Последняя жертва смеха

Пролог

Никогда не писал продолжений, но сейчас попробую.
Был обычный вечер. Завершалась смена в торговом комплексе. Суета, посетители, продавцы.
Стас стоял на центральном входе. Цепкий взгляд не пропускал никого, хотя вызывающих подозрение и не было.
- Здравствуйте, - услышал он молодой женский голос.
- Привет, Катюш!
Его окликнула продавщица одного из салонов сотовой связи.
- Вы сегодня не обращаете на меня внимание. Почему? Я такая сегодня…
Ее рука невольно коснулась волос. Прическа была сделана на славу.
Катя, на взгляд Стаса, не была особо красивой. Но, внутренний шарм его тянул к ней.
Сигареты, косметика, напоминающая «холодное сердце» жестоких и непреступных красавиц сводили его с ума.
Все это напоминало администратору события 15-20-ти летней давности, когда он был ей ровесник.
- Много работы, - ответил он холодно. Конечно, я все заметил, красатуля.
Девушка улыбнулась.
Они вышли на улицу. Катя закурила, он стоял рядом.
Огни ночного города отражались в ее глазах, переливались всему цветами.
В холодных огнях Стас, еще, будучи подростком, видел что – то криминально – привлекательное, тянущее к себе со страшной силой.
Это напоминало его прошлые годы  жизни, красоток с «боевым раскрасом», двойную жизнь на работе, пиво вечерами.
Неожиданно парню захотелось ее привлечь к себе и поцеловать прямо при всех.
- Ты что, она совсем юная, а ты уже не 23-х летний мальчик, - подумал он про себя.
С этими мыслями можно было соглашаться и не соглашаться. Напоминание о прошлом, живое и ярком стояло перед ним с сигаретой и холодными городскими огнями. Это было напоминание о той жизни, где было все по – другому.
Максимум, что он себе позволил, это подержать ее за руку.
Катя беззаботно улыбалась.
- Вы меня с ума сводите! – сказала она.
- Не увлекайся, остановиться не сможешь, - ответил Стас.
Сигарета погасла, и они зашли обратно в комплекс.
Парень был счастлив. Эта юная, немного ветряная девица напоминала ему о той жизни, которой он жил когда – то.
- Хочется ее поцеловать. Да и не только…, - думал он, стоя на посту. А может… Нет, не может. Семья, жена, ребенок.
Хотя интрижка на работе?  В этом было что – то пикантно манящее, не хотело просто так отступать.
- Красатуля, - думал он уже вечером.
В фантазиях она была его. План по части «как бы это провернуть» пока не созрел, а может быть и не хотел зреть.
Но, интерес становился все больше и больше.
Закончилась смена. Комплекс стал расходится. Стас дежурил в ночь, уже засыпая, он опять думал о Кате.
Ему снились холодные огни, с «боевым раскрасом» красавицы из прошлого, пиво, дух криминальной романтики и Катя, такая совсем юная и в душе уже такая неправильная.
Такие девушки простыми не становятся. Стас это хорошо знал.
- Красатуля, - шептали губы, сердце начинало стучать учащенно.
Не давала покоя мысль о том, что чем бы не кончилось (возможно, ничем), но мимо проходить он не станет.
Но, эта ветреная девица, с которой общался молодой администратор, была противоположностью последней жертве смеха, не имевшей ни целей, не желаний.

Серость (воспоминания о родителях)

Тухлый запах пронизывал все их жилище. Небольшой домик из тонких бревен стоял на краю села. Он был еще весьма добротным, похожим на постаревший но, еще довольно крепкий дуб. Но, серость уже была внутри.
В буквальном смысле слова, не было тухлого запаха. Обстановка была прогнившей. В этом деревянном доме жила семья. Все как всегда, с виду ничего не обычного. Они были уже пожилыми, их возраст уже неуклонно приближался к дряхлости.
В народе бытует мнение, что с возрастом к человеку приходит мудрость, что люди с возрастом становятся мудрее. Может быть с кем-то такое случается, но с этими людьми этого не было.
Да, они были уже старыми, но с ними этого не произошло.
Их было двое, муж, жена, старые люди, считай что старики. Но, мудрости не было.
Вместо нее пришла жестокость, бездуховность и полное внутреннее опустошение.
Представьте, каждый день наполнен пустотой. Были дети, внуки, приходили, что-то делали, уходили, о чем-то говорили. Все это проходило как сон, на одном дыхании.

Вообще, их жизнь в старости была сном, в более глубокий сон они погружались непрерывно.
Почему они стали такими? Может быть, есть виноватые в этом? Нет, увы, виноватых нет.
Они всегда были такими в определенной мере. Когда за жизнь накопиться больше плохих поступков, чем хороших, к старости приходит серость.
Душевная серость – вещь страшная. Когда каждый день как и много уже прошедших дней, как один, без радости, без утешения. Когда еще хочется срежетать зубами, а уже не можешь ничего никому сделать.
Ненависть к людям, засевшая в них очень глубоко, их ела, буквально сжирала. Ничего уже почти не осталось. Страшно. Пустота.
Однако ж, они жили, пока не приходит ангел смерти, человек не умрет, если не наложит на себя руки. Но, этого сделать они не могли, слишком любили себя.
Серость. Они были готовы навредить еще кому – нибудь под финал, так сказать под занавес. Такие не каются. Никогда.
Особенно они ненавидели своего соседа.
Почему они стали такими? Они просто позволили себе в таких превратиться.  Когда-то они были немного другими. Обладали дурными наклонностями, но, только лишь наклонностями и все. Больше ничего у них такого не было.
- Не жалей падшего, - сказал один философ. Может быть, был он прав, а может и не был прав. Как говориться, всякое в жизни бывает.
А может быть, павшего и стоит пожалеть.
Можно сказать, что они сами виноваты, это их был выбор. Есть их вина, с этим не поспоришь. Человек сам творец своей судьбы. Сам – с этим не поспоришь.
Однако же, люди формируют других людей под их влиянием. У этих стариков был тот случай. Сначало были годы довольствия, роскоши, казалось, что они властелины всего мира. Только казалось, сверху падать очень тяжело.
Потом произошли события, которые их души превратили в серую безликую массу, способную разрушить живое все.
Страшно жить без того радости на душе. Когда там осталось только лишь боль и серая бесформенная масса. Разрушители. Их можно вполне так назвать. Тех, кто все ломает, своим присутствием разрушает на своем пути. Даже не разрушает, а растлевает, разбивает.
Они, к сожалению, стали таковыми не только по своим наклонностям, но, и под влиянием окружения. Те, кто окружал их были не очень хорошими людьми. Начальники, генералы, бандиты, все с кем они имели дело, повлияли на них конкретно, это влияние сделала свое дело. Вот они и стали такими.
А серость в их души зашла после того, когда по - резкому в один день все это закончилось, после они стали уже не на плаву. Все забыли и впереди была серость.
Есть шанс, всегда есть шанс, хотя бы что-то изменить в своей жизни. Даже, когда впереди серость. Все равно, можно что-то поменять, всегда можно.
В их души иногда заходили сомнения, что серость – это не правильно, совсем не правильно. Еще оставался шаг и серость могла быть загнана в самые затаенные уголки души.
Только этот шаг нужно было сделать, чтобы не оказаться в яме, из которой уже не выбраться, без вариантов. А они как раз стояли на краю этой пропасти, но, еще не были в яме. Шажок и куда шатнет, толи в яму, толи не много дальше от ямы. Всегда можно изменить.

Спрут

На дочери Семена и Татьяны смех, наведенный Михаилом Савичем отыгрался сполна.
Не окончив институт и не выйдя замуж, она жила в другом городе в съемной квартире, продолжая работать продавцом, менять мужчин, не доводя ни одно дело до конца, она там вызывала смех у всех, кто ее знал.
Жизнь состояла из одного – попойки, приезды в свой город, увоз сумок с едой, работа и смех, который как спрут пронизал всю ее жизнь, каждое дело и каждый день от мелких до больших дел.
Смех напоминал спрут, или раковые метастазы, давшие корни и уже не отпускавшие не при каких условиях. Он поглотил ее всю, сделал свое дело, на работе был смех, когда – то у однокурсников были смешки. Смех держал ее крепко, как болезнь, которая не отпускала.
Заболев, она не пошла лечиться. Объяснений обычных этому найти было почти не возможно. До болезни звали родственники, предлагали работу, жилье, помощь. Не пошла. Конечно, это было смешно – когда зовут, хотят помочь что – то исправить, а ты не идешь.
Обещания, постоянные обещания, и болото, болото жизни. Вот то, что ее поглощало, засасывало как трясина, пока в один момент не проглотило совсем.
Родственники постепенно отвернулись, обман ни кто не терпит, и как говориться, что голодному сначало рыбку потом удочку дают. Удочку взять она не захотела. Было уже не зачем, если не один десяток лет пользовалась рыбкой и рыбкой халявной. Никак по – другому уже не хотелось.





Последние годы жизни

Когда – нибудь видели серый ноябрьский снег после осеннего дождя? Конечно, видели. Вот такая вот может быть и жизнь – серая и неприметная, похожая на облетевшее дерево.
Скрипнули ворота, заехал автомобиль с едой.
- Петровна, кухня приехала, - раздался голос, похожий на тяжелый бас.
Начинался обычный день дома инвалидов, сейчас будет завтрак.
Раздавая еду, двое из сотрудниц тяжело вздыхали. Уродства, моральные и физические их окружали на работе каждый день и к этому можно привыкнуть. Нельзя привыкнуть к не благодарности.
- К этой ты сегодня пойдешь?
- Давай, я пойду, - сказала одна из них.
Надо было идти к Марине, к самой тяжелой их пациентке.
Паралич, ее настигший в 49 лет, не отпускал уже три года. Не могла самостоятельно подняться, ничего не могла уже. Зато гонор и воспоминания о разгульной жизни ее не отпускали не на миг, также не отпускала тоска, едкая и такая же серая как осенняя погода со снегом.
- Опять все разбросала? – сердито окрикнула сиделка, зайдя в палату.
- Вы должны! За мной нужен уход.
- Никто тебе ничего не должен! От тебя все отказались, потому что ты просто невыносимая!
Это был обычный каждодневный разговор, который ни к чему не приводил.
Марина была дочерью Семена и Татьяны, да того самого Семена, который когда – то отличился с дочерью сельского колдуна. Теперь она доживала свои последние годы в доме инвалидов. Ее парализовало.
Спросите где? Нет не на работе или еще где. Она собиралась на гулянку, живя на съемной квартире и ее парализовало на кухне, перед выходом. Да так крепко, что врачи ничего не могли сделать, и теперь без посторонней помощи она ничего не могла, коротая годы в доме инвалидов.
Шло время. Смерть, которую порою так зовешь, не всегда приходит, к Марине она не шла. Продолжая чудить с персоналом и постоянно звоня родственникам, требуя денег, Марина подурнела, обветшала, и от былой красоты ничего не осталось.
Смех, как спрут, протянул свих корни, и дотянулся до нее. Смерть пришла, только она пришла не в доме инвалидов, а в заброшенном сарае, в котором та оказалась в последние дни своей жизни, достав всех до такой степени, что в тайне от начальства ее туда персонал просто вывез.
- Как скрипит дверь! – думалось ей в последние часы.
А в последние минуты поднялся сильный ветер. В полуобморочном состоянии Марине виделся тот самый колдун, дочь которого обидел когда – то ее отец. Только теперь смеялся он, а не над его дочерью. Лицо Михаила Савича наводило ужас. Мертвый колдун, пришедший в кошмарах еще страшнее живого.
Вот он – итог для последней жертвы смеха.

Эпилог

Все в нашей