Произведение «6 Были сборы недолги. Сожалею» автора Владимир

(https://www.youtube.com/watch?v=XgtkFaFEX9s – Песенка про друзей)

Ненастье в субботу продолжилось. Штормовой ветер нескончаемо нёс с моря дождь вперемежку со снегом – в самый раз погода, чтобы закрывать сезон летней рыбалки ловлей налимов на речке. К тому же, головная боль и ломота в костях легче переносятся, а то и не ощущаются вовсе при интенсивных физических упражнениях на свежем воздухе.
Собираться мне было – только разложить и закрепить раму дорожного складного велосипеда «Салют», проверить и подкачать ручным насосом шины да самому одеться. Рыболовецкая форма одежды с давних пор и неизменно включала в себя теплое белье, шерстяные носки, свитер, комбинезон, резиновые сапоги-бродни, армейский бушлат и плащ-палатку. Всё походное имущество умещалось в брезентовом мешке вместе с надувной лодкой и в рюкзаке, собственноручно сшитом из парашютного брезента, и всегда было готово вместе со мной отправиться в путь, словно «тревожный чемоданчик» в былые армейские времена.
Перед выездом наведался в сарай, где хозяйка по моей просьбе складировала в недосягаемом для крыс месте отходы обработки кур. Судя по исходившему от них запаху, приманка для речных хищников дошла до нужной кондиции.
Брезентовый мешок с лодкой за спиной, словно основной парашют, рюкзак в виде запасного парашюта на груди - и таким вот десантно-велосипедным образом затемно тронулся я в путь. Напевая припев песенки Шаинского при этом:
Что мне снег? Что мне зной?
Что мне дождик проливной?
Когда мои друзья со мной!
Что мне снег? Что мне зной?
Что мне дождик проливной?
Когда мои друзья со мной!
Сколько же раз исполнял я эту песню, солируя в пионерском хоре на всевозможных праздниках – не счесть! И это при том, что с детства вторым по действенности (после шоколада) способом справиться с житейскими огорчениями, а заодно успешно разобраться с возникшими проблемами были для меня, когда длительные, когда не очень, но обязательно одиночные путешествия на лоне природы.
Ещё более странно, что под открытым небом и в чистом поле, где в случае опасности укрытием могла служить лишь пожухлая трава, меня всегда охватывало ничем необъяснимое чувство безопасности, какого не приходилось испытывать даже под защитой брони или бетонных укрытий. Видение этой пожухлой травы, как истинного моего дома, с давних пор преследовало, заставляло открещиваться от неё, как от судьбы, … и даже на самом пике лета глазами выискивать её среди зелени разнотравья. После этого обязательно наступали спокойствие и умиротворение.
Вот за ними я и отправился – чего-чего, а пожухлой травы на берегу Большой реки (так переводится Лиелупе с латышского языка) поздней осенью было предостаточно.

Ровно два километра было до облюбованного мной места на излучине реки. Большая часть пути проходила по асфальтированной улице, оставшиеся триста метров до самого берега шла наезженная грунтовая дорога. Ещё и ветер с моря словно подгонял, подталкивая своими порывами в спину – не прошло и пятнадцати минут, как я уже сооружал из найденных на берегу жердей приподнятый над землёй каркас под одноместную палатку рядом с костровищем в виде вкопанной в землю бочки-двухсотки. В палатку спрятал от дождя со снегом всё имущество, не предназначенное для рыбоужения.
Распаковал и накачал ножным насосом резиновую лодку, загрузил её рыболовными снастями-принадлежностями, спустил на воду – рыбалка началась.
- Здравствуй, река. Здравствуй, лес. Здравствуйте, все жители лесные-речные. – Берег был пустынен, насколько хватало взгляда в дождливых утренних сумерках, а речные обитатели должны бы укрыться от ветра ближе к нему – и я направил лодку к подветренной береговой бухте, с удовольствием налегая на вёсла после долгого перерыва.
Рассчитывая на встречу только с хищными породами рыб, зарядил крючки-тройники пяти донок зело пахучей куриной приманкой. Вместо того, чтобы забрасывать донки безадресно, не поленился промерять глубину в месте предполагаемой установки каждой из них и опустил грузила аккурат в местах перепада глубин, а уже потом завёз катушки с леской на берег, накрепко привязал их к ветвям прибрежных кустов и насторожил колокольчиками.
В этих местах обитал сом внушительного размера, который длительное время доставлял рыбакам (включая и меня) немало огорчений - съедал наживки и заглатывал блесны, после чего обрывал лески, как ниточки, а то и ломал удилища спиннингов и уходил восвояси. В память о встрече с ним я сохранил полутораметровый обломок бамбуковой удочки, снабдив его держателем для инерционной катушки и самодельными разъёмными кольцами для забрасывания и вытаскивания донок.
Не очень-то надеясь на успех, замерами глубины я обнаружил приличную яму на речном дне (бухта образовалась после забора земснарядами речного песка для строительства разрастающегося вдоль взморья посёлка), привязал к толстой леске спиннинга самый мощный из имеющихся у меня тройников, опутал его приличным комом остатков куриных потрохов, привязал поводок с грузилом и погрузил оснастку шестой донки в центр обнаруженной ямы.
Вот только спиннинг я оптимистично разместил на узкой песчаной косе, отделявшей бухту от основного русла широкой и судоходной реки. Расчёт был на то, что при счастливом для меня стечении обстоятельств ветер и, соответственно, вызванное им прибойное течение помогут бороться с хищником. Удилище спиннинга надёжно закрепил на толстом сучковатом бревне, занесённом на косу течением когда-то настолько давно, что погрузилось оно в песок более, чем на половину своей толщины.
- Ловись, рыбка, большая и малая. – С этими словами я вторым спиннингом сделал пробный заброс блесны , который получился на редкость дальним благодаря попутному ветру. Увы и ах, поклёвки не последовало, как и при всех последующих множественных забросах, хоть постоянно менял скорость и глубину проводки блесны. «Не поймаю, так хоть согреюсь», - и я продолжил метательные упражнения, делая паузы для замены блесны из имеющегося арсенала самодельных колебательных и вращающихся блёсен, поскольку времени до полудня было ещё предостаточно (интересно, что в любой сезон года и при любой погоде ровно в двенадцать часов клёв в этом месте водоёма полностью прекращался, как по команде).
Слишком сильный ветер гнал по открытой воде высокие волны с пенными гребнями на них, и исключал ловлю рыбы в верхних слоях водоёма. На мелководье густым киселём повсеместно болталась снежная взвесь в воде, а прибойная волна делала непригодным для рыбоужения наветренный берег. Вот я и елозил вдоль защищённой от ветра береговой линии, вначале по течению, делая забросы спиннингом, а на обратном пути – выгребая вёслами против течения и пристально вглядываясь в кивок спиннинга при рыбалке на «дорожку». Колокольчики на донках, если и тренькали изредка, то лишь под воздействием излишне сильных порывов ветра.

Скоротав таким не очень продуктивным образом время до полудня, я занялся более интеллектуальным и результативным делом – заготовкой дров для костра. С учётом того, что решил заночевать на берегу водоёма, дров требовалось немало. Два обстоятельства сильно облегчали жизнь подобных мне вольным путешественникам в этом плане:
во-первых, лесные угодья в Латвии в плановом порядке регулярно очищались от сухостоя, упавших, поломанных и поражённых болезнями деревьев (почему больше напоминали они парковые зоны, а не лес), собранный древесный материал складировался прямо в лесу и вывозился по мере возможности;
во-вторых, не возбранялось пользоваться этим материалом в небольшом количестве, пока он находится в лесу.
Как раз в трёхстах метрах вдоль реки шла дорога в окружении лесопосадок, в которых санитарная очистка была обязательной. Оседлав двухколёсного коня, я направился к лесопосадке и очень скоро обнаружил поленницу из аккуратно уложенных сосновых и берёзовых стволов, распиленных на удобные для переноски одним человеком двухметровые брёвнышки. За три ездки дров для ночёвки я доставил на берег даже с запасом. Ну, а соорудить «нодью», с расположением в ней стволов в виде наклонной стенки для защиты от ветра, не составило большого труда. Из тех же сенокосных жердей и куска брезента получился вполне приличный экран, отражающий тепло от костра на палатку.
После того, как наладил небольшой костёр, чтобы запустить в действие «нодью», попутно вскипятив воду на нём, да употребил свежезаваренного чая, разомлел-согрелся и еле забрался в палатку, засыпая на ходу.