– Вот так, лучше постони, да помычи, чем всякую хрень там про меня себе думать. Ведь вправду говорят: баба должна быть прекрасна и безмозгла, самое то – сочетаньице! А теперь мы совершим еще одну прогулку, у меня возникла чудесная идея, тебе понравится!...
Передвигаясь рядом с Джоном расслабленной походкой идиотика, я с трудом понимала, куда мы идем и зачем. Оказалось, назад, в комнату, напоминающую спальню. Только теперь обстановка несколько изменилась: вместо кровати в нише на небольшом подиуме стоял огромный концертный рояль белого цвета, горела рампа, стены вокруг этой импровизированной сцены тоже стали зеркальными, а перед сценой на стульях уже сидели зрители: целый взвод одетых в униформу личной гвардии молодых парней, глупо озирающихся по сторонам и друг на друга, тянули улыбки и явно плохо соображали.
– Смотри, вот она моя пехота, мои неутомимые и отважные бойцы, защищающие твой покой от внешнего и внутреннего врага. Как ты считаешь, заслужили они небольшого зрелища? О да, конечно же, они его заслужили, ведь здесь под землей так мало вариантов поразвлечься! Вот мы их и развлечем немного, а заодно и для своих семейных вечеров небольшое хоум-видео снимем. Обратила внимание на зеркала? За каждым из них точка видео-захвата. Позже смонтируем, будет 3D-панорамное действо, очень эффектное, я тебе доложу! А сейчас, маэстро, музыку! – Джон хлопнул в ладоши, фоном полилась классическая пасторальная музыка семнадцатого века. Он поднялся вместе со мной на сцену, поклонился сам и заставил поклониться меня. Зрители механически зааплодировали. В их внешнем спокойствии было что-то неестественное, словно все они были зазомбированы совершать только предписанные действия и ничего более.
Тем временем, Джон подхватил меня за ягодицы, легко подкинул, и я оказалась сидящей верхом на рояле, вместо пюпитра. Джон подкатил треногую вертушку стула, сделал жест, как будто откидывает фалды концертного фрака, уселся за инструмент в позе концертирующего пианиста. Затем он раздвинул мои ноги, подтянул меня к себе настолько близко, как это только было возможно, чтобы я не сковырнулась, и, заиграв весьма легкомысленный мотивчик, неожиданно впился в мою промежность. Его «кунилини» не было нежным, скорее даже грубым, нарочитым, прерывалось временами, когда исполняемый руками пассаж требовал внимания «пианиста», однако, мое тело испытывало небывалое возбуждение и отвечало на извращенные ласки оргазмами, одним за другим. Мое тело предавало меня, раз за разом, но к этому следовало привыкать, ведь ему, как тому дураку, которому законы нечем было читать, нечем понимать, нечем сомневаться или стыдиться содеянного…
Закончив играть фривольный канкан, Джон вдруг зарычал, опрокинул меня навзничь, задвинул внутрь, под откидную крышку рояля, сам же взгромоздился коленями на клавиши, и принялся «шпилить» меня изо всех сил, так что рояль стонал под нами и изрыгал какофонические дисгармонии. Максимов нисколько не стеснялся демонстрировать младшим подчиненным свой разверстый анус; он так был перевозбужден процессом и самим фактом обладания мной в столь оригинальной манере, что стоило крепко призадуматься нашим зрителям, а не слишком ли много они будут знать…
Мои волосы цеплялись за струны рояля, за колки, рвались, когда Максимов резко «натягивал» мое тело на себя, но болезненные ощущения не способны были пробиться сквозь дурман химического экстаза; сюрреализм происходящего нисколько не беспокоил и аудиторию: все, молча, затаив дыхание, внимали обезумевшему роялю, готовые требовать исполнения «на бис»…
Наконец, то ли Джону все это надоело, то ли его голову посетила очередная невероятная идея, он оттолкнул меня и слез с инструмента.
– На сегодня хватит с меня. Я удовлетворен: спасибо, дорогая! – он поцеловал мое колено так, как джентльмен целует даме ручку. – А вот тебе, похоже, трудновато придется! На твоем «дозняке» ты без &ера не протянешь и пяти минут… Что же нам делать, а? Не подскажешь? М-да, а еще аналитик! Дай-ка, подумаю!? Вот, придумал! Ай, да, Евгений Александрович, ай, да, сукин сын, какой выход нашел! – и он приложил к губам браслет, как я думала, часов (оказалось, что в браслете было встроено переговорное устройство). – Разрешаю взять! Разрешаю иметь! Три часа! Время пошло!...
