Однажды в Петергофе

Красное солнце медленно опускалось в воду на закате. У трактира на Знаменской, откуда видeн как на ладони Финский залив, стояли под развесистым дубом трое крепких мужиков. 
- Продали императора за пятьсот вёдер водки и понюшку табака! Немку на престол! Да в своём-ли мы уме, братцы? - глаголил парень в высокой шапке из черного бархата, с золотой кистью. Приталенная куртка, с большими пуговицами и стоячим воротником, выдавали в нём гребца придворной команды.
- А ты кто таков, чтобы нам тут указывать? - зыкнул гренадер-преображенец, уставясь на говорливого собеседника. 
Солдаты, матросы и мастеровые люди перемешались в тот вечер, потому что в кабаках давали за счёт казны, во славу новой царицы, бесплатное угощение.
- Прошлой ночью ходили в Кронштадт, на галере. Наша команда гребла, Пётр Фёдорович со свитой сидел в лодке, - пояснил молодой, глядя задумчиво, с высоты, на тёмные волны залива. - Да поздно приплыли, остров перешёл на сторону мятежников.
Гвардеец нахмурился.
- Знаешь, что сказал император? Не выдумываю, сам слыхал! - гребец перекрестился в сторону Знаменской церкви и продолжил: - А вот что, слово в слово! Генералы советуют плыть до Ревеля, потом до Кёнигсберга -  поднимать армии, верные присяге. Но не хочу, говорит, кровопролития! Всем выплачу жалованье на месяц вперёд и живите с миром, а сам поеду на родину, в маленькую Голштинию, ничего мне от вашей огромной страны не надо -  дайте только любимую собаку, скрипку, негра-слугу и отраду мою, Елизавету Воронцову.
- О чём толкуешь, негодник, какие мы тебе мятежники! - рявкнул солдат-гвардеец, хватая собеседника за грудки,  да так сильно, что две верхние пуговицы у того чуть не отлетели - повисли на нитках.
Спорщики неуклюже сцепились, рухнули на траву, покатились, осыпая друг друга тумаками. 
Молодой дрался в неохотку. Видно, не привык. Тем не менее, начал одолевать противника, который был пьянее.
Но гренадёр вдруг собрался, будто вспомнил уроки рукопашного боя, и яростно опрокинул соперника на траву - придавил со всей силы. Пот на разгорячённых лицах, кряканье-уханье!
Молодой, как ни старался, как ни дёргался, не мог добраться кулаками до физиономии гвардейца.
- Остолопы! Сила есть, ума не надо! - тататорил он, захлебываясь. - Еслиб император только захотел, пришло-бы сюда восемьдесят тысяч войска, порубили бы восставших как капусту!
- Тебе, смутьян, в нашем полку всыпали бы шпицрутенами за такие разговоры!.. Не уважают офицеры твоего императора, ох как не уважают - какого лешего надумал он с Данией воевать и главное за что?
- Ax-ax! Царь осмелился послать гвардию на войну! - иронически заметил молодой, но это было последнее дерзкое замечание, потому что гвардеец заткнул ему рот.
Третий был старше всех и глядел на драку, как на что-то привычное, без эмоций.
- Угомонитесь, непоседы! Давайте, я лучше сказку расскажу!.. Точнее, если по-французски - анекдот, - произнёс он наконец.
Борцы повернули головы и вопросительно уставились на деда.
- Хотя, какой анекдот? Фрейлины в саду меж собой разговаривали, а я подслушал, - степенно продолжил тот. - Ну так вот, много лет назад привезли будущему императору, тогда ещё наследнику престола, невесту из-за моря. Талия - как тростинка! Умная, красивая. А какая удалая наездница! Седло от английского мастера -  одновременно, и дамское, и мужское. Со двора красавица выезжает боком, как положено, но едва останется наедине с берейторами - перекидывает ногу и скачет по-мужски... В общем, привалило счастье Петру Федоровичу, а он, дурень, всё в солдатиков играл - думал, подружку ему привезли для таких игр. Что делать с законной супругой наедине - не понимал. Солдатиков на одеяло высыпет, a её, по два часа, с деревянным ружьем, ставит у двери на караул...
- Xорош трепаться! - перебил гребец с неудовольствием.
- Трёп - не трёп. Люди говорят, что правда... Пока Пётр мальчишествовал, супруга его выстроила отношения с гвардейцами настоящими... Спросите, откуда знаю? А служил я тогда егерем во дворце, много чего видел-слышал, каждое утро провожал Её Высочество, Великую княгиню Екатерину Алеексеевну, уток в камышах пострелять.
Из открытой двери кабака потянулo вдруг мясом, поджаренным на углях. Дивный запах смешивался с ароматом травы на лугу. 
Солнце над заливом наполовину окунулось в воду.
- Что думаешь, дед, чем нынешняя буза-то oкончится, как поступят с императором? - спросил гребец, махнув на всё рукой, уже примирительно.
- В Шлиссельбург, в тюрьму! Куда-ж его ещё, родимого... А нам по двадцать чарок водки и быка на вертеле.

Каждый из этих троих знал что-то своё, из чего можно было, как в мозаике, сложить общую правильную картинку. 
Победители ещё не начали творить Историю в своих дневниках, письмах и указах, но ветер перемен уже гулял над столицей и её пригородами.
С императором-то вон как вышло: даже до тюрьмы не доехал, по случаю геморроидальной колики.