Весной 1945 года за нами приехал отец, который жил и работал в Ташкенте на военном заводе (это отдельная история). Так как он был родом из-под Днепропетровска, то мы сначала поехали к его родителям. Жили мы у родственников на левом берегу Днепра. Однажды меня взяли в город, большая часть которого была на правом берегу Днепра. Когда мы подошли к старому берегу Днепра, то мне объяснили, что до войны вода плескалась у этого берега, а сейчас надо спуститься вниз и идти туда, где шумит вода, где сейчас течет Днепр. А все это из-за того, что когда во время войны взорвали плотину Днепрогэса, то вода ушла и во многих местах оголилось дно.
И теперь мы шли по бывшему дну реки мимо больших и маленьких пароходов. Одни стояли на песке, а другие лежали на боку. Раньше это было дно затона – грузоторгового порта, но когда вода ушла, то все что плавало легло на песок. Теперь их ржавые бока и черные глазницы иллюминаторов наводили на тоскливое настроение. Это смотрелось как кладбище великанов, которые погибли мгновенно от какой-то одной беды. Только у настоящих великанов кости белеют, а у этих ржавеют. Мне было их очень жалко. Им бы плавать и плавать по волнам, а они как-то совсем не сказочно здесь ржавеют.
Мы шли по ровному дну с небольшим уклоном вниз к реке, когда вдруг перед нами появилась бугристая песчаная линия, после которой уклон увеличился.
– А отчего эта линия образовалась? Вон она тянется дальше и дальше вдоль реки, – спросил я отца.
Когда взорвали плотину первый раз, то вода ушла до этой линии, а после второго подрыва, она ушла еще дальше вниз. От этого и образовались на песчаном дне эти горбатые линии, разъяснил мне отец.
Я посмотрел вдоль реки налево и увидел вдали длинный мост. По которому ехали машины и телеги, и маленькими мурашками перемещались люди.
– А чего мы на тот мост не пошли? – спросил я отца.
– Потому что туда далеко добираться, да и нам нужно в другую сторону.
– Так здесь же мост взорванный, – возразил я и показал на него рукой.
– А мы на лодке переплывем. Так быстрее и интереснее.
А Днепр вот он уже рядом. Волны бегут, плещут, серебрятся на солнце, сшибаются в водоворотах, шумят, а там, где каменные глыбы из воды торчат, то они наскакивает на них белыми бурунами и с шумом обтекают. На берегу лежали лодки, и перевозчики зазывали к себе подходивших людей. Когда мы стали подходить к лодкам, отец взял меня за руку. И тут я увидел, что за тем дальним мостом виднеется еще мост. Он был какой-то странный. От берега тянулись какие-то коробки, а посередине два полукруга занырнули в воду. Интересно, ну, как же там ездят? И я спросил об этом отца.
– А-а-а! Это железнодорожный мост. Горбатый. Это что бы немцы не смогли по нему ездить, наши саперы при отступлении и взорвали.
– И что? Он так и будет горбами в воде лежать?
– Да поднимут его скоро, и побегут по нему поезда, – сказал отец, – а когда плотину отремонтируют в Запорожье, тогда вода вернется сюда и поднимет кораблики.
– Вот здорово! Посмотреть бы как эти кораблики будут всплывать, – проговорил я.
Отец подхватил меня под мышки, зашел на лодку, и мы уселись почти рядом с перевозчиком. Вода плескалась рядом у борта. Я опустил руку в воду, но отец сказал «не надо, сиди тихо и не дергайся». В это время перевозчик ударил веслами по воде, проговорил «с богом» и начал грести к другому берегу.
Я смотрел на воду, на реку, на берега, как вдали то появлялись мосты, то исчезали. Потому что лодка иногда поворачивалась то в одну, то в другую сторону, или плыла прямо к берегу. Было интересно и немного страшно. Особенно когда проплывали мимо торчащих из воды камней. Ведь течение было быстрое, а в лодке было много людей. Да, трудно конечно, перевозить столько людей сразу. Я сидел почти рядом с перевозчиком и видел это.
Потом мы вышли на берег, ходили по магазинам и еще куда-то, но на лодке было интереснее.
Вскоре мы поехали на поезде в Москву, а затем в Ташкент. В Ташкенте мне все понравилось. И особенно то, что на улице вдоль арыков росли громадные ореховые деревья. Там же росло много других деревьев и особенно шелковицы, местами попадались вишни. Это был просто рай против тех мест, где я жил в оккупации. Да, тут не заголодаешь!
ПЕРВЫЙ КЛАСС и другие
Осенью 1946 года я пошел в первый класс. В школу мама меня только один раз привела, когда записывала, а потом я сам ходил. Да это же не далеко. Надо было только 3 улицы пройти, затем базар, потом через трамвайные пути перейти на другую сторону дороги, а там немного вдоль шоссейки и я уже в школе.
У нас было почти треть мальчиков узбеков. Рядом была узбекская школа, но многие пришли учится в русскую. Так им было легче учить русский язык, а нам узбекский. Я очень удивился, что их буквы в основном, были как наши и мне удобно было читать и писать по-узбекски. Со мной сидел узбек Эркин. Мы с ним подружились. Я часто ходил к ним домой, и мы вместе делали уроки и обедали. У них был большой виноградник и сад. У Эркина отец был стоматолог и поэтому у его сына были все книги, а у меня только азбука. Но я ее знал. Мне отец еще до школы все буквы показал и научил читать. Я уже до школы начал читать книгу «Робинзон Крузо». Правда книга была на украинском языке.
Ее отец почему-то возил с собой, наверное, как память об Украине. Он рассказал мне о различии алфавита в языках, и я прочитал эту книгу полностью во втором классе. И потом еще не раз перечитывал разные моменты. Интересно же там все было!
Когда я учился в третьем классе, то в конце апреля со старшеклассниками пошел на Японские горы. Так назывался глинопесчаный карьер, где работали пленные японцы. То, что мы уже пришли, я понял, так как многие из бежавших впереди ребят, прыгали куда-то и исчезали. Я тоже побежал и прыгнул, и в это мгновенье успел увидеть, что предо мной лежала глубокая впадина, которая уходила сразу от моих ног круто вниз. Я это все видел и кричал. Кричал от неожиданности и страха. Но я не успел сильно испугаться, так как ноги воткнулись в песок почти по колено. Я не удержался и перекувыркнулся через голову, затем снова воткнулся ногами в песок и уже лежа на спине спускался ко дну впадины-котлована.
Некоторые ребята просто, быстро-быстро перебирая ногами, спускались вниз вместе со скользящей кучей песка. Песок был здесь как живой. Местами он струился или отваливался пластами и перетекал вместе со мной. Иногда я вставал, но почти сразу падал. Ну, не получалось у меня перебирать ногами и стоя спускаться. Но все равно было очень здорово, и я как все кричал и хохотал.
А потом мы собрались внизу вместе и пошли туда, где работали пленные японцы. Они воевали с нами сразу же после войны с немцами, попали к нам в плен и теперь работали на кирпичном заводе.
В четвертом классе я решился прыгнуть на ходу из трамвая. Наша школа была как раз посередине между остановками. Многие ребята ехали трамваем и прыгали напротив школы. А чем я хуже их? Что я рыжий? И прыгнул.
В первый раз пробежал метров четыре и упал, так как не успевал ногами перебирать. А потом наловчился не падать. Правда, были у некоторых ребят и несчастные случаи. Родители просили сделать остановку напротив школы – не сделали. И мы продолжали прыгать, несмотря на запреты родителей.
После четвёртого класса летом я на спор с другом решил прыгнуть в реку Басу с моста. Вместе. На счет «три».
В метрах четырех-пяти ниже нас шумным потоком летела серая лента воды. Местами она закручивалась небольшими водоворотами, а налетев на опору моста, закипала белыми бурунами и разлеталась холодными брызгами. Если долго смотреть на все это, то может закружиться голова. И я уже был на грани этого, потому что давно стоял за перилами на краю моста, но все никак не мог решиться прыгнуть в этот поток.
– Раз, два, три! – просчитал я и с криком, размахивая в воздухе руками и ногами, полетел в воду. Через мгновенье я вынырнул из воды и оглянулся на мост. Мой друг прыгать не решился. Я помахал ему кулаком и поплыл к берегу.
Я ходил в детский хор. Там пели песню про Цусиму и крейсер «Варяг». Мне она очень нравилась. Я и сейчас помню слова «когда засыпает природа и медленно всходит луна, матросы погибшего флот, встают пробуждаясь со сна», которые меня тогда заколдовали.
Все, кончилось мое начальное четырехгодичное обучение. За это время я выучил: русский (читать и писать), узбекский (читать, писать и несколько узбекских уличных песен) и английский – алфавит. Помню было даже 4 или 3 экзамена: по русскому, узбекскому и английскому языкам и арифметике. С узбеком Эркином мы все время дружили. Это поощряли его родители, так как он был слаб в арифметике и в русском. Часто я приходил домой от них почти вечером. Отличником я не был, но и двоечником тоже.
Меня перевели в среднюю школу совсем в другой стороне, но улица там тоже была с трамваем.
А в пятом классе нас объединили с девчонками. Это был ужас какой-то! До этого мы учились раздельно. И вот тебе раз! Теперь вместе! Мальчишек построили перед классом, где уже сидели девчонки. Дверь в класс открыта. Учительница, глядя в коридор вызывает: Виктор, садись на вторую парту к Фокиной Светлане. Я подхожу к парте. Светлана сидит, отодвинувшись на самый край. Еще чуть-чуть и она сорвется. Я тоже сажусь на другой край сидения. На Свету я смотрю как в зоопарке на удава или крокодила: напряженно, сжав губы и слегка сощурившись. Она не мигая смотрит перед собой, тоже сжав губы. Ну, такое состояние, как вроде мы девчонок никогда не видели и о них никогда не слышали. И вот они вдруг рядом! Ой-е-ей! Ужас! За что такое наказанье? Стараюсь не смотреть в ее сторону. Так искоса иногда поглядываю.
Эта напряжённость длилась немного больше, чем сама процедура рассаживания мальчишек в классе. Потом начался урок, мы достали тетрадки и учебники. А тогда у многих не было учебников. У меня и половины не было. В общем, стали мы косяки кидать на сопредельные территории и слегка пододвигаться. А когда Света учебник раскрыла, и я вытянул шею, то она подвинула книжку на середину между нами.
Ничего. Привыкли. Не все сразу и не в один день.
В те времена ребята часто играли в войну. На пустырях вдоль улиц мы строили блиндажи, шалаши, окопчики. Были свои командиры и солдаты, и мы часто воевали улица на улицу. И не важно, что многие учились в одной школе, а иногда и в одном классе. Теперь мы враги и на нашей улице лучше не попадайся. Здесь было все по серьезному: и кулачные бои и обстрел камнями-галькою, были и победители, и побежденные. Бывало наша улица гонит другую, бьет всех, и побежденные разбегаются по домам, а потом оттуда выскакивают ребята (братья, соседи) постарше и тогда наших начинают бить и гнать, а тогда…
Часто такие схватки кончались ушибами, травмами и синяками. У меня и сейчас на левой стороне черепа ямочная неровность:
Я тогда был чуть выше колеса телеги.
Чудесный мемуарный рассказ.