Тот вечер был слоисто-серый, подслеповато-смешной и наивно-сосредоточенный.
С рассерженной индифферентностью каркали вороны; с удушливой восторженностью кричали галки; ехидно-рассудительно чирикали воробьи. Застенчиво и дружелюбно улыбались уличные псы, в большом количестве заполнившие раскрытые уличные пространства-объятия, вместе невесть откуда, видимо, просыпались с вечерних перламутрово-латунных облаков продолжающего гореть огненно-влажным пламенем заката коснувшегося косогора и дальних острых пик елей уставшего трудиться не покладая рук солнца.
Все в тот вечер было многозначно-упрощенным: блестевшие сухим огнём выбитые стекла разрушающейся от бесхозяйственности кирпичной, старого проекта, пятиэтажки; дымились сизо-сиреневыми струями горячего воздуха, вертикально устремленного в небо, руины старого завода и кряхтели по-старчески ржавыми суставами обветшавшие металлоконструкции, осыпая с себя, будто старые грехи не нашкодившего нового поколения, рыжую металлическую муку тревожащих память воспоминаний и робкие ростки кустов и деревец, будто скучающие скопцы, роняли на окружающее их пустырное пространство уныло-могильные взгляды да жёсткая щетина упрямой смертельно-бледно-зелёной травы рвала зазевавшиеся облака на мелкие лоскуты; особенное амбре источала благородно-заброшенная загородная свалка мусора, по периметру обнесенная забором, из живого лая нашедших на ее вольных хлебах пропитание и проживание разно-породных и разномастных собачьих стай; загородное шоссе, дышавшее грунтово-октановой пылью, застарело и судорожно заходилось острым кашлем и каждый раз вздрагивало змеино-асфальтовым телом, безнадёжно пытаясь сбросить с себя лакировано-блестящее ожерелье из застрявших в длинной пробке машин.
Таким и не каким-то другим, обыденно-прозаичным, запомнился, а может быть и врезался ненадолго в память тот слоисто-серый, подслеповато-смешной и наивно-сосредоточенный вечер.
А ещё он был загадочно-снисходительный, похожий на падающий ранней осенью крупный снег.
