Царь и Марсельеза

неприязнь у русских министров и генералов. Может, опять интрига? Одна из сторон пошла в атаку, раскопав обличительные материалы? Даже если и так, наглец Катков сам виноват. 
- Увы, дорогая! - ответил царь, присаживаясь рядом с миниатюрной супругой, которой оставался верен все годы жизни, - Наш двуликий Янус общается напрямую с французами, обещает им поддержку от России! В своём письме Шарлю Флоке, например... Да они наверняка ему платят, мы ещё не знаем всей подноготной. Сегодня же поручу зарубежной агентуре в Париже разобраться! Пусть работают побыстрее, а то ведь Катков тоже не промах - драпанёт.

Редактор Московских Ведомостей не думал уезжать за границу. Он заперся в своём родовом имении под Москвой - удалился от дел. Победоносцев отлично понимал его состояние.
"Почему его окрестили серым кардиналом? - думал он о Каткове. - Какой-же серый, если слово его разлеталось столько лет по губерниям и уездам, как стаи птиц над полями!" 
Обер-прокурор Синода пытался защитить товариша, но не визитами к царю, как раньше, а письмами -  указывал на прежние заслуги,  на его честность. Как никак, вместе готовили шесть лет назад Манифест Самодержавия, когда император ещё колебался, выбирая стратегию. Удалось-таки сдвинуть глыбу!
Но теперь... Царский сановник задумчиво посмотрел вверх. Часы на Невской башне отсчитывали последние дни Каткова, перед ещё большим падением -  чутье подсказывало, что это так.
"Поехали! - крикнул он своему кучеру - На Литейный!"
А мысли так и роились в голове: 
"Учить императора, особенно публично - сложная игра, доступная еденицам! Как оценят, что за карта в ответ выпадет - тройка, семёрка, туз или пиковая дама?.. Катков терпеть не мог всё немецкое, включая министров - доигрался. Рассчитывал видимо на то, что царю германцы тоже не по сердцу, и упустил момент, когда государь в советах перестал нуждаться... Работал самозабвенно на благо страны, но какой результат? Осуждён царем за неблагонадежность, пятно на оставшуюся жизнь!"
Победоносцев шел по набережной Невы, оставив экипаж у Литейного моста; он любил пройтись иногда в одиночестве, хоть это и опасно, подумать о разных вещах, выгулять усталость от сидения в кабинете. Теплый летний ветер, непривычный для Петербурга, приятно обвеивал лицо.
Впереди показалась компания молодых людей, возможно студенты. Он быстро прошёл мимо, подняв воротник повыше. Пара фраз за спиной указывала, что обсуждают охранительные меры. 
У Владимирского дворца красиво взлетали над Невой праздничные огни и быстро гасли.
"Вон как салютуют при дворе Великой княгини Марии Павловны! Дипломаты вчера вернулись из Берлина, продлили с Германией договор на три года... чему Катков, своими очерками, бешено сопротивлялся!"
А сам Катков, тем временем, загибался в постели от боли - нервное напряжение обострило болезнь желудка.

Правда и мерзость просочились наружу, когда главный фигурант отправился в мир иной.
На одиннадцатый день после смерти Каткова, зарубежная агентура прислала донесение, где говорилось, что письма французским министрам - дешёвая подделка. Они написаны другим лицом.
Подозрение в махинациях падало на Катакази, советника русского посольства в Париже; дальше цепочка обрывалась,
Император догадывался, что интрига выросла из окружения германофилов, на балах во Владимирском дворце. Одни оплатили заказ, другие исполнили, но где доказательства? Да и не хотелось, честно говоря, искать - мир-согласие между двумя группировками дороже.
Он лишь отметил в письме Победоносцеву, с привычной для себя прямотой: "Что Катакази скот, я знал давно, но чтобы он был таким мошенником и плутом - признаюсь, не ожидал!"

Казалось бы, кульминация нашего рассказа пройдена, но нельзя умолчать о двух других событиях. 
На следующий год, в октябре 1888-го, император возвращался с семьей в Петербург на поезде. В окнах императорской столовой - дивные просторы, поля, которые видны далеко с высокой насыпи. Царь и его обожаемая супруга Дагмара смотрели друг на друга, улыбаясь. На узком столе жареные рябчики и два бокала вина, в вагоне ещё человек двадцать.
И вдруг, что это, несчастный случай, нападение террористов или божье наказание? Дагмара потом усмотрела последнее, но никому не сказала: да, кара за несправедливость... к защитнику самодержавия, верно подданому, редактору Каткову.
Во время обеда произошёл сильный толчок, заставивший всех примолкнуть. За ним второй, после него вокруг затрещало, зашаталось. Стол с едой рухнул вниз, осколки стекла и чего-то ещё посыпались с разных сторон, маленькая женщина закрыла глаза. Грохот и скрежет продолжался какое-то время, потом воцарилась мёртвая тишина.
- Скорее, скорее отсюда! - раздался вдруг рядом знакомый голос. 
Разлепив со страхом ресницы она увидела, как император держит на широких плечах крышу вагона, упертую одной стороной в землю. 

Усилия про-германского лобби и его временный успех рассыпались через три года, как замок из песка. Виной тому заносчивое поведение самой Германии. Бисмарк подал в оставку, вместо него к власти пришли умники, не захотевшие продлить договор с Россией - таможенные бои при этом только усились.
Даже отпетый германофил Гирс, министр иностранных дел, признал выгодность франко-русского союза. Он работал, под строгим надзором императора, над новым договором.
В июле 1893-го яхта Царевна, любимое судно императорской семьи, скользила по воде в направлении Кронштадта; на трех мачтах дрожали на ветру косые гафельные паруса.
Днём раньше прибыла французская эскадра из восьми кораблей, расцвеченных яркими флагами и вымпелами. В честь этого события, Кронштадтский порт тоже празднично украшен.
- Всё подготовлено, что бы Ваше Величество и Их Императорские Высочества взошли на флагман Маренго, где встретят адмирал эскадры и командир корабля, с рапортами, - докладывал флигель-адьютант.
Императрица, выбирая платье перед зеркалом, привычно готовилась быть лицом мероприятий.
Власти обеих стран обдумывали взаимное обязательство на случай военной угрозы, что усиливало обоих даже в мирное время.
"Договоры надо соблюдать, но без фанатизма!" - думал про себя Александр Третий.
И только министр Гирс, пользуясь благодушием императора, вдруг спросил с неслыханной от него ранее дерзостью, вероятно накипело:
- Царь с обнаженной головой будет слушать Марсельезу, которая запрещена в нашей стране?
- Далась вам эта Марсельеза, ей-ей! На благо отчизны - послушаем, не переломимся! Потом ещё и они, со снятыми шапками, послушают "Боже царя храни!"