AleksRoss (Александр Цывин) Голая плясунья

направился к прокурору Лонг-Айленда Роджеру Эдвардсу, который слыл честным и опытным юристом. Внимательно выслушав Донована,Эдвардс высказал предположение, что родители Стар Фаулд многое скрывают и затребовал в лонг-айлендском суде разрешение на проведение обыска дома Фаулдов. Разрешение было получено и на следующий день детектив в сопровождении двух полицейских появился в доме Фаулдов. В комнате покойной девушки, в ее книжномшкафу детектив нашел толстую тетрадь в кожаной обложке. На титулЬном листететради рукой Стар было выведено "Мой дневник". Больше ничего, что могло бы заинтересовать следствие, найти не удалось - слишком много времени прошло после гибели девушки, слишком многие люди здесь побывали. Но и дневник был важным "трофеем" следствия. Не успел Донован вернуться к себе вофис, как тут же накинулся на тетрадь. Стар воспринимала свой дневник, как живое существо, доверчиво обращалась к нему, иногда перед ним извинялась,иногда его обвиняла. Вела она записи порой очень подробно, чуть ли не по часам, а порой небрежно и хаотично, с большими пропусками. Кое-что в дневнике было по-детски зашифровано. 
  Все имена и фамилии в дневнике были заменены отдельными буквами или инициалами, и детективу надо было разобраться "кто есть кто". Публикацию дневника прокурор Лонг Айленда запретил, поскольку нашел в нем много непристойностей. В печати он ни разу не цитировался, даже в специальных исследованиях по криминологии, где упоминалось это, некогда столь громкое, дело. Чтобы познакомиться с дневником, автору пришлось побывать в  Специальном музее ФБР, где он сейчас хранится. Срок давности прокурорского запрета давно истёк, но прежде, чем дневник был вручен автору этих строк, он должен был написать две бумаги: в первой он сообщал причины своего интереса к дневнику, а во второй заверял, что не процитирует в прессе ни одной из его непристойностей.
  Непристойностей в дневнике, действительно, было довольно много, но в тексте чувствуется писательский талант, наблюдательность, какое-то внутреннее изящество. И кто знает, не погибни Стар Фаулд так страшно и нелепо в расцвете лет, пойди она по другой стезе, в американской литературе появилось бы произведение, подобное набоковской "Лолите", только написанное реальной Лолитой. Но реальная Лолита пошла не литературной, набоковской, а  своей собственной дорогой, реальной несчастливой,  страшной...   
    Первая запись ничем не отличалась от обычных девичьих дневниковых свидетельств: "Я самая счастливая девушка на всей земле, во всей галактике, я самая счастливая из всех творений Бога " И, конечно, речь шла о первом, совсем невинном, поцелуе. О первой, самой чистой, любви. Но таких светлых страниц в тетради оказалось совсем немного. В записях содержались частые ссылки на человека,зашифрованного буквами А.Р. Проанализировав некоторые дневниковые записи, детектив установил, что человек этот является жителем Вашингтона и занимает такой пост, что упоминать его не в строго засекреченной служебной переписке (a strictly classified documents) невозможно. Детектив выехал в столицу для дальнейших поисков. Официально допросить людей столь высокого ранга мог лишь федеральный прокурор, или специальный агент ФБР. Детектив полиции мог лишь неофициально побеседовать с ним. А.Р. неожиданно согласился на беседу и даже признал, что он действительно знает Стар, что, вообще говоря, она могла упомянуть его имя в дневнике, но что в интимных отношениях с девушкой он не состоял и не располагает никакой информацией, которая могла бы заинтересовать полицию. Прочесть те места дневника, где он упоминался,и подтвердить или опровергнуть их истинность А.Р. категорически отказался. Зато неожиданно стала давать показания мать Стар, немолодая, забитая и безнадёжно усталая женщина.
  Она рассказала, что Стар была соблазнена, когда ей было 14 лет, человеком в три раза ее старше. Он взял ее в путешествие по Европе и, помимо всего прочего, приучил ее к наркотикам. Домой Стар вернулась совершенно сломленной. В дневнике Донован обнаружил подтверждение этих показаний.
  - И вы все это знали, но молчали!" - потеряв самообладание, закричал Донован.
  Женщина молчала, по ее лицу текли обильные слезы.
  - Хорошо, - сказал Донован, успокаиваясь, - назовите имя этого подонка. 
  - Нет, - прошептала женщина, - немогу. Боюсь. Да и вам это не нужно. Вы с ним не справтесь, только попадете в скверную историю. 
  -  Скажите хотя бы, как он выглядел?  -спросил Донован.
  -  Высокий, сильный. С ранней сединой. Шрам через всю щеку. 
  Этобыл портрет А.Р.
 
5.
  После разговора с матерью девушки Донован, опросив, десятки людей стал воссоздавать путь Стар к  трагической развязке своей жизни. Оказалось, что путь этот пролегал через гиблый в то время район бруклинских доков, где даже днем, даже сильному мужчине, если он не знаком с местной публикой, появляться не следовало. Девушка приехала туда на такси, водитель которого опознал ее по фотографии.
  Стар в ту пору былат влюблена в Фридриха Шольца, судового хирурга на немецком пароходе "Франкония". Шольц был значительно старше ее и снисходительно принимая любовь девушки... Корабль уходил в Гамбург, и Стар приехала попрощаться с Шольцем. На корабле был устроен прощальный коктейль, и девушка приняла в нём такое активное участие,что и не заметила, как убрали сходни. Обнаружили её на корабле не сразу и немедленно решили высадить на проходивший мимо буксир "Мавритания", команда которой, однако, на допросах клялась, что доставила девушку к докам в целости и сохранности. Нашелся еще один таксист, который рассказал Доновану, что под вечер в районе манхэттенских доков к нему в машину сел высокий пожилой человек со шрамом через всю щеку. Вид у него был угрюмый, выражение глаз злое, волчье.
- Убьет, - решил таксист и резко рванул с места,чтобы побыстрей выехать из этого гиблого района. Человек со шрамом вылез у Гранд-централ, расплатился, дал хорошие чаевые и исчез в здании вокзала. Вот, пожалуй, и все, чем располагало следствие. Было, правда, еще письмо Стар, Генеральному прокурору Бруклина. В письме девушка писала о своем желании покончить жизнь самоубийством. Но почерк и, особенно, стиль письма  вызывали сомнения в его авторстве.
  Загадка смерти Стар для следствия так и осталась неразгаданной. Однако спустя несколько лет, когда Донован стал начальником детективной группы полицейского пресинкта Бруклинского порта, его детектив случайно задержал за хулиганство в пьяном виде  радиста "Франконии". В обмен на обещание отпустить его и не составлять протокола, радист рассказал Доновану о случае с красивой молодой девушкой в тот июньский день 1992 года, который он, радист, хорошо запомнил. Она напилась и не успела сойти, кода судно уже отвалило от берега. Потом с ней что-то там случилось... Черт его знает, что… А всем сказали, что её пересадили на буксир, идущий в порт.
  Старого пьницу Донован отпустил и долго еще сидел у себя в кабинете, не зажигая света. Он вдруг увидел в провале темного окна, выходящего на седьмой пирс, как на экране телевизора, как это  все происходило.
  До отхода "Франконии" оставалось еще полчаса На коктейле,устроенном капитаном в кают-кампании, команда и провожающие веселились от души. В разгар вечеринки к судовому хирургу Шольцу вдруг подошел высокий человек со шрамом во всю щеку. Он положил руку ему на плечо.
  - Вот что, - тихо сказал он, - ты должен...Остальное говорилось шепотом.
  - Я не могу, - прошептал побелевшими губами хирург. - А что касается долга, так через месяц...
  - Ты можешь, - сказал человек. - Можешь! А что касается долга, то ты не выплатишь его и через десять лет. И ты это знаешь. Но я тебе его прощу.   
  И ушел,не оборачиваясь. Спокойный, уверенный и сильный.    Судовой хирург Шольц налил себе в стакан еще виски. Потом еще. Он пьянел, глаза у него становились мутными и страшными. Словно что-то решив для себя, Шольц быстро допил стакан и вышел из кают-кампании.
  Она очнулась ночью в кубрике, нагая, на грязной койке. Первое что почувствовала - как жестоко она избита и изнасилована. Она встала, кое-как натянула платье, валявшееся рядом, случайно нащупала на столе открытую бутылку. Сделала глоток, еще один... Кто-то заглянул в каюту. На мгновение ей померещились страшные злые глаза. И дьявольский блеск в этих отвратительных глазах. Её начало тошнить. С трудом, никем не замеченная, она выбралась на палубу. Пять, шесть, семь... нет... восемь ступенек вверх. На палубе Стар вдруг остро, до боли, ощутила, как она несчастна, как уродливо сложилась ее жизнь, как глупо она ею распорядилась и как жестоки к ней были люди. Тело ее, оплывшее, опухшее тело, пылало болью, но она все-таки сумела по скользкой, качающейся палубе приблизиться к борту. Уцепилась за поручни и заглянула вниз, в черную бездну. Вспомнила первую строчку из Библии, которую некогда, в безоблачном детстве, читала ей мать:  «Земля же была бесформенна и пуста, и тьма над бездной...»  Потом что-то случилось, и черная бездна стала с безумной скоростью приближаться. Весьеё мир, всё существо ее наполнилось ужасом. И страшный крик на мгновение перекрыл грохот волн.