рядом вообще никого не было. А то вон, смотри, – Матрёна Марковна глазами показала на торжественные и почётные свиты и окружения. – они того и гляди, от любопытства в обмороки попадают, а то и вообще калечными сделаются.
– Согласен с тобой, Матрёна Марковна. – «Да, непроста тётка, очень непроста. Ну что ж, это даже хорошо. Тем интереснее разговор будет, и предложения мои умному человеку понять легче». – Вечером Тимофей даст тебе знать, и в мой кабинет проводит. А пока отдыхай. Хочешь, на прогулку какую съездий, Тимофей обеспечит.
– Благодарю, великий князь, Иван Премудрый. – Матрёна Марковна опять, как в самый первый раз, чуть склонила голову. – Какие уж нам, по нашему возрасту, прогулки да развлечения? Лучше я вечера и разговора нашего в тишине и покое подожду.
***
– Заходи матушка, Матрёна Марковна, гостья дорогая. – при появлении Матрёны Марковны Иван встал с кресла. – Рад тебя видеть во всем здравии. Как отдыхалось?
Для Матрёны Марковны Иван Премудрый предпочёл деловой стиль одежды без каких–либо излишеств. Такие излишества, в виде обилия и многообразия всякой блестящей ерунды, они на таких как Матрёниха впечатление производят и в требуемое состояние души ввергают. А таких, как Матрёна Марковна, таких на блестяшках не проведёшь. Вмиг поймут, раскусят да ещё издеваться начнут.
– Благодарю, князь Иван Премудрый. – Матрёна Марковна уселась в предложенное Иваном кресло. – Хорошо отдыхалось, будто молился за меня кто–то.
– Я рад, Матрёна Марковна, что тебе у меня нравится. – «Не буду тянуть, да и зачем? Меньше нервов истрачу». – Очень хорошо, когда душа, совместно с телом отдыхают и жизни радуются.
– Согласна с тобой, князь, полностью согласна. – «Куда это он заворачивает? Неужели на лупанарий намекает?! Щас я тебе намекну, не обрадуешься». – Отдых, он не только душе, он и телу надобен. Вместе они, душа и тело, дела вершат и совершают, вместе им и отдыхать.
Иван, как и днём, опять налил в кубки вино, слегка пододвинул к Матрёне Марковне вазу с фруктами: «На, лопай, мол». Сам же, как бы чокнувшись жестом, отпил из бокала, только не глоток и не два, а где–то с половину кубка, скорее всего волновался. Матрёна Марковна ни к вину, ни к фруктам, не притронулась. Она вроде бы полусонным и полупридурошным взглядом одновременно внимательно наблюдала за Иваном: «Волнуешься, паразит? Волнуйся, волнуйся. Тебе полезно».
– Мудрые слова говоришь, Матрёна Марковна. – начал было Иван Премудрый, да по новой приложившись к кубку, чуть было вином не поперхнулся.
– Иван, хоть ты и Премудрый, хорош ваньку валять. Ты что же себе думаешь, у меня дома никого такого нету, чтобы вот так мудрено поговорить? Обязательно чёрти куда переться надо?
Ты что же это, мил–дружок Ванюшечка, там, в своей премудрой голове думаешь? Думаешь, раз баба университориям не учёная, значит так и живёт, глаза закрывши, уши заткнувши? Я много чего про тебя знаю. Слово, оно раз выпущенное, долго–долго по белу свету летает, людям покоя не даёт. Ты родителям своим хоть маленькую денюжку послал? Хоть немного посочувствовал их нужде и бедности? – «Вот так вот, переваривай, вместе с вином».
– Матрёна Марковна, я с первых твоих слов понял, женщина ты умная, а потому не просто так приехала. – «Вот же ж, сука! И где это она моё происхождение раскопала? Ладно, с этим после. Сейчас самое главное – панику не показать». – Давай не будем пустыми словами друг друга поливать, а поговорим, как и полагается умным людям разговаривать.
Видно сразу, не царя Салтана ты приехала прославлять и не дружбу его мне предлагать. От дружбы той, откровенно говоря, ни жара, ни холода, в любое время года не будет. А вот от дела конкретного и взаимовыгодного вместо жара и холода польза великая может образоваться. Для обоих польза. – и Иван Премудрый опять приложился к кубку.
– Согласна с тобой, Ваня. Ты уж извини, что по простому тебя называю, по свойски. Ни к чему нам все эти фанфары с почестями, как-никак свои люди.
Иван Премудрый в знак согласия кивнул головой и налил себе ещё вина, как бы подтверждая этим родственность душ, при которой можно отбросить к чертям все эти условности и политесы, и вести себя так как хочется. А впечатления, впечатления уже все произведены и дальше их производить – время только зря тратить.
– Ну тогда сказывай, Матрёна Марковна, с чем, вернее, зачем пожаловала? – хоть Иван Премудрый и получил в универсиотории кучу всяких наук, без них всё–таки лучше и проще, плюс выпитое вино, к простоте в общении очень даже располагает.
– Ишь ты какой! Всё тебе так сразу и скажи. – Матрёна Марковна, да она и сама не знала почему, хотела сначала услышать, какого рожна от неё Ивану надобно, а потом уже и свою надобность говорить.
– Матрёна Марковна, мы же договорились. – Иван Премудрый посмотрел на неё глазами в которых на всю катушку отплясывали черти, вином политые. – Как ни крути, ты у меня в гостях, не я у тебя. Ну а, сама знаешь, не нами заведено, гость, он первым свою нужду и потребность высказывает, а хозяин исполнить её, удовлетворить должен, иначе не по человечески получается.
– Из твоего универсиотория все такие говорливые выходят? – в свою очередь усмехнулась Матрёна Марковна и тоже, правда, только пригубила вино.
– Почти, Матрёна Марковна. Почти…
– Ну тогда слушай про мою нужду и потребность…
О чём она поведала Ивану, знаете уже, так что пересказывать не буду, лень. А вот Иван слушал внимательно, и по правде говоря, чуть было песни не начал петь от радости. Если до рассказа Матрёны Марковны картины, что с Емелей, вместе с его бочкой и курями, и с Матрёнихой, жили как бы каждая сама по себе, то сейчас они соединились, как сродственники после разлуки, и теперь представляли собой единое и целое. Вот оно как получается, если ты не обормот какой–нибудь там, а науки в голове имеешь, потому что университорий закончил. Науки, они помимо ума и всего прочего, человеку всегда предусмотрительность подсказывают.
Это как вроде бы видишь железяка какая–то, никому непонятная на дороге валяется, и каждый прохожий только и догадывается, что ногой её пинает, и дальше себе идёт. И ты, вроде бы тоже идёшь себе и идёшь, но поскольку в голове твоей наук полным–полно в университории приобретённых, ты эту железяку ногой не пнёшь. Ты её подберёшь, пыль да грязь с неё вытрешь и с собой возьмёшь. Зачем? А ты и сам пока не знаешь. Это науки, в голове твоей поместившиеся, подсказывают: возьми придурок железяку, не пожалеешь. А потом, по прошествии какого–то времени, вдруг выясняется, железяка та, казалось бы никому ненужная, оказалась самой нужной железякой на свете, тебе во всяком случае. Так и с Емелей, и с Матрёнихой получилось. Вот вам и науки, вот вам и университорий. А вы говорите, мол блажь это, глупость дурная. Что ж, дело ваше, говорите дальше…
– Понятна мне нужда твоя, Матрёна Марковна. Вот только не знаю, смогу ли я тебе помочь? Нет у меня сведений никаких про чужих людей, да ещё в бочке по Самому Синему морю приплывших.
– А ты, Ванюша, а ты смоги, смоги. И сведения добудь, у тебя Тимофей для этого очень способный. – Матрёна Марковна отпила вина и посмотрела на Ивана, как бы говоря: «Ты делай, не стесняйся. Я в долгу не останусь». – Я так поняла, тебе лупанарий интересный.
– Очень интересный, Матрёна Марковна.
– Так вот, князь Иван Премудрый, Ванюша. Ты мне царицу с царёнышем, в любом виде, желательно, уже в неживом, а я тебе лупанарий предоставлю, да такой – ахнешь. Договорились?
– Договорились, Матрёна Марковна.
