Жили-были дед с бабкой и собакой Лизкой.
Жили на съёмной квартире. Когда дружно и весело (если дочка в гости к старикам нпризжала, что случалось всё реже), а когда и поругивались (это если дед за воротник заливал, что случалось не так уж и редко).
Дочка завела собаку лет 9 назад, когда в школе ещё училась. А когда замуж вышла и от родителей к мужу съехала, то собаку им оставила. В качестве утешения.
Лизка была и утешением в старости, и нередкой причиной стариковских ссор: кому с ней гулять? Бабка болеет, еле ходит с палочкой, а дед, как выпьет, так ему уже собаку не доверишь.
А тут ещё соседка- злыдня: "Это ж надо было - назвать собаку человечьим именем!" И жаловалась на её лай, и отравить грозилась.
И в конце-концов исполнила свою угрозу, может быть даже из зависти, потому что случилось это в в день переезда стариков на новую квартиру. Собака слегла.
Так омрачилось радостное событие, которого старики ждали 15 лет.
Конечно, выхаживали Лизку: и к ветеринару каждый день носили на капельницы, и поили куриным бульоном из шприца.И даже уже стала поправляться собака, вставать и лаять, привыкать к новому жилью. Но вот дали ей привычного собачьего корма вместо бульона, и её вырвало. И с тех пор уже совсем она перестала есть. Встанет, бывало, с трудом, шатаясь выйдет на балкон,положит голову на перила и жалобно так:"У...у..."
Неделю почти поддерживали в ней жизнь капельницами, но Лизке становилось всё хуже. Она уже не могла глотать, в пасти появились язвы. А накануне рокового дня принялась дрожать, будто судороги предсмертные пробегали по её телу - это стала подниматься температура. Организм всё ещё продолжал бороться. А старики подумали, что это конец, и бабка плакала, укачивая собаку на руках. Примчалась дочь. Увидела, тоже расплакалась и сказала, что незачем дальше мучить собаку. Она завернула её в халат и понсла к ветеринару. А дед, успевший принять на грудь, увязался следом, твердя, что нельзя так, не по-человечески это, надо идти до конца. И ещё какую-то чушь про то, как они смертельно раненого в живот товарища в горах на себе тащили. Не выжил он, но ведь не бросили...
Ветеринар сбил температуру очередной капельницей и велел придти утром.
Так Лизке выпала ещё одна ночь. Мучилась собака с человечьим именем так же, как человек. Хотя имя-то, строго говоря, было не совсем человечье. Это сокращённо - Лизка, а полностью - Лизунья. Ласковая потому что была. Хоть и хитрая и вороватая: могла стащить что-нибудь съестное, что собакам есть было не положено. Например, кусок торта. Или мандарин. Или конфету. И съесть вместе с обёрткой и кожурой.
А дед называл её Белёк, потому что на белой мордочке выделялись выразительные большие чёрные глаза и черный нос-пуговка. Совсем как у белька тюленьего.
На следующее утро после бессонной ночи, измучившей и хозяев, и собаку, собрались в последний раз к ветеринару. И пока Лиза медленно и навечно засыпала, все стояли и плакали. И дед с бабкой, и дочка, и молоденькая медсестра, слушавшая последние удары Лизиного сердца. И даже сам ветеринар, вводивший смертельное лекарство собаке в вену. Ей не было больно. Она умерла, как уснула.
А потом молча шли домой. И каждый думал о своём. Дочка думала, что зря она оставила старикам собаку. Надо было уговорить мужа и забрать её к себе. Там нет противных соседок.
Дед думал, что надо было купить лопату и похоронить Лизу по-человечески, под берёзой у дома. А то вон они как её - в мешок, на глазах у хозяев...
А бабка думала, что в конечном счёте решение пришлось принимать ей, и ей с этим и мучиться до конца дней оставшихся.
Exit Лиза, ласковый мой белёк...
|