Знойный июль 1988 года. Безжалостное белое солнце пустыни поджаривает Ашхабад на своей адской сковородище.
Одноэтажные бараки стройбатовских казарм замерли в ожидании ночной прохлады.
Я, дежурный по части, выхожу из прохлады солдатской столовой. Проверка показала, что мои солдаты - азербайджанцы, проходящие при кухне воинскую службу, работают хорошо.
Зеленый чай, выпитый в неимоверном количестве, да с конфетами, сливочным маслом и печеньем, привели меня в благостное состояние духа.
Мурлыча чего-то радостное, я повторяю слова Михаила Лермонтова:
-И дремлешь под широкой тенью густых чинар!
Мой взор нацелился на густую чинару, раскинувшую огромные лапы сбоку от столовой. В густых ветвях столетнего платана мои солдаты - "деды" соорудили гамак. Очень приятный гамак, продуваемый стремительным ветерком.
Дежуря по части, я частенько забирался туда, под сень густых чинар. Временно, конечно. Какая разница, откуда наблюдать за бардаком советского стройбата!
Мечтам моим помешал громкий нервозный клич, переходящий в прямо-таки поросячий визг. Крик вырывался из казармы второй роты, из открытого окна канцелярии:
- Ноги вместе! Но-о-ги вместе! Но-о-о-о-ги!
Нервозный голос принадлежал командиру роты лейтенанту Саше Шумакову. Парень он был, в отличие от нас, хамов и матершинников, деликатным и мягким.
Плюсом лейтенанта было полное отсутствие матершины в общении с солдатами. Минусом - проблемы с сердцем, основанные на том самом отсутствии матершины.
Вместо того, чтоб матюкнуться и забыть, Саша мягко наставлял нарушителя дисциплины. Ну а потом хватался за свое бедное мягкое сердце.
Видимо, и сейчас он уговаривал нерадивого бойца не нарушать дисциплину. И опять, твою мать, без русского народного мата!
"Надо спасать Сашу! Иначе - инфаркт!" - думал я, перебегая раскаленный строевой плац.
В канцелярии роты за столом сидел красный, как помидор, лейтенант Шумаков. Глаза его бешено вращались, рот искривился в непрерывном истошном вопле:
- Но-о-о-ги вместе! Бердыев! Ноги!
Удивительно, но лейтенант каким-то чудом не добавлял к сим словам ничего, положенного законами армейской суровой жизни.
Даже "твою мать" ни разу не упомянул!
Перед командиром роты стоял худенький солдатик - туркмен. Призвали его совсем недавно. Видимо, лейтенант знакомился с новеньким. Но безуспешно.
Заслышав приказ "Ноги вместе!", солдатик втягивал голову в худенькие плечи. Затем хватал сапоги, стоящие в углу, и засовывал их под кровать.
Лейтенант еще больше краснел. И орал:
- Ноги вместе! Бердыев! Ноги вместе!
Бердыев испуганно кивал и доставал сапоги из-под кровати. Ставил рядом с собой.
-Ноги вместе!
Солдат испуганно хватал сапоги, быстро запихивал под кровать.
Не удержавшись, я громко расхохотался. Сразу понял, в чем секрет этого циркового представления!
Понял, потому что единственный из части старательно изучал туркменский язык.
Вытирая слезы, я посмотрел на лейтенанта:
- Трудности перевода! Саша! По-туркменски "ноги" - это "аяк". А обувь - "аякгап", то есть "коробка для ног". Солдат твой откуда родом? Из села? Наверное, русский язык там не изучали. Вот и понял он твои слова как "обувь", "аякгап". Не злись на него!
Саша начал учащенно дышать.
Как рыба, он открыл рот и рухнул на пол.
- Бердыев! Лукман герек! Тиз! (Доктор нужен! Быстро!) - крикнул я солдату. И метнулся к Саше. Сдернув галстук, рванул пуговицы рубашки.
Парня надо было спасать!
