(https://www.youtube.com/watch?v=uMx82L9GxQA - "Ноктюрн" в исп. вокального квартета "Аккорд")
Даже пар пошёл от моих рук, когда я, распаренный и вымытый до скрипа после тренировки по волейболу, оказался в полупустом и прохладном вагоне электрички и приложил ладони к оконному стеклу, чтобы охладиться.
Электричка тутукнула, вагон дёрнулся и стал плавно набирать скорость. В такт перестуку вагонных колёс припомнилось четверостишье Ирины Снеговой:
«Я еду во вчера. Обратно. Наугад.
Туда, где ничего ничто не изменило,
Где мы уже не властны всё подряд
Ломать своей сегодняшнею силой». – Припомнилось не только четверостишье.
За два часа тренировки в зале бокса кисти рук у меня до того распухли от прилива крови к ним, что только с посторонней помощью удалось снять перчатки. Тренировка задалась. Получалось всё – и в отработке ударов на мешке и в «карусельном» спарринге (трёхминутных боях каждый раз с новым соперником).
Бодрила весенняя апрельская погода, энергии дополнительно придал разговор с начальником спортивного клуба армии, куда он меня вызвал перед тренировкой:
- Ты сейчас учишься на третьем курсе – самое время определяться, чем будешь заниматься после окончания училища. У тебя есть три пути: двигать военную науку, обслуживать авиатехнику в строевых частях, ну, и третий путь - спорт.
Я, естественно, заинтересован в том, чтобы ты выбрал спорт. Если выберешь, твоя учёба в училище в корне изменится - во главу угла будет поставлена спортивная подготовка, а учёба постольку поскольку, лишь бы корочки-звание получить после окончания училища.
Изменится и сама подготовка: это и тренировки в сборной команде округа, и полноценные сборы перед соревнованиями длительностью месяц, а то и дольше, - и соревнования будут намного выше рангом. Короче, начнётся у тебя полноценная спортивная жизнь... Звание мастера спорта за оставшиеся два с лишним года учёбы ты всяко разно получишь, тобой уже интересовались тренеры из ЦСКА, и в конечном итоге дорога тебе лежит туда. Но это в перспективе.
А пока ты учишься, сам бог велел послужить воспитавшему тебя окружному спортивному клубу армии. Такой вот расклад. Думай. Время на принятие решения у тебя есть до июня. В июне начнутся двухмесячные сборы перед отборочными соревнованиями на командное первенство страны.
Всё решилось намного раньше.
После тренировки я, как обычно, доехал на трамвае до остановки на набережной Даугавы, а дальше пешком неторопливо направился в сторону центра Риги. Шёл я неторопливо, поскольку в шинели было жарковато - на летнюю форму одежды ещё не перешли, лишь на смену зимней шапке пришла фуражка, а солнышко до самого заката пригревало по-весеннему щедро.
Шёл я по площади Красных латышских стрелков мимо артиллерийского орудия возле музея революции. По узкой улочке Калкю, до невозможности стиснутой домами Старой Риги. Мимо театра Русской драмы, газетного киоска и квадратной башенки часов «Лайма» возле него, городского канала и памятника Свободы.
Шествовал неторопливо по центральной части бульвара улицы Ленина мимо магазина «Сакта» с уже включёнными разноцветными неоновыми огнями, мимо планетария с подсвеченными прожекторами куполами. Возле памятника Ленину перешёл через улицу Кирова, дошёл до магазинчика «Лайма», взял там плитку развесного шоколада и направился в кафе «Ницца», где заказал чашку кофе с ватрушкой. Подкрепившись, отправился дальше.
Пока шёл, в который уже раз получая эстетическое удовольствие от экскурсии по историческим местам города, всё крутились у меня в голове мысли о выборе – по странному стечению обстоятельств на эту же тему завёл разговор и председатель научного общества, совершенно случайно встретившийся в учебном корпусе училища, но с ориентацией на мою научную деятельность.
Уже порядком стемнело, и зажглись голубые неоновые звёзды, расположенные над улицей на поперечных растяжках. При взгляде на эти звёзды у меня всегда возникало ощущение праздника.
Неожиданно из ближайшей подворотни на тротуар выкатилась солдатская фуражка с красным околышем. Заглянул в арку и увидел, как в глубине двора пятеро длинноволосых юнцов руками и ногами избивали лежащего на асфальте двора парня в солдатской форме.
«Всем оставаться на местах»! – заорал я, непонятно как оказавшись рядом с лежащим солдатом. Юнцы отступили, и в этот момент я ощутил сильный удар по затылку чем-то твёрдым и одновременно острым. Теперь уже моя фуражка слетела с головы, сознание «поплыло», и что-то горячее и липкое полилось мне за воротник рубашки.
Повернувшись, я всё же успел уложить боковым ударом правой руки шестого подонка, которого впопыхах сразу не заметил. Отступив к стене дома и прижавшись к ней спиной, я стал отбиваться от набросившейся на меня пятёрки (оправившийся солдатик поднялся и дал дёру).
Дело было худо – руки-ноги не слушались, перед глазами всё расплывалось, и я никак не мог сконцентрировать внимание, чтобы своевременно реагировать на непрерывно сыпавшиеся на меня удары, перемежавшиеся речью на латышском языке, из которой мне были знакомы лишь слова «оккупантс» и «криева цука» (русская свинья). Гомоня и мешая друг другу, не блещущие физической подготовкой мозгляки всё никак не могли нанести мне серьёзный урон. Пока не очухался шестой подонок (постарше возрастом, крепче физически и сообразительнее остальных), который ударом обрезка водопроводной трубы сбоку по колену левой ноги вынудил меня опуститься на асфальт.
Хорошо, что в организме предусмотрен верхний предел чувствительности, после которого перестаёшь ощущать боль. Лёжа на асфальте двора и прикрывая руками голову, я воспринимал удары лишь как тряску, и не терял сознания до самого конца. Силёнок и опыта у шакальей стаи не хватило, чтобы меня добить.
Кто-то появился со стороны улицы в подворотне, и тряска прекратилось. Избивавшая меня компания бегом покинула место происшествия, а я пополз в сторону выхода со двора, где меня и заметила подошедшая молодая пара.
Только когда санитары укладывали меня на носилки и ненароком задели кисть моей странно торчавшей вбок в районе предплечья правой руки, тогда я и потерял сознание от непереносимой боли.
- Мама! – Простонал я тоже от боли, когда ненадолго очнулся в каком-то напрочь пропахшем лекарствами помещении с высоким потолком и выложенными белым кафелем стенами. И устыдился, когда в ответ услышал голос не мамы, а склонившейся надо мной чужой женщины в белом одеянии:
- Кричи, сынок, не сдерживай себя. Тебе легче будет. – Она ножницами резала рукава рубашки, освобождая мои руки. Я чуть повёл глазами в сторону, пытаясь разглядеть её лицо, и ватная пелена беспамятства снова поглотила меня.
Не знаю, сколько времени продолжалось чередование кратких видений с провалами в небытие.
Быстро плывущий вниз перед глазами высокий потолок с шарами ярких белых светильников под тарахтение колёс больничной каталки,… разлетевшиеся в стороны створки дверей от удара по ним каталкой, … одна подпружиненная створка по ходу движения сопроводила выступающую за край каталки кисть правой руки, яркая вспышка боли … темнота, словно кто-то рубильником отключил моё сознание…
«Раз-два-взяли», - под эту команду моё голое тело, прикрытое простынёй, усилиями нескольких невидимых рук по воздуху переместилось с каталки на твёрдую холодную поверхность какого-то стола, зажужжал электродвигатель агрегата надо мной, пахнуло фотоплёнкой, кто-то без промедления стал укладывать нужным ему образом мою правую руку, взялся за кисть, … опять накатила дурманящая чернота и заполонила всё сознание …
«Раз-два-взяли», - перелетел со стола обратно на каталку, без особых приключений поизучал трещины потолка коридора, по которому меня доставили до дверей грузового лифта. Потолок лифта весь был усеян горелыми пятнами от спичек, которые госпитальные бездельники от небольшого своего ума крепили пластилином к потолку и поджигали сигаретами. Громыхнули металлические двери лифта, каталка прокатилась недолго по коридору, свернула в небольшую и совершенно пустую комнату, где после очередного перекладывания на другую каталку под «раз-два-взяли» я опять «поплыл» под чей-то неодобрительный возглас: «Какой трепетный больной попался»!...
Очнулся лежащим на каком-то столе от боли, которой сопровождалось поднятие вверх моей левой ноги. Мужчина в белом халате, медицинской шапочке и маске, подставив ладонь под пятку, держал мою ногу на весу и от души возюкал её квачом с йодом. Осторожно поворачивая голову (единственное, что осталось у меня не привязанным), осмотрел обширное помещение, которое оказалось операционной. На соседних столах бригады медиков орудовали над телами, скрытыми от посторонних глаз простынями. Пока я обозревал окрестности, моя нога опустилась на стол, часть стола вместе с ней в районе колена опустилась вниз, и тут же в коленный сустав глубоко вошла игла, вызвав ощутимую боль. «Скоро легче станет», - сквозь густеющую ватную пелену в ушах еле донёсся мужской голос...
Выгнувшись дугой от непереносимой боли в левом колене, с необычайной ясностью и наступившим спокойствием вдруг с удивлением заметил, что в сильной боли, представляющей угрозу жизни, есть что-то необыкновенно притягательное, и стал погружаться в её манящую бездонную глубину. Перед глазами замельтешили какие-то видения, раздался тот же голос: «Давление падает! Скорее, у него сейчас коллапс будет». Последовавший после этого укол прекратил и видения, и приятное погружение…
Немало времени заняло гипсование обеих рук и ноги, сооружение гипсового корсета на рёбра и обработка раны на затылке. Несмотря на боль, которую вызывали неизбежные при этом шевеления моих рук и ноги, у меня уже и глаза стали слипаться. Но последовала команда: «Раз-два-взяли», - меня переместили с операционного стола на каталку и опять кто-то взялся за кисть правой, уже загипсованной руки. Опять выключаясь, не дослушал до конца высказанное в мой адрес осуждение тем же мужским голосом: «Ну, ты посмотри на него, какой неженка – боли совершенно не переносит. А ещё курсант»!…
Месяц спустя после того, как сняли гипс и сделали рентгеновский снимок моих рук, дожидаясь приёма, я с большим удовлетворением подслушал у двери заведующего хирургическим отделением громогласный разнос, который учинил заведующий оперировавшим меня хирургам: «Это надо умудриться – не заметить на снимке сразу две сломанные пястные кости»!
Впрочем, досталось тогда и мне от заведующего, когда я на костылях протиснулся в его кабинет:
- А ты почему никому не сказал, что у тебя кисть болит?
- Меня никто не спрашивал. Да и состояние не способствовало разговорам, когда меня загипсовывали.
- «Не способствовало», - передразнил меня заведующий. - Тебя целый месяц ежедневно осматривали. Мог бы и снизойти да поделиться своими