помешать даже дыханием.
- Всё?
- Да!
- Ну, тогда пошли!
- Куды?
- На Кудыкину гору! В лес пошли за проводником…
- За каким ишшо проводником? Даш, ты, навроде, как не в себе…
- Пошли, кому я сказала! - дёрнула её за руку ведунья и выскочила первой из хаты, столкнувшись на пороге с Алёшкой, который нёс на руках вырывавшегося изо всех своих силёнок Захарку. Девочки шли молча следом.
- Закрой за собой дверь и ни в коем случае не выпускай детей из дома! Не открывай никому, кто бы ни постучался!
- Понял я всё… Даш, береги себя, умоляю…
Но она уже не слушала. Опустилась на колени перед мордой псины:
- Веди нас к хозяину, дружище!
Пёс тут же вскочил и тихонько побежал, позволяя им держаться поблизости, в сторону темнеющего неподалёку леса. По едва только ему приметной тропинке он уводил женщин всё глубже и глубже, в самую непролазную чащобу, терпеливо поджидая когда они смогут продраться сквозь густой подлесок.
- Ой, Дашенька! Ты только поглянь сколь грибов-то здесь! Одни боровики! – вдруг услыхала ведунья неизвестно с чего радостный возглас Матрёны Дарина – На обратном пути надоть собрать во что-нито к ужину на жарёху!
- Ах, ты ж сволочь! – ругнулась про себя девушка – И тут достал! Ну, я тебе сейчас щупальца-то поотрубаю… Матрён! - вывела она из полузабытьи свою спутницу – А, ну повторяй за мной: «Да воскреснет Бог! Да расточатся враги его!» Та послушно зашевелила губами, явно не понимая при этом, что с нею происходит…
- Даш, а гдей-то мы?
- Молись и иди за мной! Молись вслух, чтобы я слышала твой голос!
***
На огромной проплешине под полусгнившей сосной, не повалившейся ещё на землю только из-за того, что её со всех сторон подпорками окружал густой молодняк, лежал красивый, начавший уже матереть, волк с зажатой передней лапой в каком-то хитроумном капкане.
- Ой, волк! - испуганно вскрикнула, попятившись, Матрёна.
- Тихо ты, что кричишь? Сама же говорила, что не боишься, подкармливаешь даже, а теперь орёшь на весь лес, как оглашенная…
При приближении людей, зверь тоже забеспокоился и попытался вскочить, но капкан не позволил ему это сделать… От страха шерсть у него на загривке встала дыбом, он хрипло и злобно рычал, оскалив крупные желтоватые клыки…
- И ты тихо, успокойся, мы не враги тебе, ты же это знаешь… тихо… - уговаривала зверя ведунья, постепенно подступая к нему всё ближе – Дай-ка я посмотрю, чем тебе можно помочь…
Но как только она протянула руку к капкану, тот сразу же вспыхнул огненным заревом…
- Вот, значит, как? Наивно, Ермолаюшка или как там тебя? Ты - огнём, а я - льдом! – и быстро сделала пас руками над полыхающей лапой волка. Огонь мгновенно исчез – Вот так мы с тобой, Ермолаюшка! Не по зубам я тебе, не по силе… Матрён, опояску-то не забыла?
- Нет, здеся! – отозвалась та, доставая поясок из-за пазухи – Подать?
- Нет! Подойди-ка сюда сама, не бойся! Волчок смирный, он понимает всё…
А тот и на самом деле заметно присмирел…
- Матрён, пока я не сняла с лапы капкан, накинь-ка на него поясок, слышишь меня?
- Как накинуть-то?
- А как получится, на шею! Да не бойся ты… Я же не допущу никаких глупостей!
Матрёна не без опаски приблизилась и набросила на волка опояску сына с запечатанными в ней материнскими молитвами, от страха зажмурив глаза. А когда раскрыла, то зажмурила их снова: вместо огромного страшного зверя лежал без сознания обнажённый полностью красивый молодой парень с зажатой обгоревшей по локоть левой рукой в устрашающего вида капкане.
- Стёпушка, родненький! – бросилась к нему она - Да как же это, Господи! Да, неужто, правда?
- Прекрати орать! – пристрожила её Даша – Лучше помоги мне снять эту штуковину - тут одной магией не обойтись! – слукавила ведунья с целью прекратить, вполне понятную, но такую сейчас неуместную истерику. Вдвоём они быстро сумели освободить изрядно помятую руку парня.
- Матрён, что у тебя под кофтой-то надето?
- Рубаха, сподница… А что? - не поняла та.
- Сними да накинь на сына-то – не вести же нам его домой в таком виде?
- А! - догадалась та - Даш, чёй-то он как неживой лежит? Не помер? - вновь всколыхнулась в ней тревога.
- Нет, не помер! Я отключила его пока, на время… Давай-ка, одень его и он очнётся…
Высоченному парню материнская рубаха и коленей не смогла прикрыть, но всё лучше, чем ничего совсем. Поводив в очередной раз над ним руками, и произнеся какое-то заклинание, Дарина привела его в себя. Растерянно озираясь, Степан не спускал глаз с матери, явно не веря всему случившемуся:
- Мамань…
- Так! На всю эту лирику и проявления сыновьих чувств у тебя ещё будет время! Подняться сможешь?
- Ты – кто?
- Потом, все объяснения потом! – покачала головой девушка – Спрашиваю, встать сможешь?
- Не знаю… - со стороны было заметно, что почему-то каждое слово им произносилось с определённым усилием - Попробую…
Опираясь на протянутую руку матери, Степан медленно поднялся с травы и тут же снова упал, поморщившись от боли в повреждённой руке.
- Что? – подскочила к нему Даша.
- Голова кружится…
- Ну, это понятно… Прости, не подумала! Сейчас я это устраню…
- Ты – ведьма, что ли?
- А вот как хочешь, так и считай! Так, а ну-ка помолчите оба! Не мешайте мне… - и вдруг резко и совершенно неожиданно выбросила правую руку в сторону ближайших кустов. С раскрытой ладони, с каждого пальчика с ослепительным свечением сорвались пять
|
