История Ницше. История развития мысли Ницше есть история выпутывания его мысли из тисков идеологии, представленной молодым Ницше в виде противостояния и борьбы, спора, столкновения двух культур: креативной культуры Диониса и продуктивной культуры Аполлона. В зрелом возрасте ему становится доступно не идеологическая проповедь, а философское размышление о том, что он называл тем, что находится «по ту сторону добра и зла», что является не идеологическим фантомом, а идеей. По ту сторону добра и зла находится божественное, духовное, которое адаптируется для усвоения в качестве одной (положительной) альтернатив: добра против другой (отрицательной) альтернативы: зла. Такое предпочтение искажает адекватное восприятие божественной (духовной) инстанции. Духовное не делится на то и другое, - для него ни того, ни другого нет. Чистое добро есть уже определенный продукт имманентизации трансцендентного начала. Тварное не есть творец. Творцу присуще творение, но творению не присущ творец. Он ему трансцендентен. К тому же творец не есть только творец. Он больше, чем творец. Прежде всего, он дух.
Данность не-данности. Вера есть данность в чувстве того, что принципиально не может быть дано, но только задано, вменено как обязательство, необходимость, между тем, являясь только возможным.
Объект влечения и критики русского интеллигента. Русского интеллигента влечет народ, коллектив и пугает одиночество отчужденного индивида. Но его нервирует и опека государства, представляющего себя в качестве власти народа, представления своего (частного) интереса управителя в качестве общего интереса управляемых (народа). Тем большее сопротивление вызывает такое представительство у интеллигенции, чем оно сакрализуется, в пределе являясь папизмом. Тем не менее русский интеллигент не свободен в своем влечении от собственной подмены общим (народом) всеобщего (универсального, мирового или божественного). В этом своем аутолицемерии он сам иллюзорен и лжив. Это про него придумана классиком поговорка: «Меня обмануть не трудно, я сам обманываться рад».
Философское чтение. Философскую литературу следует читать не только по строчкам, но и между строк, потому что не все, что можно подумать, имеет смысл записать. Необходимо дать возможность читателю подумать самому. Иначе он будет намертво привязан к мысли автора.
Но есть еще трудность, связанная с философским чтением. Писатель может правильно подобрать слова под мысли, но если у читателя нет соответствующего опыта мысли, описанного словами автора текста, то он не поймет автора или превратно его истолкует.
Иная реальность в поэтическом и прозаическом изображении. Интересно представляется иная реальность поэтическому и прозаическому гению. Взять, для примера, Данте Алигьери. Поэту ближе мир мифа (сказания, описания), нежели мир быта (привычки, ритуала, действия). Он видит словами, тогда как обычный человек видит делами, руками, ногами и прочими частями тела, короче телом, которым орудует. Поэт, как и прозаик, орудует языком, связанным уже не с телом и через него с вещами, а с сознанием, полным представлениями, желаниями, страхами, чувствами, переживаниями и мыслями. Он выражает себя в слове. Он думает о том, что его ждет дальше во времени, которое ведет его на свое место. Так Данте проходит во времени своего сознания, внутри себя места возможного обитания. Он проживает время последовательно, сначала в аду как месте зла, приковавшего к себе попавшего в него и окаменевшего, оцепеневшего от его страшного, отвратительного вовне и ненавистного внутри вида. Время здесь застыло в лед (твердое и тяжкое тело) от постылого зла, оно умерло на самом дне Ада, в его девятом кругу. Для обитателей ада нет будущего. Оно стремительно исчезает, возвращая адского сидельца к прошлому прегрешению и лишая его тем самым не только надежды на спасение от греха, но и благодатной связи с настоящим.
Но если в аду время бежит вспять, то в чистилище оно изменяет свой бег на противоположный. В нем у кающегося грешника появляется надежда на спасение. В чистилище время не топчется на месте, как в аду, в котором обращение вспять стирает настоящее, но идет и ведет грешника к цели движения – к спасению. Оно стирает прошлое, образом которого было, точнее, стало прегрешение. Но без прошлого нет и будущего. В Чистилище есть настоящее к будущему без самого этого будущего. Вместе с очищением и само место очищения – Чистилище – для чистого от греха должно исчезнуть.
Что же ждет спасаемого в Чистилище грешника в будущем? Райская вечность, в которой нет уже будущего, как и прошлого, без настоящего. В вечности рая соприсутствует вся полнота времен.
В дантовом видении иного мира есть поэтическая цельность, находящая в Поэме полную развертку в слове.
Другое дело прозаическое описание иного мира в творении Даниила Андреева. В «Розе мира», мы находим словесное нагромождение (смешение или эклектику) видений автора, с трудом поддающуюся ясному выражению и осмысленному пониманию. Бьет по глазам и выводит из ума многословность автора, испытывающего гомерические муки построения как рождения, выдавливания из себя по капле уже не иного мира, а иных миров, пересекающих друг друга и многократно наложенных друг на друга. В результате они приходят в столкновение друг с другом. Мировые смыслы смешиваются и не дают привести друг друга в исчислении значений к одному знаменателю. Очень трудно отделить объективное содержание мистических видений автора от превратностей их изложения случайного и субъективного характера, вызванного неволей и отсутствием гения выразительности, которая соответствовала бы масштабу увиденного. Уже хорошо то, что картина иного мира разбудила Андреева от медиумического сна. Она живо, а не автоматически была передана автором. Но в такой словесной передаче она оказалась не свободна от субъективных приписок автора, пытавшегося выдуманными названиями разделить и привести сбивчивые описания в буквальный, а не логический порядок. Итог такого рода усилий говорит сам за себя: получился живой, но «сырой» текст. И все потому, что автор не дал отстояться опыту потустороннего видения в своем сознании и довел только до порога самосознания. Причина такой спешки понятна: автор торопился успеть записать видения под угрозой жизни в темнице.
Обострение жизни на пределе возможной смерти в нечеловеческих условиях вызвало в нем видение иной жизни. Со стороны такое восприятие жизни с иного угла зрения, с точки зрения вечности или иной, по ту сторону обычной, жизни, кажется безумным. Да такое восприятие, созерцание жизни безумно с точки зрения здравого смысла. Но где вы видели здравость там, где разум болен? Разум болен в клетке жизни, если эта клетка есть не только ограничение меры вдоха и выдоха, духа свободы, но и выворачивание цели и средства, ведущее к превратному обращению закона и свободы. Подмена закона, ведущего к свободе, свободой, ведущей к закону, приводит к заболеванию разума, ибо последний есть не просто связь одного с другим, но связь низшего с высшим. Высшее уже есть в низшем как стремление низшего к высшему, превосходящему его. Свобода есть в законе как закон свободы, а не свобода закона. Закон, попирающий свободу, приводит разум к болезни смысла. Больной, невнятный смысл проявляется в рассинхронизации настоящего, в умножении времен и их мировых проекций в сознании угнетенного человека. Как раз такое сознание – сознание Даниила Андреева – и пытается прояснить смысл видений в их автоматическом описании. Но невольно сбивается, ибо сами видения живые, состоящие из плоти и крови его самого. Для того, чтобы не сбиться в описании картин видений автор подбирает успокаивающий его сознание ритм буквальных наименований, какими бы надуманными они не были. Подобного увлечения избежал Данте как поэтический гений, к тому же избегнувший мучительного заточения в качестве беглеца, странника, беженца, эмигранта, personae non grata.
Амплуа актера. Следует различать соответствие актера роли в постановке согласно его натуральному типажу и предпочтение самого актера в выборе персонажа, его желание играть именно этого героя, а не другого. Актерам свойственно устраивать шоу, представлять на сцене не себя самого, а своего другого, воплощаться в любого другого и делать его своим.
Обращение с историей. Одно дело: заниматься сочинением исторических романов и совсем другое дело: в качестве учителя-специалиста учить учеников-пользователей не выдуманным историям и тем более изучать (исследовать, анализировать) в качестве научного работника исторические документы для вынесения приговора истории, извлечения урока (вывода) из истории. Мне по нутру сочинение исторических вымыслов, нежели обработка исторических данных. Я предпочитаю, желаю заниматься мифической историей, ее мифологизацией и мистификацией в качестве сочинителя, чем исторической документалистикой в качестве ученого.
Чиновничья затея. Оптимизация в форме инновации дает о себе знать в народном образовании. Курсы сокращаются и объединяются. В результате появляется уродливое детище упрощения народного образования. Появляется уже не образованный, знающий человек, а человек только грамотный, информированный относительно того, как быть умелым, грамотным пользователем техники, но никак не создателем мира культуры. Хватит культуры. Не хватает техники. Нужен не человек, а пользователь машины - сам как машина. Таким легче управлять при помощи машинных алгоритмов и кодов информации. Закодируешь народ и он уже машина-исполнитель желаний и капризов властных лиц.
«Все, что вы скажите, будет использовано против вас». Что означает это так называемое «правило Миранды»? То, что всякое честное слово, будет истолковано в дурную для вас сторону. Тогда стоит ли говорить правду? Может быть, лучше соврать?!
Глупость Адама. Бог создал Адама человеком. Но человеку стало скучно быть человечным, душевным существом. Он заскучал наедине с Богом. Поэтому Бог, который никогда не обижается, создал ему Еву из него же самого. Она же создала из него мужика, самца, животного, став сама его женой, женщиной. Но места нет мужчине и женщины в раю. Там есть место только человеку, но никак не животному. Так, сглупив, Адам утратил человечность, став просто самцом, мужиком. Кто виноват? Cherchez la femme.
Что такое философское размышление? Философское размышление – это вам не пересказ прочитанного, не изложение собственного или чужого мнения, не реконструкция своего или чужого познания по наличному знанию или факту, но конструкция, вернее, конструирование или, точнее, конституирование в мысли как выражении идеи ее сути, того, что она есть и опознания ее в понятии для понимания. Размышление предполагает предпосылку для собственного развертывания. Оно уже содержится в свернутом виде в качестве идеи. Значит, развернутая идея есть мысль в движении к идее уже не как причине, а как к цели, к идеалу. Мысль в живом виде есть
