взглядывает на сумасшедшего, но затем вздыхает, оборачивается к мальчику и все же решается себя выдать. – Так ты, значит, торгуешь?
Исэндар медлит, оглядывается, не знает, можно ли об этом говорить, вспомнив слова усатого про разрешение на торговлю, но затем все же отвечает, поскольку другого выбора у него все равно нет.
– Ну… как-то так, да. А чего?
– Чего продаешь? Может, и мне продашь, ежели цена годная, м?
Такие слова на мальчика действуют мгновенно, что он даже забывает про всякую осторожность. Сейчас ведь это самое главное, заработать, чтобы найти себе жилье и пропитание, одежду и новое оружие, которое будет достаточно крепким, но недостаточно выделяющимся, как кинжал Альзара. Наверняка ведь, если кто-то недобрый этот ножик увидит, так сразу же захочет отобрать. Жадность в нем от неопытности расцветает слишком быстро, слишком ярким и приятным чувством.
– Я мази делаю…
– Тише ты, – резко перебивает толстяк. – Вдруг услышит кто из постояльцев. Мази, значит? И дорого просишь?
О качестве хозяин и не думает спрашивать, угадав, что плохой товар усатый и его компания брать бы не стали. Да и цена волнует толстяка гораздо больше, чем качество. Если только она окажется невысокая, то наверняка можно будет хорошо заработать, а мужчина никогда и ни за что бы не стал упускать возможность лишний раз на чем-нибудь нажиться.
Мальчик долго не раздумывает.
– Половину цены, – говорит он, не успев еще посчитать, сколько в итоге заплатил усатый за каждую из порций отдельно.
Только вот мужик, вместо того чтобы обрадоваться, нахмуривается.
– Половину? – удивляется он. – Э, малец, да ты, видать, ничего в торговле не смыслишь.
Исэндар, услышав это, теряется. Никак не выходит понять, что не так. Предложение ведь хорошее, как ни посмотри, вместо полной цены нужно отдать всего половину. Так что он лишь смотрит, недоумевая, и хозяин двора не ждет вопроса, а сразу же все торопится объяснить.
– Ты послушай, малец, – наклоняется он еще ближе, окончательно перейдя на шепот. – Ты можешь ходить по городу и искать себе покупателей, если хочешь, ну и… сам понимаешь, рано или поздно стража-то тебя возьмет, как ни смотри. Да что там, я бы мог вот сейчас им пойти, да сказать, что завелся тут такой вот торгаш-недоросток, так мне бы еще и заплатили.
Мальчик хмурится, но мужчина не дает ему ничего сказать.
– Я, конечно, не пойду, – сразу продолжает он. – Но ведь мог бы. А я тебе вот чего предлагаю, ты мне давай за четвертую часть свои мази, а? Оно, конечно, немного, да ты и так наваришь деньжат. А я уж их за полцены отдам, чтобы и мне тоже было выгодно. Сам же понимаешь, да?
Исэндар нахмуривается еще сильнее, крепко задумавшись. В словах хозяина, кажется ему, есть смысл. Вернее, так оно все и есть. Усатый то же самое говорил, что разрешение требуется. У хозяина двора оно наверняка же есть, ему ничего не будет. Да и он если будет сбывать мази за полцены, то действительно ничего не заработает, когда и покупал бы их по такой же стоимости.
– Хорошее дело, я тебе говорю, – не дает мужчина подумать спокойно. – Давай так, у меня комната стоит всего пятак. Я тебе отдам свободную, на кухне можешь печью воспользоваться, ежели надо, да еще тебя здесь вместе с дураком накормят. Я ему велю даже подавать две кружки моего пива к еде. Взамен, ты мне сначала таких вот мазей сделай, как ты охотникам продал. Я их сторгую, они в счет жилья и еды пойдут, а тогда делай еще, так я уж тебе платить буду за каждую, что сверх платы будет. А? Хорошее дело, чего думать? Ну? Жмешь руку или как? Решай. Ну?
Мужчина специально так, не дает опомниться, но на неопытного мальчишку его слова быстро и легко срабатывают.
– Ладно, – соглашается Исэндар, а впрочем, и он тоже догадывается потребовать кое-что, чего мужчина никак не ожидает. – Только ты мне еще расскажешь кое-чего. Я Голоса ищу, который человека одного на смерть осудил… ты не подумай, ничего такого, я не за местью, или вроде того, я просто знать хочу, за что наказание тому человеку было, выспросить хочу, ежели скажет. Так вот, ты мне все про него поможешь разузнать, а тогда я еще сверху тебе мазей сделаю, в оплату. – Мальчик замирает на миг, видит, что торговец сжал ладонь, раздумывая, и тогда он уже сам предлагает этот жест договоренности и поднимает кисть, выпрямив на ней пальцы. – Ну что, дядя, по рукам?
Хозяин молчит, а затем шевелит губами, расплывается в довольной улыбке и слабо, чтобы никто не заметил, ударяет по руке.
– Добро, малец, – наклоняется он ближе, а затем говорит совсем тихо: – Ну даешь, торгаш. Хе-хе. Хорошее дело мы придумали. Ну, тогда сразу принимайся за работу, чтобы жилье и еду оплатить, а к вечеру ежели сделаешь уже мазей штук пять, так и оставайся на ночлег, денег уж тогда не потребую, как и уговорились.
Следом он отводит мальчишку к двери, но внутрь сразу не пускает, а вместо этого зовет пышную работницу, которая здесь и убирает, и раздает еду, и присматривает за хозяйством, а иногда и помогает второй женщине, бодрой, худой старушке с готовкой пищи.
– Проводи мальчишку и дурака, – не стесняясь выражений объясняется с работницей хозяин. – Дай им верхнюю, с окошком. И еще, Глафье передай, чтобы к печи мальца пускала, ежели ему потребуется. Все, иди, я пока тут посмотрю за тебя. Да только не задерживайся.
И Исэндар сразу же начинает работать. Прежде всего он спускается и просит хозяина показать, где взять чистой воды. Тот отправляет к колодцу, стоящему за конюшней. Дурак, оббегав весь город, в прошлый раз тащил воду чуть ли не с другого его конца, а потому теперь радуется, хотя ему мальчик даже и работы никакой не поручает.
– Ты здесь сиди. Понял? – строгим голосом велит мальчик. – Я пока наберу трав, а ты просто жди, ничего без меня не делай.
Кинжал Альзара он так и носит, спрятав за поясом под рубахой. Там уже ножны этого небольшого оружия стерли кожу, она щиплет, покраснев, но приходится не обращать внимания.
Да и бо́льшая часть дня уходит на сбор. В зельеварении это оказывается самой трудной и продолжительной частью работы. Во всяком случае, так получается сейчас, пока еще кроме мазей сделать ничего и нельзя, пока все тайны ремесла еще неизвестны, и пока даже самое простое зелье еще сделать невозможно, без риска опять нечаянно отравиться.
Зато к вечеру мази уже готовы.
– Ха! Ты погляди! – громко изумляется хозяин, когда получает от мальчика даже не пять, а сразу дюжину замотанных в широкие древесные листья порций заживляющей раны мази.
Впрочем, он тут же стихает, усмирив радостный пыл. Едва охотники из города ушли, как на постоялом дворе становится тихо. К вечеру никого нет. Несколько торговцев, молча поужинав, отправились сразу же отдыхать, а потому в большом зале Исэндар с мужиком остаются наедине.
– А дурак твой где? В комнате? Ты гляди, чтобы ничего он мне там не сломал, а то платить заставлю, так и знай.
– Ничего он не сломает.
– Тем лучше, а то ведь я с тебя буду спрашивать, а не с него. Ну ладно, – успокаивается толстяк, возвращая себе улыбку. – Гляжу, сделал больше, чем на оплату надобно. Вот как поступим. Завтра я их сторговать попробую, ежели получится, то сможешь оставаться, да я еще тебе плату отдам за те, что сверх жилья пойдут. Жилье-то ведь тебе все равно нужно, так? Так. Как иначе? И есть чего-нибудь надобно трижды в день, а оно накладно. Так что завтра мы так сделаем: дюжину мазей ты мне отдаешь за кров и за еду, а остальное…
– Дюжину?! – недоумевает мальчик.
– А чего ты хотел?
– Так ведь на пять договаривались!
– Ну-ну! Покричи еще мне тут, дурень, – задавливает хозяин мальчишеское недовольство собственной хмуростью. – За ужин и за ночь договаривались. Али не так? Ты мне за один обед три бронзы отдал, так? А теперь прибавь еще завтрак, ужин, да ночевку. Или мне тебя бесплатно надобно держать? Али я не прав? Так ты скажи, вот и посмотрим.
Исэндар сжимает губы, брови сдвигает, но понимает, что не может ничего ответить, поскольку, в конечном счете, толстяк оказывается прав.
– Воооот, – сразу же подхватывает хозяин двора эту мысль, прочитав ее в промедлении мальчика. – Да чего ты думаешь, обманываю я тебя? Ну так сам иди поторгуй, вот мы и поглядим, чего ты там себе наторгуешь. А тогда приходи ко мне кушать да ночевать, да только я с тебя цену возьму, как с обычного гостя, а не так, что поблажки делаю, как хорошему работнику.
Это сбивает пыл. Внутри быстро гаснет жар недовольства, растворяясь волной прохлады, отступившей от груди и расползшейся по телу.
– Значит, дюжину за кров и еду, – подводит мужчина итог. – Да и это мы еще завтра посмотрим, смогу ли чего продать, а то ведь ежели никто не возьмет, так уж ты не взыщи, малец.
Исэндар сразу напрягается. Он лишь теперь понимает, что может снова оказаться на улице. А ведь только в голову взбрела мысль, что уже не придется спать на холоде, голодным, рискуя внезапно стать кормом для одичавших собак, прокравшихся на ночные улицы.
Да и самостоятельно искать покупателей, как легко догадаться, задача не из простых, так что остается только согласиться. Все лучше, чем поссориться с толстяком. Пусть он за каждую порцию мази дает еще меньше, чем усатый, а все-таки это немало, особенно если учесть насколько трудно заработать хоть немного обычному мальчишке.
Исэндару, конечно, все это доподлинно неизвестно, но ум цепляется упорно за то, чего удалось добиться. Да и можно будет заработать еще, когда вернутся охотники. А кроме того, есть и еще одна причина, которая могла бы заставить мальчика работать даже бесплатно, только за жилье и за еду, отдавая даже больше дюжины мазей каждый день и не требуя взамен большего. И толстяк, к счастью, эту причину не угадывает, а мальчик ведет себя достаточно осторожно, чтобы не давать ему повода что-то заподозрить.
– А что с Голосом?
– А что? – удивляется мужчина, взяв себя за горло. – Как обычно.
– Да я про Голоса, про судью.
– А… ничего, малец. Как узнаю, так и скажу. Не донимай. Все, ты иди, завтра опять мази свои готовь, я с тебя денег просить не буду. Ежели плату решу требовать, так я заранее скажу, – уверяет мужчина. – А за уже съеденное я с тебя брать не стану.
Остается только вернуться в комнату и укладываться спать.
– Хватит ерзать, – сердится мальчик на дурака.
Тот сразу замирает. Глаза сумасшедший не закрывает, оглядывается с беспокойством на Исэндара, но молчит, послушно лежит без движений и не отвлекает от сна. Хотя, провалиться в темноту сонного покоя все равно не получается.
– Эх, – вздыхает мальчик. – Вот, говорил, все наладится. А завтра еще лучше будет. Ты спи, дурак, спи. Завтра поможешь мне, ладно? Я покажу, чего надобно, а ты потом со мной вместе насобираешь травы, да как наготовим этому… толстяку сразу две дюжины… нет, три дюжины мазей! Ух! Эх, да… а потом… ах, – зевает он протяжно, – потом и оденемся, как положено. Люди-то все кругом, смотри, в чистой одежде совсем иначе выглядят, не как дома. И мы тоже… оденемся… будем с тобой… как… нормальные… все…
А затем вдруг наступает утро. Мальчишка просыпается засветло.
– Вставай, дурак. Пора!
На кухне старушка еще только начинает готовить, и Исэндар, еще не привыкший к ней обращаться, перебарывает стеснение, просит сготовить ему завтрак, но затем приходится идти к хозяину, и только с его разрешения получить свою
