ты отравила своего жениха, - спокойно закончила Ливия, глядя в лицо почти мертвой от страха Алейне.
***
Вообще, Боде дело не закончилось. Сначала все было хорошо, Алейне пылала счастьем, жила всем сердцем и любила всей душою своего графа Голиарда. Тот единственный флакон яда, выданный ей лекарем, хранила во втором дне любимой шкатулки. Почему-то у нее не поднималась рука выбросить этот флакон, тогда, казалось ей, что она останется вовсе без защиты и не сможет отбить у всякого горя свое выстраданное счастье.
От мук совести Алейне не страдала, напротив, возвращаясь мыслями в тот день, понимала, что поступила бы так снова, только раньше, гораздо раньше, чтобы выиграть для себя еще несколько дней с любимым Голиардом!
А потом она узнала, что ее брак для родителей ничего особенного не значит и они, имея связи при дворе, могут разорвать его, если найдут кого-то, кто будет лучше.
Алейне колебалась долго. Ровно до того дня, как узнала окольными путями, что дом Монтгомери рассматривает возможный союз.
И ей пришлось достать яд. На этот раз были муки совести, ведь она применила его для своих отца и матери, но утешила себя тем, что защитила то, чт должна была защитить и то, о чем ей мечталось.
А потом пришли годы блаженства!
***
-И я докажу это, - заверила Ливия.
У Алейне дрожали руки и губы. У Алейне тряслась вся душа. Ей стало холодно. Почудилась ей в глазах Ливии огненная пропасть.
А Ливия не умолкала:
-Но я буду молчать, если ты, вернее – твое имя даст мне протекцию при дворе и приближение к принцу.
-Что? – одними губами спросила Алейне.
-У меня есть свидетельство твоей старой служанки, ты выгнала ее, без жалования, за любопытство.
«Наина…да, наверное, Наина! Именно она вечно лазила по моим письмам!» - пронеслось в голове Алейне, но она не шелохнулась.
-И она видела на втором дне твоей шкатулки флакон, с датой изготовления и названием. Она неграмотна, но я, приезжая сюда, напросившись с отцом, готовилась к встрече с тобой.
«надо было убить эту дрянь»
-Этого, конечно, мало, чтобы доказать твою вину, особенно по исходу многих лет, - признала Ливия, - и я, пока не увидела твоей реакции, вовсе сомневалась в твоей причастности, сделала такой вывод лишь наугад и попала, когда ты побледнела, как смерть. Нет, я не докажу, конечно, твою вину, но я могу пустить слухи..ты знаешь лучше меня, чем заканчиваются слухи!
Алейне сразу же представила падение Голиарда, опустошение репутации своего рода и репутации их дома. Ее тело сотряслось от ужаса и Ливия довольно улыбнулась, а Алейне вдруг подумала, что это хорошо, что Ливия не знает про убийство родителей, а предположила только про Боде. Девчонка еще глупа. Значит…
-Я буду молчать, только порекомендуй меня в свиту! – теперь Ливия растеряла свой хищный оскал и снова стала молящей, молодой девицей. Это еще раз убедило Алейне в глупости Ливии и в том, что ситуация заметно выправляется. Она даже позволила себе ровнее дышать.
-Хорошо, Ливия, заключим с тобой сделку!
***
Еще дрожа всем телом, но слабо улыбаясь, Алейне вернулась в свои покои, довольная, в общем-то тем, что девушка, загнавшая ее в угол – еще дитя и не умеют обращаться с придворными делами. Ливия могла быть умнее, но нет, она повлеклась за сиюминутной выгодой и должна за это поплатиться.
Всё для Алейне разрешалось. Пребывая в раздумьях до появления Ливии, она еще колебалась, не зная, как поступить ей с тем делом, что нагнало ее много лет спустя: она встретила лекаря, давшего ей яд в одной из деревень своего теперь дома.
Конечно, Алейне не сомневалась, что ее изменили годы и опасаться нечего, но что-то тревожило ей сердце, не давая дышать. Однако теперь, когда Ливия так вовремя напомнила ей об осторожности, заговорив о том, что нельзя было поднимать из пепла лет, Алейне не колебалась: этот лекарь тоже должен был умереть и он умрет.
Но сначала…
Алейне привычно раздвинула дно шкатулки, обнажая тайник, извлекла из него маленький флакончик, с осадком на дне и с досадой поморщилась тому, что осталось так мало.
Если бы Ливия была умнее, она не стала бы так требовать. Если была бы чуть осторожнее, удалилась бы из этого дома, но…
Молодость сыграла против нее. Молодость и самонадеянность. Ливия упивалась приходящей к ней мечтой, не сомневаясь в том, что сможет очаровать принца. Надо лишь попасть в его поле зрения.
А потом она без сомнений принимала пищу в том же доме. И пока Ливии несли ее последний в жизни ужин, Алейне, отдав приказ о лекаре, сидела перед мутью зеркала. Готовясь рыдать:
-Так молода! Так молода! Боги, за что вы так жестоки?
Покривив лицо перед зеркалом, убедившись в том, что маска скорби и горя при ней, Алейне улыбнулась своему отражению: в конце концов, все, что она делала, было ради мечты – она просто хотела счастливо жить с человеком, которого так любила…
И любовь ее, к счастью, была слепа, иначе Алейне сошла бы с ума от горя, узнав о том, что ее мужа не вызывал король, а тот отбыл, прикрываясь знавшим все отцом Ливии и другом Голиарда к своему внебрачному сыну и той женщине, которая не душила его своими чувствами так, как Алейне.
-Я, дружище, попал в удушливые объятия змеи! – рассказывал Голиард отцу Ливии. – Она казалась мне самой прекрасной женщиной в мире, но я чувствую за ее красотой теперь чудовищность. И пусть моя Мари не так красива, не так грациозна, но она по-настоящему любит меня и не требует ничего взамен. А я… я просто с трудом удерживаюсь, чтобы не убить Алейне, и мне нужно удаляться от нее, словом, не можешь ли ты приехать за мною и сказать, что нас вызывает король? Алейне от двора далека, так что…
-Хорошо, только ты моей дочери дай потом протекцию к свите, а то ей надо жизнь устраивать.
-Легко! Сговорились!
