рафинированной ее форме. Блок, был, что называется не житейским человеком. Он воспринял революцию как музыку и, очарованный неведомыми звуками, не сразу разглядел социальные последствия: и бюрократию и, мещанство в самых худших его проявлениях и откровенную буржуазность. Все это породило новую литературу, вызвало к жизни рассказы Зощенко и романы Ильфа и Петрова, ибо с уродливым можно бороться только смехом. Но Блок – трагик, романтик, не был смехачом.
Он таскал на себе дрова, мама уходила торговать какими-то безделушками и вышивками, жена приносила домой скудный паек – мерзлую картошку и ржавую мелкую селедку. Еды катастрофически не хватало.
15 февраля 1918 года Блок впервые ощутил на себе власть революции. Он был арестован и доставлен в следственный изолятор ЧК. Его обвиняли в связях с эсерами. Это было серьезно, но благодаря заступничеству А.В.Луначарского, поэта отпустили через два дня. Но этих двух дней Блоку было достаточно, чтобы понять: его вера в обновление – иллюзия. Именно тогда родилась горькая поэма «Двенадцать». Вовсе не революционная, а трагическая. Самое дорогое в жизни – это иллюзии. За них приходится платить дороже всего.
Блок продолжает выступать со своими стихами. Но новой публике уже не нужны ни Незнакомка, ни Прекрасная Дама, ни нежный ирис Флоренции, ни Девочка из церковного хора. Они их просто не слышат.
25 Апреля 1921 года. Последнее выступление Блока на публике. Заканчивается скандалом. Блока прерывает поэт Александр Струве. Начал кричать из зала на какое-о блоковское стихотворение: «Где здесь рифмы? Вы – мертвец и поэзия ваша мертва.»
Корней Чуковский так описывал этот злополучный вечер: «Блок наклонился ко мне и сказал:
— Это правда.
И хотя я не видел его, я всею спиною почувствовал, что он улыбается.
— Он говорит правду: я умер.»
С этого дня начался обратный отсчет. Все, что сияло, манило, обещало прекрасную новую жизнь разбивалось в прах, превращалось в бесконечную бюрократическую ложь.
Он отстранился от всякого участия в работе и только молчал на заседаниях в литературных сообществах.
Начала стремительно развиваться болезнь. У него был наследственный невроз сердца, потом началась цинга, астма и в конечном счете – рак мозга.
К июлю 1921 года стало ясно – болезнь необратима. Рядом неотступно были две главные женщины его жизни – мама и жена.
Он не хотел бороться с болезнью. Говорят, что на начальном этапе ее можно было лечить. Но то ли устал сопротивляться организм, то ли из глубин поэтической пророческой души донесся приказ – «Хватит!»
Уходящему ведом его час. Можно много говорить о роковых дуэлях Пушкина и Лермонтова, о петле Есенина, выстреле Маяковского, винить во всем фатум, судьбу, обстоятельства. Но все главное и роковое в нас рождается в подсознании. И оттуда же в назначенный час раздается тихий приказ – вступить на последнюю дорогу.
Блок в припадках безумия разбивал склянки с лекарствами, которые так тяжело было достать в послереволюционном Петрограде. Не желал возвращаться к разочаровавшей его действительности.
Его можно было спасти. Всего лишь отпустить на лечение за границу. За него ходатайствовали и Луначарский, и Горький. Просили для него об отпуске в Финляндию. Просьба была отклонена со ссылкой на то, что «Блок – натура поэтическая. Произведет на него что-нибудь впечатление там, он и будет писать стихи против нас».
Вместо отпуска за рубеж, приняли решение об улучшении продовольственного положения поэта.
Ходатайства друзей не прекращались. Наконец, 6 августа 1921 года Блоку разрешили выезд заграницу.
В 10.30 утра следующего дня поэта не стало.
Его провожали почти две тысячи человек. Огромная толпа. Всю дорогу от дома до Смоленского кладбища, почти 6 километров, люди несли гроб на руках. Это по сути были похороны Серебряного века. С уходом светлоглазого короля, рассыпалось и его государство. После смерти Блока и расстрела Гумилева началось совсем другая эпоха. Не хуже, не лучше, просто другая.
Но видно и вправду, «Letum non omnia finit» - со смертью не все кончается. В 1944 решено было останки Блока перенести на Литераторские мостки. На Смоленском остался кенотаф с крестом, а на Литераторских воздвигли помпезный черный обелиск. Но существует версия, о которой писал академик Д.Лихачев, что на Литераторские перенесен только череп поэта, а все остальное осталось на Смоленском. Так появилась легенда о «двух могилах Блока», причем на обеих всегда свежие цветы.
…Вот о чем напомнила мне задумчивая бакинская осень в тихом скверике Сабира. Шелестели на ветру янтарные листья чинар, шелестела страницами моя память, соединяя два любимых города – Баку и Санкт-Петербург.
О, лучших дней живые были!
Под вашу песнь из глубины
На землю сумерки сходили
И вечности вставали сны!..
тихо и музыкально!
Твои рассказы можно читать и перечитывать.
Как часто, глядя на осыпающиеся осенние листья, приходят воспоминания...
Спасибо за твои проникновенные строки!
с теплом,