Позор погранвойск

Начальник политотдела Среднеазиатского погранокруга прилетел из Ашхабада в наш медвежий, а точнее, верблюжий угол раненько утром. И весь кипел от лютой чекистской пролетарской злобы.
Шипел-шкворчал он, грозно выпучив маленькие заплывшие жиром глазки, в кабинете  первого секретаря Кизил-Атрекского райкома компартии.
На столе лежали какие-то рукописные бумаги. Рядом, на красивой золотистой тележке, стояла бутылка ароматного коньяка. На тарелках - горки черных сочных маслин и золотистых фиников.
И маслины, и финики были гордостью района, так как выращивались только здесь. Потому и дегустировались гостями.
Мы, два молодых лейтенанта, виновато потупив невинные взоры, раздумывали о своей незавидной судьбе-злодейке.
О ней, этой злодейке, начпо ясно и неоднозначно сообщил предводителю местных коммунистов:
-Реджеп Пуханович! Эти балбесы, бл..дь, уже уволены! Сегодня подпишем приказ! Таким балбесам, бл...дь, не место в погранвойсках! Уволим к еб..не фене!
Предводитель коммунистов Реджеп Пуханов поглаживал себя по курчавым масляным иссиня-черным волосам и задумчиво изучал большой портрет Ленина на стене.
Одним глазом Пуханов нежно оглядывал картину с изображением туркменского хана на мощном белом коне, в полной боевой экипировке и вострой саблей в руке.
Подсматривая за коммунистом, с удивлением я обнаруживал его прямое сходство с портретным вождем. Хан тоже был курчав, как негр, белолиц и широк в скулах. И взгляд его был таким же властным и жестоким.
Полковник Ласьков не смотрел на хана. Он смотрел только на  портрет вождя пролетариата. Ленин ему, видимо, подмигнул.
Поэтому-то полковник и взорвался:
-Позорят, бл..дь, погранвойска! На трудящихся руку, бл..дь, подняли! Позорники, бл..дь!
Пуханов властно и одобрительно посмотрел на Ласькова:
-Правильно говоришь! Рабочие наши лежат в больнице, один - в реанимации, может не выжить!
Райкомовец сурово кивнул на меня:
-Ну а твои лейтенанты что говорят? Зачем на мирных дехкан напали? Зачем били?
Полковник опять закипел злобой. Глядя в упор на Нефедова, он рыкнул:
-Лейтенант, бл..дь! Че ты, бл..дь, молчишь? Зачем, бл..дь, напал на трудящихся? А? Твою мать?! Зачем, бл..дь, напал?!
Нефедов, опустив голову, молчал. И я молчал.
Мне было жаль Сашу, этого честного порядочного офицера. Только-только начал он службу, и уже - в отставку, да с волчьим билетом!
А ведь теща его московская такие виды имела! Мол, обкатаешься немного в пустыне, в Кушке, а потом быстренько - в Москву, в штаб погранвойск.
И я не выдержал:
-Разрешите, товарищ полковник! Нефедов не виноват. Это я начал драку!
Полковник позеленел от злости:
-Опять ты! Бл..дь! Сколько, бл..дь, в Ашхабаде крови мне попортил! Тебя же в Кушку высылали. Не исправился! Наломал там, бл..дь, дров! Памятник хотел взорвать, твою мать. Сюда отправили, от греха подальше. А ты, бл..дь, опять за старое? И товарищей, бл..дь, подбиваешь, к нарушению дисциплины! Все, бл..дь, достал ты нас! Уволить к еб..не фене!
Пуханов, слушая политработника, довольно улыбался. Затем небрежно кивнул в мою сторону:
-А еще он оскорбляет наших девушек!
-Не понял! - вскинулся я брови. - Не может быть! Когда я оскорблял?
Пуханов сурово глянул своим ханским оком:
- Директор магазина доложил, что ты оскорбил его девушек-продавщиц. Проститутками назвал.
Ласьков сначала побагровел, потом побелел, потом позеленел:
-Лейтенант, бл..дь! Пиз..ц тебе! Понял, бл..дь! Под трибунал, бл..дь, пойдешь! Суши, бл..дь, сухари!
Саша Нефедов поднял голову и рассмеялся:
-Товарищ полковник! Это недоразумение! Никакого оскорбления!
-Молчать, твою мать!
Саша толкнул меня в бок:
-Словарь покажи!
Достав из сумки словарь туркменского языка, я спросил:
-Разрешите доложить, товарищ полковник?
-Давай, бл..дь, только коротко!
Раскрыв словарь, я нашел слово "бабник". Подчеркнув карандашом, подошел к Пуханову:
-Вот это слово, которое я сказал девушкам. По-туркменски - "аялбаз". Нормальное литературное слово. Что в нем оскорбительного?
-Ты, бл..дь, зачем девушек обозвал аялбасами?! - грозно прорычал полковник, вытирая вспотевший лоб.
Пришлось мне рассказывать о казусе, случившемся с нами в местном атрекском магазине.
Дело в том, что молоденькие симпатичные продавщицы, завидев меня, начинали улыбаться и ждать комплиментов. Никто из местных джигитов так поэтично с ними не разговаривал. Стеснялись.
Ну а мне что? Вычитал в сезлуке все самые нежные обращения к девушкам, и - вперед!
Я единственный обращался к местным красоткам так, как это делал знаменитый туркменский поэт Махтумкули:
-Гулак ас, нязенин (дай ушко, красавица)!
Ну какой девушке такие нежные слова не понравятся?
Особенно нравился красавицам мой ломаный туркменский язык и невероятный акцент.
Очевидно, похож я был на анекдотичного иностранца, коверкающего самые простые слова.
Помните фашиста с его "курка-яйко-млеко"?
Ну а мне что? Главное, языковая практика. Поэтому и говорил только по-туркменски. А в самых сложных случаях доставал подаренный милой продавщицей Лачин словарь (сезлук).
Имя ее, кстати, переводится как "Сокол".
Вот этой самой красавице Лачин-Сокол я и сказал:
-Гулак ас, нязенин (Дай ушко, красавица)!
Когда девушка наклонила свое ушко, с таинственным видом я шепнул, указывая на Сашу Нефедова:
-Бу кимми? Бильянми? (Это кто? Знаешь)?
Стало быть, решил я пошутить, так как вычитал в сезлуке новое интересное слово "аялбаз". И надо было похвастать перед девчатами.
Лачин шутливо округлила глаза:
-Кимми (кто)?
-Аялбаз!
Лачин испуганно спряталась под прилавок.
Вторая девушка, выставившая любопытное ушко, вообще сбежала, что-то пискнув.
Робкая улыбка сползла с лица моего друга:
-Это чего? Чего ты сказанул?
Подбежавший директор магазина прояснил ситуацию.
Мол, словарь писали ашхабадские туркмены. Там - племя "теке". А здесь племя другое - "йомуды". И некоторые слова у этих племен - абсолютно разные.
Ласьков перебил меня:
-Да ты, бл..дь, сам аялбас! Бабник, бл..дь! Че пристаешь к девушкам? Че оскорбляешь, а?!
Я улыбнулся:
-Это не оскорбление, товарищ полковник. Просто казус. В словаре написано, вот я и говорю. Вы еще скажите, что детей я оскорбляю!
-Каких детей? - насторожился Ласьков.
-Наверное, Вам докладывали о другом казусе?
-Давай, бл..дь, говори!
- У моего знакомого, Мереда, есть дочка. Пять лет ей. Говорит она только по-туркменски. Радуется, когда я прихожу.
Решил я ее порадовать. Вычитал в словаре, что слово "малыш" - это "керпе". Да и телепередача есть целая - "Гиджениз рахат болсун, керпелер!", то есть "Спокойной ночи, малыши".
Так что все вроде чисто. Но!
Зашел я в гости, и с порога назвал малышку "керпе".
Малышка начала рыдать и прятаться за маму.
Конечно, я сильно удивился:
-Что случилось? Я ж малышкой ее назвал!
-Йомуды такого слова не знают. Дочка подумала, что ты ее обижаешь.
Пуханов, выслушав мою исповедь, повернулся к полковнику:
-Да, казус! Но лейтенант все равно позорит наш район. Фотографирует детей босиком и публикует в разных газетах.
Ласьков удивленно оглядел меня снизу доверху:
-Каких газетах?
Пуханов язвительно подсказал:
- И районной, атрекской, "Оба хакыкаты", и областной "Захмет байдагы", и даже республиканской! В "Туркменской искре" публикует фотографии наших детей! Как будто они - беспризорники, без обуви! Позорит нас!
Такого я вынести не смог! Вежливо-ласково сообщил:
-Мен - хабарчы!
-Какая, бл..дь, хабарча! - взорвался Ласьков, вытирая потную квадратную лысину.
-Хабарчы - это "корреспондент" по-туркменски. - пояснил Пуханов. И обратился ко мне:
-Сен ниреде хабарчы (где ты корреспондент)?
Ласьков стал похож на охотничьего пса, учуявшего добычу.
Щас, мол, нахлобучим наглого лейтенанта, нарушившего закон. Устроился, собака, на работу в гражданскую газету!
-Нештатник я, в районной газете "Оба хакыкаты". По-русски это - "Сельская правда". - сделал я невинные глазки, доставая красное удостоверение.
Ласьков вьедливо изучил ксиву и разочарованно протянул:
-Бл..дь! Правда нештатник!
Ха-ха! Не знал мой политрабочий, что я - реальный корреспондент, абсолютно штатный, в Небит-Дагской областной газете "Захмет байдагы".
Работать там я не собирался. Просто направлял интригующие статьи о таинственных чудесах, о поисках страшной Гара-Гырнак и других подобных вещах.
Ну и уговорил меня редактор:
-Старик! Давай в штат газеты! Иначе не будет постоянства от тебя. А материалы из Атрека нам нужны постоянно! Будешь собственным корреспондентом по Атрекскому району! Звучит?
Все это я вспоминал, с подозрением поглядывая на Ласькова:
"Пронюхал или нет? Вроде нет, раз молчит как рыба об лед!"
  И твердо сказал, глядя в жестокие глаза хана-секретаря:
-Мен - суратчи (я - фотограф). Фотографирую я то, что вижу. Что же мне, обувать босых детей? Да и чего в этом зазорного? Дети везде босиком ходят, в России тоже. Никто не видит в этом преступления.
Ласьков перебил меня:
-Лейтенант, бл..дь! Хватит, бл..дь, перечить старшим! Ты, бл..дь, обязан доложить, куда и что отправляешь! Мне лично доложить! Почему, бл..дь, я не знаю? Строгий выговор!
-Есть строгий выговор! - подчеркнуто радостно отрапортовал я.
И про себя начал читать стихи Лермонтова.
Ласьков злобно уставился на меня. Затем подошел и с подозрением принюхался:
-Ты че там, бл..дь, бормочешь? Наркотиками, бл..дь, балуешься?!
-Ек! Наркотик - ек! Стихи - бар! Судьбе как турок иль татарин, за все я ровно благодарен! У Бога счастья не прошу и молча зло переношу!
-Кто, бл..дь, татарин?! Я, бл..дь, татарин?! - очумело выпучил глаза полковник.
-Ек! Это Лермонтов придумал в восемнадцатом году!
Ласьков на всякий случай перестал материться и тихонько сел в кресло. Мало ли что. Может, с ума лейтенат сошел. Укусит!
Пуханов ухмыльнулся, глядя на Ласькова. И неожиданно для всех продекламировал:
-Быть может, небеса востока
Меня с ученьем их Пророка
Невольно сблизили.
Райкомовец повернулся к политотдельцу:
-Ай берекелла! Молодец твой лейтенант! Не только драться умеет. Знает классику! Я ведь по образованию - учитель русского языка и литературы. Лермонтова наизусть знаю!
Изучающе посмотрев на меня и Нефедова, он прикинул наши бойцовские характеристики.
В глазах хана читалось удивление:
"Странно. Роста оба небольшого, груды мышц не видно".
- На Рэмбо вы не похожи! - заключил он. - А рабочие наши были с топорами. Вас - двое, их - пятеро. Как вы справились? Неужели внезапно напали? Или вас было больше?
При этих словах Ласьков хлопнул себя по вспотевшему лбу:
-Точно! Брешут они, что вдвоем были!
И, глядя на меня в упор, он прошипел:
-Ну, Рэмба-хуемба! Говори, бл..дь, кто еще с вами был! Был ведь, был!
Пуханов остановил полковника:
-Сейчас свидетеля приведут. Грибоеда.
-Какого грибоеда? - удивился Ласьков.
-У нас так зовут тех, кто без очереди лезет заготавливать дрова. А дрова - это гребенчук. Тамарикс по-научному. Деревья такие, растут по берегу Атрека. А берег - за сигнальной пограничной системой. У ворот всегда очередь. Ну эти грибоеды и лезут без очереди, говорят, пограничники их пропускают вперед.
-А что, других деревьев нет? - удивился полковник.
-У нас тут - пустыня да степь-сехра. Один яндак и растет, то есть верблюжья колючка. А все деревья - у реки. А там - пограничная зона.