Всё было отлично. Всё! И натура, и декорации… Состав – звёзды! Ни один не отказался, ни один не заболел – собрались на съёмочной площадке в день и час, назначенный Воздвиженским. Ну а как иначе – сам Воздвиженский! Такие режиссёры на пять лет расписаны…
Всё было отлично. Но не всё… Чего-то не хватало. Зуев почувствовал это на третьей неделе съёмок. Сначала мысль показалась крамольной, но шли дни, и он лишь всё более понимал, что прав. Не раз говорил об этом с Воздвиженским, тот соглашался… Вот и вчера тоже – тёрли, тёрли до трёх утра, но ничего путного не придумали. На улице, уже прощаясь, Воздвиженский уставился глазами в манящие мерцающие звёзды крымской ночи и задумчиво произнёс:
- Миш, если облажаемся, нам этого не простят. У меня на кону - имя…
- У всех, - пробубнил Зуев.
— Вот видишь… Это тебе не селёдкой на Привозе торговать… - Воздвиженский постоял молча с минуту, потом выдал откуда-то из глубины. - Знаешь, нам даже не поворот в сценарии нужен…
- А что?
- Не поворот, - уверенно покачал головой Воздвиженский. – Штрих! Точно, штрих! Никак не мог слово подобрать…
Штрих… Зуев молча смотрел, как заканчивают снимать сцену около салуна. Камера скользила по рельсам, Воздвиженский орал благим матом:
- Крупный здесь! Крупный! Крупный план, я сказал!.. – и дубасил по спине оператора.
Тот, даже не пытаясь уворачиваться от кулаков, бубнил: «Марк Маркович, я крупный и беру» …
- Самый крупный! Лёня, я убью тебя!
Воздвиженский всегда убивал, когда работал. Потом, правда, целовал, обнимал, затискивал до синевы, когда эпизод был отснят, и вот ради таких мгновений каждый и жил на площадке.
Штрих… Зуева вдруг прострелило молнией – что-то сейчас случится…
И Лёня… Вдруг Лёня… Лёня, Лёня Бродский, тишайший, интеллигентнейший из всех интеллигентов, кинооператор в седьмом колене, вскочил в режиссёрской дрезине и трёхэтажным матом завопил:
- Стоооооооооооп, мать вашу!
На площадке всё замерло. Воздвиженский, отвесив челюсть, вылупился на Лёню …
- Откуда в кадре лошадь?! Что за мудак на ней!.. Охрана, вы там все с глузду съехали! У нас сцена с лошадьми в три часа! Какого хрена сейчас кобыла скачет?
Всё молча повернулись в сторону, куда орал Лёня. За декорацией домиков Дикого Запада никого не было, но пыль, взбитая копытами в воздух, ещё продолжала висеть над землёй. Взревел движок охранного джипа, и машина рванула за идиотом-наездником, погубившим сцену у салуна.
- Какого чёрта! – проорал Зуев охране в рацию.
- Сейчас разберёмся, Михал Андреич… - невозмутимо в эфире прохрипело в ответ.
Игорь давно уже работал на съёмочных площадках, повидал немало и, как обычно, на натуре хлопот всегда было больше, чем в павильоне.
- Поддай газу, вон он, голубчик, - Игорь ткнул пальцем в облако пыли впереди.
Через мгновение джип, резко подрезав, остановил ездока. Взмыленная лошадь храпела и беспокойно перебирала копытами по выжженой солнцем земле. Игорь открыл дверь, вышел, взял лошадь под уздцы и тихо, но властно, приказал:
- Спешиваемся!
Всадник пожал плечами, мягко соскочил на землю, правой рукой продолжая держать рожок седла. Игорю едва доходил до плеча - проблем не будет, подумал он:
- Ты кто?
- Генри, - ответил наездник.
Прозвучало больше, как «Хенри», да и буква «р» вышла мягкой, картавой, какой-то не русской. Игорь смотрел на коротыша, не понимая - что-то в нём было не совсем так…
- Генри кто?!
- Пойндекстер. Генри Пойндекстер…
- Господи, этого ещё не хватало! - Лидия Геннадьевна закатила глаза. – И как мне прикажешь оформлять американца?.. Марк, как я устала от твоих прихотей!
Двадцать лет она уже работала главным бухгалтером в кинобизнесе. Двадцать факинг йеарз, как сказал бы тот самый Генри, невесть откуда взявшийся американец. Воздвиженский, сумасшедше вращая глазами, самолично примчался в трейлер, где сидела бухгалтерия и отдал всяческие распоряжения… Да, американец! Да, плевать, что нет документов!.. К чёрту всё, он нам нужен!
- Марк! - Лидия зло уткнула руки в бока и выкатила глаза. - У него нет головы!
— Оформляйте! – рычал Воздвиженский. – Сегодняшним числом! Срочно!
Бар на Парковой работал до двух ночи. Но, когда в него вваливались киношники… Когда в него вваливались киношники случалось, не закрывались по трое суток кряду, пока те не закончат пить. Одному богу известно, сколько это продлится сейчас, хмурился бармен: Зуев, Воздвиженский и какой-то без головы бухали за стойкой уже часа три… Кажется, Генри… Тот, третий… Беседа шла неспешно, но слов не разобрать. И вообще, компашка, как компашка, только Генри смешно пил – стаканами, и вливал их сверху в себя. Дурдом какой-то. Как дети малые, киношники, всё не наиграются…
- Ты видел, как она на тебя смотрела? – Зуев спросил и закурил.
Туловище Генри повернулось:
- Алиса? - голос шёл откуда-то изнутри, глубокий, чистый и ясный, будто с тобой разговаривает ангел.
- Да.
- Она – супер! Таких каскадёров - поискать, Миша, - он смешно выговаривал русское имя: что-то типа «Мишьйа»… Смешно, но с большим обаянием.
На Алисе вдруг и кончился съёмочный день. Нет, не в буквальном смысле, просто, они уже перетёрли всё, чем отметился этот самый первый съёмочный день. Воздвиженского распирало, но…
- Н-да, господа… Я не из породы людей, которые обидят гостеприимных хозяев, но, послушайте - задумчиво протянул Генри, — это – не виски, это пойло какое-то…
И грустно повращал стакан пальцами. Зуев с Воздвиженским виновато переглянулись.
- Прости, старик! – поджал губы Зуев. – Здесь не Техас. Но, чем богаты…
- Да уж… - Генри поднялся с табурета и прошёлся вдоль стойки. Пустой бар наполнился гулом каблуков и позвякиванием шпор. Потом резко обернулся. – Так что тебя волнует, Марк? Откуда я говорю? - Его плечи вздрогнули в усмешке. – Вы, недолгожители, такие все одинаковые… Одни и те же вопросы… Как я говорю, как ем... Слава богу, не спрашиваете, как живу без подушек? А знаете, господа, – Генри оживился, - сколько денег я сэкономил на шампунях и стоматологах!..
- И на ватных палочках… - вставил Воздвиженский.
- На них – больше всего! Поймите же, не обязательно рвать глотку, чтобы тебя услышали. Просто поймите, и всё. Ну понимают же, в конце концов, все, что я, Генри Пойндекстер, всадник без головы, за последние сто лет заработал на съёмках такую кучу денег, что вам и не снилось, - Генри вернулся на табурет. - А то, что говорю без головы – для вас дикость.
Зуев вытянул шею, силясь посмотреть, что же, всё-таки, укрывает пончо на плечах Генри, но тут же его нос уткнулся в холодное дуло кольта.
- Не надо, - вежливо попросил Генри. – Я нанялся к вам скакать на лошади и стрелять, а не превращать себя в препарированную лягушку. Будем придерживаться условий сделки. Не вы – первые, не вы – последние.
- Да, да! – смущённый, Зуев сел обратно.
- Я вам сейчас покажу фокус.
- Зачем? – настала очередь Воздвиженского оживиться.
- Чтобы вы поняли, как одинаковы все, чей век ограничен.
Генри взял со стойки салфетку, рядом лежащую ручку бармена, что-то написал и перевернул:
- Итак, Марк, на чём мы остановились?
- На фокусе? Ах, нет, прости! Слушай, я сам, словно в кино. Вестерн, который снимаем, всадник без головы…
- Дерьмо ваш вестерн.
- Ещё вернёмся к этому. Но ты сам… Зачем ты здесь? Твоя душа что-то ищет, она не может найти покой?..
Генри откинул плечи так, что, будь у него голова, она бы от скуки свалилась на пол. Затем перевернул салфетку и протянул Марку. Тот пробежал глазами и дал Зуеву.
- «Твоя душа не может найти покой?» - прочитал Миша вслух озадаченным голосом.
- Одни и те же встречи, одни и те же вопросы... – Генри грустно плеснул в стакан ирландское пойло и (в буквальном смысле) опрокинул в себя. Потом также грустно вздохнул. – Как, чёрт возьми, хочется сигару… Если не сложно, Марк, прикури одну. Я обожаю этот запах! Запах моего детства… отца… Только не лезьте с вопросами, как я слышу ароматы. Спасибо заранее!
Воздвиженский пошептался с барменом и через минуту сделал первую затяжку.
- О… - протянул Генри в восторге. – Ещё!
Воздвиженский повторил. Генри, насладившись блаженством, повернул к нему плечи:
- Марк, я просто хочу найти себе пару. Какую-нибудь безбашенную оторву, на которую потрачу бессмертную жизнь и бесконечные деньги. Плевать мне на душу. Точка.
Три месяца съёмок пролетели как миг, мимолётный экстаз. Генри научил каскадёров таким трюкам, о которых нигде не прочтёшь, каждый теперь на скаку стрелял из-под брюха лошади в глаз воробью с расстояния в сто шагов, сцена ограбления банка вошла во все учебники по кинематографии. Вестерн, не родной, не русский, удался на все сто, и, как говаривал Воздвиженский, ради таких мгновений стоит жить.
Генри - всеобщий любимец, лидер, божество... И когда наступило утро прощания…
- Мне жаль… - Воздвиженский (сам Воздвиженский!), придерживая поводья, прогарцевал к нему в седле перед собравшейся группой. – Мне жаль, старик…
- Чего? – и всем показалось, что Генри улыбнулся.
Такое возможно? Наверное, если почувствовать не человека, а Генри.
- Мне жаль, что уезжаешь. Жаль, что всё кончилось. А больше всего жаль…
- Что уезжаю один?
- Да. Прости, но у тебя всё ещё будет.
- Нет, Марк, - Генри откинулся в седле, - не будет…
- Думаешь?
- Да, - Генри качнул плечами. – Ваша чёртова медицина и технологии!
Из-за декораций раздался цокот копыт.
- Нам пора! – Генри пришпорил лошадь – навстречу выплывал конь Арбалет с очаровательной спутницей в седле – Алисой, лучшим каскадёром, которого только можно найти. Она тоже была без головы…
- Ваша чёртова медицина!
И, не спеша, два безбашенных всадника поскакали навстречу солнцу…
- Лидия Геннадьевна…
- Ой, Маш… – отмахнулась главбух, запивая аспирин стаканом коньяка.
Маша, восходящая звезда бухгалтерии, не отрываясь, смотрела в окно:
- У нас тут теперь двое без головы… Инвалиды. Можем сэкономить целую кучу на налогах…
