По дороге домой дядя Саша потихоньку–помаленьку приходил в себя, возвращаясь в этот мир. Придя домой он уже более-менее отчётливо понимал кто он, где находится и что ему надлежит сделать в первую очередь, в смысле, по хозяйству. Вот какими могут быть последствия не собирания грибов вместе со всеми, но дяде Саше простительно, он об этом просто не подумал.
Время действительно уже клонилось к вечеру. Вот что значит дать времени полную свободу действий, натворит такого, что остается только удивляться. Дома было всё как обычно: Октябрёнок разумеется был голодным и орал, Ботаник шлялся неизвестно где, а Колобок, которого дядя Саша утром забыл вынести в сад, так и сидел на своем блюде и было похоже, что происходящее его мало интересовало. Вообще странный он какой–то, особенно в последнее время.
Быстренько накормив Октябрёнка дядя Саша решил заняться грибами. Всё–таки принёс он их две корзинки, а руки никак не доходили, жалко если пропадут.
Расположившись во дворе, за столом, дядя Саша принялся перебирать и чистить грибы. Правдой будет, что перебирать особо–то было и нечего, вернее, что перебирать было просто незачем, грибы были все один к одному, ну, а почистить их от всякого мусора конечно же надо.
Вообще–то занятие это довольно–таки муторное и далеко не каждый, особенно мужчина, такое выдерживает. Но если смотреть на это поширше, то перебирать грибы, это прекрасный отдых не сколько от дел, а скорее от спешки, этим делам присущим. Опять же, нужен хоть какой–то изначальный настрой на спокойную хоть и монотонную работу, который в большинстве случаев звучит очень даже просто – «надо», но бывает и по другому, правда реже.
Дяде Саше отдых не требовался, он хоть сейчас был готов Эверест кверху ногами поставить. На душе у него царили мир и покой, а лучшего им сопровождения, чем перебирать грибы, найти трудно.
Немногим позже появился Ботаник и попытался было завести разговор, но получив в подарок гриб, понял что только будет мешать своими разговорами и куда–то ушёл.
Тишина и покой были нарушены часа через полтора ворвавшейся, именно ворвавшейся, на дядисашин двор Марьей. Наверное так выглядят солдаты врывающиеся в давно осаждаемую крепость, а может быть даже менее воинственно, потому что выглядела Марья – просто ужас. И если бы кто–то в этот момент догадался бы дать ей в руки какое–нибудь оружие, да хоть те же грабли, то неизвестно чего бы она натворила.
– Сидишь, черт вислоухий! – набросилась она на дядю Сашу. После этого без каких–либо переходов и полутонов уселась напротив и расплакалась. – Беда Саш, ой беда! Говорила же я ему, паразиту! Паразит! А ты где шляешься?! Звоню, звоню! Паразит, ой паразит! Беда Саш, беда, что делать–то?!
Понять Марью было совершенно невозможно. Она то ругалась, то принималась плакать, но в основном плакала и ругалась одновременно.
Похоже у неё была обыкновенная истерика, но почему, непонятно. Марья слыла женщиной с характером, но не скандальной и уж тем более не истеричной, а тут такое. Дядя Саша оставив Марью дальше плакать и ругаться пошел на кухню, где налил полстакана самогонки оставшейся от тех ещё посиделок, вынес во двор и дал стакан Марье:
– Выпей водички, полегчает.
Марья, занятая плачем и руганью автоматически выпила:
– Ты, ты что мне дал?! – прошептала она пытаясь выдохнуть. – Дай водички.
– Нету водички. – как ни в чем ни бывало сказал дядя Саша, – Ты дыши, дыши.
Марье ничего не оставалось делать как дышать. Отдышавшись, она уже более–менее спокойно посмотрела на дядю Сашу:
– Я же не пью.
– Правильно, для здоровья вредно. – дядя Саша был невозмутим. – А теперь рассказывай, что случилось?
Самогонка сделала свое дело, в смысле, Марья не опьянела, а успокоилась и принялась рассказывать. Правда время от времени она порывалась то заплакать, то ругаться, но дядя Саша пригрозил, что если не прекратит, он даст ей ещё самогонки. Как ни странно, подействовало.
Из рассказа Марьи выходило: набрав грибов они спокойненько отправились домой. Пришли к Марье, что происходило там – неизвестно, но судя по тому, что Марья обвинив Ивана, мол, у него руки растут откуда угодно, только не оттуда, откуда надо отобрала у него грибы и сказала: сама всё сделает, а он пусть только банки с крышками принесет. «Коварный» план Ванюни сработал и был претворен в жизнь, хоть и не в лесу, но это уже мелочи. После этого Иван, взяв у Марьи бутылку самогонки, отправился домой.
***
Где–то через час прибежала соседка и рассказала Марье, что Ивана сбила какая–то большая машина, что Иван хоть и жив, но руки–ноги переломаны и вообще, весь в крови, и что его скорая увезла в город, в больницу.
После услышанного Марья конечно же уже не могла думать ни о каких там грибах, да и вообще ни о чём на свете. Она быстренько собралась, и не помня себя, правда не забыв при этом собрать полную сумку всякой домашней еды, в прямом и переносном смысле, побежала на остановку чтобы ехать в город, в больницу.
Уж неизвестно хорошо это или плохо, но в ближайшем городе больница была всего одна и Марье не понадобилось много времени для того, чтобы найти Ивана. Конечно же она нашла бы его и в Москве, и в Нью–Йорке, да где угодно, да хоть на Марсе, потому что он, «паразит», но её «паразит», а коли так, то должен быть под присмотром. Стоило одного оставить, вот он и учудил, паразит!
В больнице, прорвавшись через все медицинские кордоны, которые кстати не особо–то и сопротивлялись, наверное понимали что это бесполезно, а то, чего доброго, и опасно для здоровья, Марья зайдя в палату увидела загипсованного и перебинтованного Ивана.
– Молодец, что самогонки принесла! – как ни в чем ни бывало, весело сказал Ванюня. – Ту бутылку–то разбили. Даже не попробовал.
Марья принародно несколько раз назвав Ванюню паразитом пообещала показать ему такую самогонку, что он света белого не взвидит, присела на предложенный кем–то стул и наконец–то расплакалась.
– Ну что ты за паразит такой, а?! – спросила она немного успокоившись. – Все люди как люди, а ты?! Где болит–то?
– Успокойся, нигде не болит. – Ивану конечно же было приятно появление Марьи, но самогонки всё равно было жалко. – Ногу и руку сломал, ну и ушибы всякие. Ерунда, заживет. – подытожил он.
***
Иван шёл по обочине, не бывает в деревнях тротуаров и вдруг что–то очень сильно ударило его в спину. Очнулся Иван в траве, вокруг уже суетились соседи которые всё это видели. Кто–то звонил в скорую, а кто–то рассказывал вновь подошедшем, что и как случилось.
Выходило, Иван шёл по обочине, как на скорости выскочила большая черная машина и сбила Ивана. Машина после этого даже не притормозила и умчалась дальше. Машина была чужая, не из деревни, деревенские машины известны всем, да и не стал бы свой носиться по деревне как очумелый, и уж тем более убегать. Так что, чужая была машина, чужая. А вот какая марка, и уж тем более её номер, никто не рассмотрел.
Ну а дальше, приехала скорая. Ивана положили на носилки и отвезли в больницу. В больнице ему первым делом наложили гипс, сломанными оказались: почему–то левая рука и правая нога, но переломы по словам доктора были несерьезными, а самыми обычными, так что Ивану повезло, можно сказать легко отделался.
По сравнению с переломами, ссадины и ушибы были вообще делом пустяковым, так что в скором времени загипсованного, смазанного какими–то мазями и перебинтованного Ивана поместили в палату. Правда, ему ещё пару уколов сделали, но это уж вообще мелочи не заслуживающие внимания. И вот теперь, перед Марьей, лежал весь живой и хоть частично «вредимый» Иван и требовал от неё самогонки.
– Я тебе сейчас всё остальное переломаю, паразит! – до Марьи дошло, жизни Ивана ничто не угрожает, а то что он, разумеется паразит, ещё и самогонку требует, говорило о том, что ничего серьёзного.
Глядя на Ивана и даже улыбаясь, тем временем Марья думала о том, что она сделает с тем водителем, который сбил Ивана, попадись он ей. Если бы каким–то чудом её планы возмездия стали бы известны самым изощренным инквизиторам и даже самому Томасу Торквемаде, то они содрогнулись бы от ужаса, а то и в обморок попадали от того, что готова была сделать Марья с этим подонком. А уж ему, бедняге, не позавидовал бы и не смог бы помочь никто, это уж точно.
– Одно оставь, а остальное можешь ломать. – не унимался Иван.
– Молчи, паразит!
Немного, вернее, частично успокоившись, Марья принялась расспрашивать Ивана какие лекарства и вообще, что нужно для того, чтобы он скорее поправился и сколько его здесь будут держать. Иван сказал, что насчет лекарств понятия не имеет, но уверен, самым лучшим для него лекарством была, есть и будет Марьина самогонка, ну и еще кое–что из её «арсеналов», а сколько времени он здесь пролежит, неизвестно, дней десять наверное. Веселый трёп Ивана успокаивал Марью, но не вносил никакой ясности относительно больничного будущего Ивана.
Оставив его выздоравливать, Марья отправилась на поиски врача и найдя устроила ему, бедняге, форменный допрос, которому могли бы позавидовать лучшие специалисты в этой области. Врач, хоть и привычный к подобным расспросам, быстренько был доведён Марьей до полуобморочного состояния, и рассказав что потребуется для скорейшего выздоровления Ивана, потому что подозревал: пенсия по инвалидности, в следствии потери рассудка, ещё меньше чем его зарплата, и пригрозил ей: если та не прекратит лютовать, он позовет охрану, которая выставит её на улицу. Это подействовало, Марья не то чтобы не хотела уходить из больницы, она вообще не собиралась этого делать, правда сама этого не осознавала.
***
Вернувшись в палату к Ивану Марья вспомнила о принесенной с собой провизии и принялась за дело. Больничная палата по меркам полудеревенской глубинки была вполне на уровне, всего–то на шесть человек. Помимо столь малой населённости в палате были ещё телевизор и холодильник. Марья сообразила, что если телевизор кому–то могли принести из дома, ну чтобы нескучно выздоравливать было, то холодильник был явно больничным. За него Марья и принялась, потому что в телевизор еду не положишь, даже пусть и не всю.
Открыв холодильник Марья сначала было хотела отругать всех за царивший по её мнению там бардак, но потом передумала, больные всё–таки. Быстренько навела в нём порядок и разгрузила сумку.
Продуктов с собой она принесла много, да что там, она могла бы и всё содержимое погреба сюда припереть, потому что кем–то однажды сказанное: больной должен хорошо питаться, крепко сидело в её голове. То ли потому что холодильник был прорвой безразмерной, то ли благодаря Марьиным талантам, всё ей принесенное свободно в него поместилось, и это плюс к тому, что там уже было, и ещё место свободное осталось. Вот что значит хозяйка! Иной мужик одной консервной банкой способен так «переклинить» холодильник, что туда больше ничего не поместится. Но для этого тоже нужен талант, женщинам недоступный.
На этом Марья не успокоилась? потому что её продолжала беспокоить дальнейшая судьба продуктов. Не в смысле того что они испортятся, или же кто–то, воспользовавшись временной беспомощностью Ивана? нагло или тайком их бесстыдно слопает. Об этом Марья не думала, да и
