Что-то буквально прожгло мне спину, и я резко развернулась. Оказалось, на меня в упор смотрели огромные чёрные глаза монахини.Теперь, вместо жары, по спине пробежал холодок. Я поёжилась, и отвернулась.
Вокзал гудел, как улей, жил своей жизнью. Лето, зной, и несколько часов до отправления поезда "Воронеж- Волгоград".
В город Волжский мне пришлось добираться с пересадкой, и несколько часов ожидания показались вечностью. Я даже пыталась немножко вздремнуть, пристроив свой скромный багаж в камеру хранения. И тут эта монахиня.
Лет тридцати, или чуть больше, хрупкая и крепкая одновременно, она смотрела на меня в упор. Её чёрное, изношенное одеяние было и уместно и гротескно в переполненном зале ожидания.
Пассажиры прибывали и убывали, а мне ещё оставалось ожидать около двух часов. Я уткнулась в журнал.
Когда ушла соседка я не заметила, и очень удивилась, обнаружив рядом странную монахиню.Можно было просто не замечать её, но я почему-то вежливо кивнула головой.
Она в ответ кивнула, и в полголоса произнесла:
- Надежда.
Меня снова, как ошпарили кипятком, и я вопросительно посмотрела на неё. Неужели, я раньше где-то с ней встречалась? Откуда она знает моё имя. Я так и спросила. В черноте её глаз промелькнула улыбка:
- Это меня зовут Надежда, - сказала она просто и чувство напряжения ушло.
Потом сам собой завязался разговор ни о чём: жара, цены, кино, стихи. И тут она буквально поразила меня, спросив не тяжело ли мне совмещать профессию с поэзией.
Я ни словом не обмолвилась ей до этого, где работаю, и что потихоньку пишу стихи, для себя.
Точно, цыганка какая-то, ясновидящая. Колдунья? Но я ответила, как отрапортовала, что поэзия - это хобби, и никак не мешает работе.
Она лишь пожала слегка плечами, но произнесла странную фразу:
- Не хобби она, а спасение твоё.
Теперь я плечами пожала.
Она посматривала на вокзальные часы, явно нервничала, торопилась, или ожидала кого-то, или, чего- то?
Но потом снова завела со мной разговор, спросила, как бы я хотела назвать внучку.
- Почему внучку? - спросила я удивлённо. - И рано об этом думать вообще, дочь - подросток. А если - внук?
В пальцах собеседницы мелькали чётки, зал гудел и гудел, и мысли стали путаться.
Может, она гипнозом обладает? - мелькнуло в усталом сознании.
Дальше было всё настолько нереальным, что теперь, спустя более семи лет, я не могу понять, было ли всё это со мною вообще?
Иногда я достаю из секретера старый билет, как доказательство того, что всё это не сон.
А говорила она чётко, твёрдо вещи странные непонятные: о хвори «близучей», о спутнике без стержня, о внучке желанной, о потере мундира, о строчках-спасителях. О многом о разном.
Я сидела, явно открыв рот, и меня поколачивало.
Объявили посадку на её поезд, она осенила меня крестом и как растворилась.
Во рту у меня пересохло, очень хотелось выйти на свежий воздух.
Объявили посадку и на мой поезд.
За семь лет, что прошли с поры той, все странные речи странной монашки сбылись с точностью до необыкновенности. И про хворь, и про мужа, и про мундир, и про стихи-спасители.
Единственное, слава Богу, в чём она ошиблась, так в том, что никакой "востроглазый" не заманил меня в свои сети и не выпил душу.
Честно говоря, я подспудно боялась этого.
Публикуя стихи в соцсетях, я боялась встретить погубителя. Мало ли?
Но она назвала имя...
Сегодня я печатаю этот маленький свой экскурс в прошлое, и закрываю страничку.
Значит, жизнь продолжается?
