Будиведрильник

-Люк поставь на фуражка! - посоветовал Умарыч, пуская дым из курительной трубки в свои пышные сталинские усы.
Умарыч всегда и всем давал в нашей стройбатовской части правильные и мудрые советы. За это уважали его и офицеры, и солдаты. И никогда, даже за глаза, не называли "пиджаком".
Умарыч, конечно же, был классическим "пиджаком", то есть призванным из запаса на офицерскую должность.
Запас его был прекрасен. Якуб Умарович Юнусов занимал в комсомольско-партийной иерархии своего самаркандского района не последнюю должность. И отрастил густые сталинские усы, надо полагать, специально для усиления партийного влияния.
Так и дорос, руководя комсомолом, до звания старшего лейтенанта запаса. А в тридцать лет его вызвали в райком партии и приказали:
-Разнарядка пришла. Пограничные войска и само КГБ нуждается в таких мудрых руководителях, как ты!
Так и оказался Умарыч замполитом роты стройбата в недалеком от его родины Ашхабаде.
Через год, в 1987 году, я составил ему компанию.
Составил тоже, как Умарыч, не по своей воле.
ЧэПэ у нас вышло в Афгане. Солдаты моей мотомангруппы передрались по пустячному поводу.
Повод-то пустячный, но войска - КГБ! Вот и наказали меня вместе с зачинщиками драки. Бросили в ашхабадский стройбат. Меня - заместителем командира роты.
Умарыч был старше меня на десяток лет, а потому смотрел сквозь сталинские рыжие усы снисходительно-человеколюбче. И советы давал такие же добрые.
- Какой люк? - удивился я странному совету.
-Люк-люк! - повторил Умарыч, выпуская клубы черного дыма.
-Зачем? - с подозрением спросил я.
Перед моими наивными очами предстала странная картина. Беру я ломик. Тюкаю по асфальту. И выкорчевываю тяжеленный чугунный люк.
Хм! Приподнять-то я смогу эту чушку. Дык она ж под фуражку не влезет! Хм!
Умарыч снисходительно посмотрел на меня:
-Ты говориль, забываль принести тетрадь из общага. Говориль?
-Ну, говорил. Служба сильно выматывает. Дежурным по части хожу - через день на ремень. А в промежутках - ответственным по роте ночью остаюсь. У нас ведь нет ни одного командира взвода! Вот и пашем за троих! Недосып - сильнейший!
-Вот! Люк поставь на фуражка. Столовая возьми. Придешь общага, фуражка снимать, люк падать. Вспоминать тетрадь!
-А! Понял! Дошло как до жирафа! - хлопнул я себя по лбу. - Лук из столовой! Репчатый лук!
Примерно так же я переводил и другие высказывания нашего мудрого Умарыча.
Нужен пример? Вот он.
Стоим мы на построении роты, слушаем командира.
А я вместо толстой грубой морды капитана Бритова изучаю красивенькое пухленькое личико бухгалтершы Ниночки.
Она, эта красотка, шла как раз мимо. Ну и смутила мой наивный холостяцкий взор.
Умарыч, стоящий рядом со мной, остудил мой пыл:
-Он - блат Андреева!
"Блат! Блатная, что ли?" - подумал я удивленно. Какой в стройбате может быть блат? Что-то Умарыч путает!
Не слушая командира роты, я усиленно разгадывал шараду замполита:
"Что он подразумевал? Явно - не слово "блат". Но что? Так. Так. На что похоже слово "блат"? И какое отношение имеет к милашке-красотке?"
Минут через десять шарада была разгадана:
Умарыч подразумевал слово "блядь". Но оскорблять никого не хотел. Его слово надо было читать так:
"Она - лучшая подружка майора Андреева, заместителя командира части. Поэтому не таращь на нее свои юные неопытные глаза. Она занята!"
Юнусовский необычный разговорный стиль приучил меня к нестандартному мышлению. Ну а как иначе?
Чтобы перевести речь Умарыча на русский язык, надо было перестроить весь разум.
Вот я и перестроился. И теперь на самый простейший вопрос искал нестандартный ответ.
Ночью, придя в общагу, я снял фуражку и задумался. Какая-то неясная неуловимая мысль бродила в моей уставшей сонной голове. Но какая?
Что там Умарыч говорил? Так. Люк и фуражка. И что?
Я надел фуражку. Потом снял. Опять надел.
Мысль туманилась, но оформляться не спешила.
-Ай, завтра подумаю! - решил я, направляясь на общую кухню заварить чайку. Надо было быстренько перекусить и падать в кровать.
Завтра меня ждало обычное тяжкое нудное испытание - подъем.
Подъем был самым тяжелым и противным в моей лейтенантской службе. Почему? Да потому!
По причине страшного недосыпа каждое утро поворялось одно и то же: будильник, начинавший трезвонить, хлопался по макушке и обиженно затихал.
-Две минуты покимарю, и встану! - ободрял я часовой механизм. И мгновенно проваливался в сонную яму.
И, конечно же, позорно опаздывал на утренний развод.
Метод борьбы я нашел быстро. Купил второй будильник, побольше и помощнее. И включал его на пять минут позже.
Зер гут! Очень хорошо!
Сначала звенит малый будило. Получает по макушке и затихает. Через пять минут начинает орать мошный будильник. И...тоже получает в свое наглое мерзкое рыло.
Ну а я по-прежнему опаздываю на утренний развод!
И что за будильники выпускает наша советская промышленность? Совсем некудышные!
-Вот она, гениальная идея моей гениальной головы! - хлопнул я себя по лбу, в очередной раз снимая фуражку. - Спасибо Умарычу за нестандартное мышление!
Выскочив в коридор, я схватил оставленное уборщицей пустое ведро. Поставил внутрь мощный будильник и отодвинул чудо-конструкцию в самый дальний угол. Чтобы, значит, утром не дотянуться, не избить невиновный механизм.
Утром механизм сработал. Да так, что подпрыгнули мои наивные соседи по комнате! Громыхание напоминало мощные разряды грома небесного!
Какой же я гений!
На утренний развод я не опоздал.
Пройдя маршем около трибуны, мы отправили солдат на занятия. Зайдя в канцелярию, я похвастался своим гениальным изобретением.
Дневальный принес ведро. Водрузив туда будильник, я гордо сообщил:
-Якуб Умарович! Мощь такая, что мертвого поднимет!
-Будиведрильник! - поставил Умарыч диагноз.
Задумчиво раскуривая свою сталинскую трубку, он сказал:
-Пошли соседний рота. Испытание делать. Нуры слушать.
Гениальная мысль!
Нуры - это замполит соседней роты. Такой же "пиждак", как Умарыч. Только призван был комсомолом из туркменского, затерянного в огнедышащих барханах Кара-Кумов поселка.
Учительствовал там, никого не трогал. Но партсобрание постановило: "Пришла разнарядка служить в армии. Ты самый молодой, вот и надень шинель на 2 года!"
Нуры отличался тихим нравом и крайней, доходящей до абсурда беззлобностью. Солдаты чрезвычайно любили его за эту беззлобность и буквально ходили на головах в его присутствии.
-Пошли Нуры смотреть! - лукаво улыбнувшись, повторил Умарыч. - Он будет слушать будиведрильник.
Нуры сидел в канцелярии роты и медлительно листал конспекты скучных политзанятий. Мощный богатырский храп, доносящийся из угла, нисколько его не отвлекал.
Храпел их ротный старшина прапорщик Ивакин. Очевидно, зашел на минутку. Но, присев на солдатскую кровать, предназначенную для ночевки ответственных по роте, был сражен наркозом замполитских нудных слов.
С большим ехидством посмотрел Умарыч на старшину. Знал он, какой невероятный львиный рык может издавать этот щуплый на вид прапорщик. И какие трехэтажные нецензурные рулады может выводить, ежели раздраконить его.
А драконили мы Ивакина регулярно. 
Сам напрашивался!
Лично моим любимейшим занятием было следующее. Дежурю я по части, или остаюсь ответственным по роте, в рассветных сумерках захожу в соседнюю роту. И что вижу?
Тумбочка дневального пуста. Дежурного по роте тоже нет. Заходи, диверсант, расстреливай солдат!
Безобразие форменное!
Мои солдаты молча выносят из вражеского расположения телевизор и всякие громоздкие вещи.
Я в это время захожу в Ленинскую комнату, где почивает ответственный товарищ Ивакин. Он почему-то любит там дрыхнуть.
Пока старшина радостно храпит, я вытаскиваю всю его амуницию вместе с яловыми сапогами. И жду начала концерта.
-Подъем! - наконец слышится из соседней роты.
И начинается концерт!
Аки лев рыкающий, из казармы на плац выпрыгивает босоногий бесштанный Ивакин. Ревя как подстреленный медведь, мечется он, изрыгая трехэтажные матерные проклятия.
Солдаты, выгнанные на физзарядку, с пребольшим удовольствием наблюдают этот невероятный по драматизму концерт. 
Умарыч наблюдал сей концерт много раз.
И сейчас решил повторить. Для этого он случайно подставил ведро с будильником под самое ухо старшине. И невинно уселся за стол, обсуждать с Нуры замполитские скучные дела.
И концерт начался!
Как только мое гениальное изобретение включилось, Ивакин тоже включился.
Какая-то сила подбросила его на кровати. На лету он развернулся в нашу сторону и принялся злобно материться.
Умарыч, пуская черный дым в свои усищи, недоуменно смотрел на матершинника. Мол, как нехорошо ругаться в канцелярии.
Истощив запасы матершины, прапорщик удивленно уставился на ведро. Глаза его сощурились. Замыслил он, видно, что-то нехорошее.
Умарыч его опередил. Взяв ведро, он ласково улыбнулся:
-Мы в штаб! Надо командыр показать!
На мои настойчивые отговоры Умарыч не реагировал. Тогда я остался на плацу. Ну а мой замполит зашел в баракообразное здание штаба.
Что он там дела, я не знаю. Но вышел быстро. И без ведра.
Подошел ко мне, лукаво улыбнулся и невзначай посмотрел на часы:
-Перерыв обед!
-А ведро где? - забеспокоился я за свой будильник.
-Бухгалтерия. Там! Концерт смотри!
Лукавая радостная улыбка не сходила с замполитского лица. Что там он задумал? Молчит, не говорит!
Мы расположились под широкой сенью огромного платана и стали перекуривать. Точнее, делать вид, что перекуриваем.
Когда в штаб зашел майор Андреев, Умарыч посмотрел на часы:
-Десять минут ждать. Концерт.
И действительно, ровно через десять минут из окна штаба раздался приглушенный трезвон. Затем - испуганный истеричный женский визг.
На крыльцо штаба выскочил солдат и помчался в медсанчасть.
Следом появился разъяренный майор Андреев в расстегнутой рубашке. В руке он держал наше ведро.
-Быстро, твою мать! Бл..дь! Начмеда сюда! Женщине плохо! - ревел он белугой.
Размахнувшись, он швырнул ведро высоко вверх.
Как в замедленной съемке наблюдал я, как из ведра вылетает мой любимый будильник.
-Хорошая будиведрильник! - вздохнул Умарыч. - Я купиль тебе новую! Изобретател!