-Старый хрен! Попался, бл..дь, сученыш! - злобно рокотал над моей головушкой густой мужичий бас.
Рокот, напоминающий рёв фашистского танка, издавала громадная гром-баба.
Подбоченясь, она стояла перед двухшереножным строем одинаково одетых людей, и злобно орала, глядя вниз:
-Будешь, сука, бл..дь, убегать?!
Люди, маленькие щуплые детишки четырёх лет от роду, испуганно жались друг к дружке.
Я, совсем-совсем маленький, четырёх лет от роду, смотрю вверх, в небеса.
Именно оттуда несётся громоподобный бас громадной обрюзгшей воспитательницы детдома.
Громадина распаляется от моего скромного молчания:
- Старый хрен! Будешь, бл..дь, знать, как бегать!
Меня подхватывает страшная сила и возносит куда-то вверх.
Перед моим лицом - злобный оскал гестаповки:
-Молчишь, сучёныш?! Будешь убегать, твою мать?!
Я молчу как партизан на допросе.
А чего говорить-то?
Два часа назад я действительно совершил дерзкий побег из ненавистного детдома.
Все очень-очень просто.
Перелез через забор, да пошёл к панельным пятиэтажкам.
Свобода!
Но!
Старухи, бдительно сторожащие подъезды домов на лавочке, ласково окликнули меня:
- Малыш! Подь суды! Конфетку дадим!
Конфетку старухи почему-то не дали.
Отстучав "куда следует", они злорадно передали меня детдомовской воспитательнице.
Очевидно, была договоренность излавливать детдомовскую шпану.
И вот я в плену. Гестаповка держит меня на вытянутой руке.
Огромной, как лопата, ладонью, резко бьёт по моей гордой голове:
-Молчишь, сука!?
Двухшереножный строй испуганно замер.
Застывший тягучий испуг тишины неожиданно прорезал тоненький девичий голосок:
-Не бейте его!
Ошалевшая от такой наглости воспитательница разжала бульдожью мертвую хватку.
Я плавно десантировался с двухметровой высоты на пол.
-Шалава, бл..дь! - взревела гестаповка, выхватывая из строя мою подружку Оксанку.- Блядина, бл..дь! Голос, бл..дь, подавать?!
И Оксанка, моя смелая заступница, оказалась на моем месте - под самым потолком узкого мрачного коридора детдома.
Злобное страшное чудовище уже занесло свою боксерскую мощную длань.
Сейчас будет удар!
Что делать?!
Резко вскочив с пола, я ринулся на помощь.
Помочь я, маленький худенький мальчишка, мог только одним способом.
Самым простым.
Мои острые зубки впились в жёсткую говяжью ляжку гестаповки.
-Бл..дь! Сука, бл..дь! - взревел мотор фашистского танка.
Выпущенная на свободу, моя Оксанка десантировалась с двухметровой высоты.
Но страшная злобная сила опять подхватила меня.
И бросила под самый потолок:
-Волчонок, бл..дь! Щас я, бл..дь, тебя!
Но ударить гестаповка не успела.
Дёрнувшись, она взревела, как бешеный медведь:
-Ай, бл..дь! Ай! Ай!
Моя Оксанка!
Она впилась маленькими острыми зубками в жёсткую говяжью ляжку воспитательницы.
Рёв озлобленного красноглазого быка хлестнул по узкому коридору.
Детдомовцы в ужасе побежали прочь.
Гестаповка, продолжая дико реветь и материться, с трудом оторвала Оксанку от своей волосатой вонючей ноги.
-Щас, бл..дь! - рыкнула она, хватая девчушку.
Держа нас за шиворот, на вытянутых штангистских руках, воспитательница толкнула ногой дверь большого актового зала.
Шмякнула нас оземь.
И грозно рыкнула:
- Сидеть, бл..дь! Карцер, бл..дь!
Щёлкнул замок.
Время остановилось.
Но тишины не было.
Динамик громкоговорителя, устроенный под потолком, издавал бравурные торжествующие звуки.
Радостный советский человек радовался свободной советской жизни:
Шир-р-р-р-ока страна моя р-р-радная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так во-о-о-льно дышит человек!
Обняв мою милую подружку, я слушал стук её маленького смелого сердечка.
И думал о побеге.
Когда слезы перестали капать из прелестных голубых глаз моей Джульетты, я подошёл к окну.
Ага!
На уровне нашего второго этажа - толстая ветка дерева!
Я распахнул окно:
-Оксанка! Сможешь на ветку прыгнуть?
Девчушка испуганно глянула вниз.
И замотала головой.
Но уже через секунду она решительно шепнула:
-Прыгну!
Первым на ветке оказался я.
Вытянув руку, я почти дотронулся до Оксанки:
-Давай руку! Помогу!
Яблоньку, спасшую нас, поблагодарить мы не успели.
Треща раздавленными кустами, навстречу нам, тяжело грохоча танковыми гусеницами, выползло чудище воспитательницы:
- Попались, суки! Блядёныши, бл..дь! От меня не убежишь! Сука, бл..дь!
Оказавшись на двухметровой высоте, мы плавно перелетели в мрачный тёмный сарай.
Злобно-тоскливо звякнул замок:
-Карцер, бл..дь!
Я обнял свою милую Джульетту, слушая стук её маленького храброго сердечка.
И думал о побеге.
Часа два я бродил по сараю, выискивая слабые места.
Их, этих мест, в карцере не было.
Мы сидели и от злости скрипели злыми своими зубками.
Выхода из плена не было!
И тут из-за двери послышался шёпот:
-Петро! Ты здесь?
Я подскочил от неожиданности.
Голос принадлежал моей маме!
Но как она здесь оказалась?
Здесь, в городе Волжском?
До станицы Островской, где мы ранее жили с мамой, километров двести!
Месяц назад там, в станице, состоялось сборище.
На этом сборище какие-то грубые злые оручие тетки постановили отобрать меня у мамы.
И отдать в детский дом.
За что? Наверное, виноват был я.
Год назад, в свои три годика, не послушал я материнского наказа.
Она пошла на работу, оставив меня скучать одного.
Ну а я?
Каким-то чудом открыл дверь в неизведанный мир и пошёл его изведывать.
Кружился я по узким станичным улочкам долго.
И остановился только тогда, когда увидел свою смерть.
Смерть хищно щурилась на меня из кабины тяжёлого автокрана, неумолимо накатывающего на меня.
Я, как вкопанный, замер посреди дороги.
Широко раскрытыми наивными глазами смотрел, как автокран, скрипя железом, приближается ко мне.
А сил убежать нет!
Оставалось только одно средство!
И мой жалобный пронзительный волчий вой остановил тяжелую махину.
Набежавшие со всех сторон станичники с удивлением наблюдали невероятное.
Посреди дороги стоит трёхлетний чумазый пацан и орёт благим матом.
В полуметре от него - капот тяжелого автокрана.
А в кабине машины спит мертвецки пьяный шофер.
Схватив меня, кто-то крикнул:
- Ты чей, сынок?
Размазывая по грязным щекам слезы, я честно признался:
- Мамкин!
Погудела-погудела тогда станица, выискивая мою маму.
Но отбирать меня, неразумного, не решилась.
А через год какие-то оручие грубые злобные тётки пришли и отобрали!
Под видом того, что мама моя сильно верующая, имеющая прозвище "Валя - богомолка".
Советскому человеку, да ещё в прекрасном 1970 году, такое не прощалось!
Это ж самый вредительский антисоветский элемент!
Нельзя доверять воспитывать детей!
Только детдом!
И вот моя антисоветская мама здесь, на пороге нашего узилища!
Раздался скрежет выдернутых с корнем петель замка.
И свобода радостно нас приняла у входа!
Мама присела и обняла нас с Оксанкой.
Ура, свобода!
Но!
-Попались, бл..ди! - из кустов вылезала огромная туша нашей воспитательницы. - Всё, мамаша, тюрьма тебе, бл..дь!
