торжественно возвестили о начале казни, и глашатая с громовым голосом, который на трех языках: словенском, ромейском и кутигурском предъявил обвинение Сенчеку, так что самые нетерпеливые из зрителей и посвистывать стали, требуя прекращения говорильни.
Скрежет железного полотна по деревянным ножнам получился действительно коротким, но Ратай чуть изменил наклон ножен, поэтому голова казненного не просто упала вниз, а даже чуть взлетела вверх, перевернувшись в воздухе два или три раза.
– Теперь дарпольские мальчишки совсем распояшутся, – продолжил свое бурчание Корней.
– Собери их и предупреди, что друзья Сенчека поклялись поквитаться с ними за смерть своего десятского, – невозмутимо распорядился князь.
Если для дарпольцев казнь хазарина стала больше развлечением, чем горестью, то на кутигур отсечение головы без присутствия палача нагнала поистине мистический страх. Прежде самым страшным наказанием у них считался обычай тюргешей варить живьем своих врагов в больших котлах, теперь же на первое место вышла «Белая вдова».
Зато все мелкие кутигурские дрязги, по обычаю требующие вмешательства кагана, отныне обходили Дарника стороной – так, на всякий случай. Даже случаи со смертоубийством предпочитали скрывать от своего Князьтархана.
Чуть позже обнаружилась еще одна польза от этой казни: кутигуры накрепко усвоили, что их детям от дарпольцев ничего не угрожает, и количество учеников в школах Ставки и Дарполя сразу резко возросло. Да и сами дарпольские сорванцы сильно присмирели, ходили по городу только группой и перебрались ночевать в гридницы словенских ратников.
В отличие от кутигуров, всегда скрывающих перед чужаками свои мелкие преступления, дарпольцы славились прямо противоположным качеством. Доносительство тут было ни при чем, их просто всегда подводило собственное тщеславие. Любой молодец по прошествии времени обязательно хвастал кому-то о своем «геройстве», что затем расходилось по следующим ушам и языкам. Корнею, блюстителю тайного сыска, оставалось лишь дождаться, когда не меньше десяти человек пересказали сей секрет (чтобы нельзя было установить конкретного доносчика) и преспокойно вести воришку на княжеский суд. На суде, конечно, можно было клятственно отпереться от своего проступка, но когда все кругом знают, что ты виноват, прослыть трусливым обманщиком не всякому хочется. Вот и признавались, и получали причитающуюся наказание, еще и удивлялись, как это его смогли столь легко разыскать.
Несколько раз показав себя бесжалостным судьей, Рыбья Кровь в дальнейшем был достаточно снисходителен, нащупав еще один действенный способ наказания: перевод ратников на какое-то время из воинов в простые людины, что грозило отказом в летнем походе. Все уже знали, что в поход пойдут только четыре хоругви, а с учетом кутигурской орды, туда мог попасть лишь каждый третий из дарпольцев.
Такое наказание понесли найденные Корнеем убийцы коровы, и похитители наконечников стрел и много кто еще. Разыскал-таки воевода-помощник и поджигателя княжьих хором. Один из шестерых охранников, который отвечал на его вопросы наиболее разумно, сразу после допроса бесследно исчез, прихватив с собой двух лошадей и припасы на двухнедельное путешествие по зимней степи. Впрочем, для Дарника это явилось самым выгодным результатом: во-первых, потому что он не ошибся в своих подозрениях, во-вторых, не приходилось всем объявлять, что на него было покушение, в-третьих, избавляло от наказания поджигателю – если он, князь, еще и в такой ерунде будет удачлив, то непременно не повезет в чем-то действительно большом и важном. Да и брезговал он уже как-то узнавать подробности поджога: за что и почему.
– Никакой погони и поисков! – настрого приказал он воеводе-помощнику. – Что сделано – то сделано, будем беспокоиться о будущем, а не о прошлом.
В качестве награды за свой розыск-упущение Корней настойчиво стал просить о включение в Ближний Круг свою Эсфирь, мол, она будет еще полезней, чем Калчу. Однажды даже задал этот вопрос на воскресных боевых игрищах, понимая, что глядя в глаза его жене Дарнику будет труднее отказать.
– Хорошо, завтра же с утра жду Эсфирь на Ближнем Круге, – охотно согласился князь. – Вот только, увы, без тебя.
– А я что?! – изумился воевода-помощник.
– У меня даже законная княгиня не входит в ближние советники, а ты с женой почему-то там хочешь быть. Выбирай: либо она, либо ты!
– Князь прав, – поспешила опередить возмущенным слова мужа Эсфирь. – Конечно, это ты должен быть в «ближних».
– А как же ты? – обескуражен был ее малодушием Корней.
– Я же умная, что-нибудь придумаю, – с улыбкой пообещала красавица-толмачка.
И придумала: неделю спустя в Дарполе возник еще один княжеский совет.
