сумасшедшую. Лишь бы она была на свободе и со мной. Я искал Милу и в России, и в Европе, и даже в Америке. Но нигде ее не было.
Однако время лечит раны. Со временем я стал забывать Милу. У меня кое-как устроилась личная и трудовая жизнь. Закончил университет, вернулся домой в Москву, защитился, потом еще раз, получил звание, стал издаваться. Но радости особой от этого не получил. Да и личная жизнь у меня так и не сложилась. Был женат, развелся. Так прошло девятнадцать лет.
И все же надежда ко мне вернулась. Год назад я получил письмо, опять же без обратного адреса. Вот что там было написано:
«Здравствуй, мой любимый! Я знаю, что ты был женат. Но чувствую, что ты несчастлив в личной жизни. И профессиональная работа тебя не радует. Хотя ты исправно живешь и трудишься, повинуясь долгу гражданина. Обо мне ты много передумал. Наверное, ты меня принимал и за сумасшедшую, и за революционерку, сидящую в тюрьме, и просто за вздорную и истеричную бабу. Но ты ошибаешься. Теперь мне никто и ничто не мешает с тобой встретиться. Я осталась одна там, где я была. У вас я буду через десять месяцев. Раньше быть не в моих силах. Если можешь, подожди немножко и прости.
Твоя Мила».
Не долго думая, я отправился опять в Петербург, идя навстречу пожеланию правления петербургского университета видеть в моем лице приглашенного профессора по европейской литературе. И вот со дня на день мы должны встретиться. Я много раз рисовал в своем пылком воображении событие нашей долгожданной встречи. То ты опять меня окликнула, я повернулся к тебе и мы обнялись. То мы сидим на той же самой скамейке, на какой встретились, и целуемся. То глядим друг на друга и не можем наглядеться. Мы изменились, но не настолько, чтобы друг друга не узнать и вновь друг в друга не влюбиться. Но моим мечтам не дано было сбыться. Неделю назад я получил весточку, я думал, от любимой, но нет… только о любимой. Когда я открыл письмо, то, не дочитав, выронил из рук и потерял сознание. Очнувшись, я кинулся к письму в надежде, что я не то прочитал, но там было ясно, черным по белому, написано:
«Иван Васильевич! Как ни тягостно мне писать, но мы потеряли Милу Платоновну. Если есть еще надежда ее найти, то небольшая. Перед выходом к вратам она попросила меня вам передать, чтобы вы взяли ее кулон в руки, нажали на выступ левой нижней грани и положили кулон перед собой. Кулон она активировала и оставила послание. Если вы потеряли кулон, то я вам сообщаю координаты нашей базы в южных степях под Алтаем, чтобы мы с вами встретились, если у вас на то будет желание, и я вам передам вещи, которые она после себя оставила. Там я буду вас ждать ровно 10 дней. Мила мне говорила о вас, как о порядочном человеке. Поэтому мое сообщение, я надеюсь, останется между нами. Убедительно прошу: после прочтения сожгите письмо.
Ваш неизвестный друг».
Недолго думая я достал кулон из нагрудного кармана пиджака, нажал на указанный выступ и положил его перед собой на стол. Не прошло и нескольких секунд, как кулон изнутри слабо загорелся светом. Луч света поднялся над кулоном, раскрылся над ним веером размером в кубический фут и показал живое объемное изображение Милы. Я оторопел от неожиданности от технического чуда проективного живописания. Мила – гость из будущего? Или она из другого мира? Мила была как живая картинка. За эти двадцать лет она ни капли не изменилась, может быть только самую малость, и даже стала еще краше. Она стала говорить, и я застыл, обратившись в фигуру немого внимания. Вот что она сказала:
- Здравствуй, дорогой! У меня мало времени. Я ничего не хочу от тебя скрывать. Теперь можно. Я прилетела с далекой звезды, что находится не на вашем Млечном Пути, а в другой галактике. Сравнительно недалеко по астрономическим масштабам от вашего Солнца располагается наша космическая станция, с которой я говорю. Я на ней живу около тысячи земных лет. Мы живем намного дольше вас. В течение этих долгих лет я являлась многим славным поэтам, которых ты упоминал, под разными именами в качестве их музы. Так я отвлекалась от тяжелой работы с хаосом. И помогала им найти к нам путь в качестве проводницы. На станции находились не только такие, как мы, но и на нас непохожие представители иных разумных миров. Но теперь осталась я одна, потому что та угроза, которая исходила от темной материи вблизи вашей солнечной системы для всей Вселенной, устранена. Мы смогли с ней еле управиться, «заштопав» вселенскую черную дыру. Эта дыра есть то, что вы называете вратами ада. Через нее темная отрицательная энергия распространялась по всей Вселенной. Я осталась поддерживать в необходимом режиме герметизацию врат, в надежде забрать тебя сюда и вместе с тобой улететь ко мне на родину, где больше счастья, чем у тебя на Земле. Но вчера печать, которую мы наложили на врата, дала трещину. Мне придется полететь, чтобы ее заделать. Это небезопасно, если со мной что-то случится, и я погибну, знай, что я до последней секунды жизни тебя помню и люблю. Если меня уже не будет, то я попросила своего друга, Анаис вас Дорн, тебя встретить и проводить до нашей станции. Я так хотела, чтобы ты увидел то место, которое мне было долгое время родным домом.
Прощай, мой любимый.
Я не стал ждать ни минуты, быстро собрал необходимые вещи в дорогу и поехал на вокзал, чтобы отправится к месту встречи. Добравшись до места, я решил оставить рукопись в коробке на видном месте у дальних сопок. Может быть, спустя годы кто-нибудь ее обнаружит и прочтет…»
Дальше я, как ни старался, не мог ничего прочесть. Только на следующий день, когда впечатление от чтения романтической истории несчастного Ивана Васильевича рассеялось, я смог рассуждать здраво. Что это такое? Плод воспаленной фантазии сумасшедшего профессора? Или его как ребенка провела роковая дама? Не похоже. Тогда что это – «чистая правда»? Но разве такое может быть? Мне, еще только студенту, и то все это кажется вымыслом. А если, все же, правда? Хотелось бы верить. Долго думая над содержанием дневника, я пришел к такому выводу, который мне подсказал, кто бы вы думали, сам Вильям Шекспир: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам» ("There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy").
Можно было на этом закончить свой рассказ. Но я не мог уже остановиться. Я решил докопаться до истины. Для этого я сходил в местный городской архив и просмотрел периодику того времени, конца XIX в. И действительно в ней нашел одно описание странного свечения неба в том месте, где находился наш раскоп, как раз в это время. Попутками я вернулся в археологический лагерь и во время отдыха стал расспрашивать местных старейшин о том не случалось ли в прошлом веке у них необычных событий. Один старый аксакал мне сказал, что ему говорил его дед, что видел странных людей в их сопках: молодую красивую женщину и человека средних лет. Причем после случайной с ними встречи, ночью заметил яркие вспышки и огни в небе, видно это было неспроста. Это были джинны или гули, а может быть сам шайтан, сказал он.
Так кто она, эта прекрасная незнакомка? Инопланетянка? Или инкарнация Божественной Премудрости, Софии? А почему инопланетянка как более развитое в разумном отношении существо, чем земная женщина, не может быть воплощением Софии? София – это идеальная женщина или идея женщины, если переходить на язык платонизма. Другое ее имя Философия. Что такое философия как не любовь к мудрости? Если Мудрость есть идеальная женщина, то философия есть любовь к ней, любовное применение идеальной женщины или идеи женщины к женщине реальной. Если принимать тот тезис, что философы мужчины, то так и получается: философия есть служение реальных, точнее, мыслящих мужчин идеальной женщине.
Я не могу ничего сказать больше достоверного об этой странной и романтической истории.
