13
Пытка проходила в подвале брошенного недостроенного здания. Давно ожидая и такого поворота событий, Терехин заранее был готов и к нему. После двух десятков ударов по самым болевым точкам и прижиганий сигаретами гениталий «сломался» и стал давать нужные показания. Это были сведения о тех, кто раньше времени спрыгнул с их карательного бронепоезда, кого было не жалко – предатели они предатели и есть. Зато трех человек, что оставались при нем до сегодняшнего дня, Виталий Борисович сумел на время обезопасить – вместо них называл других конкретных людей из спецслужб, которые за два последних года непонятным образом исчезли. Разумеется, при системном скрупулезном розыске эта липа, в конце концов, обнаружится, но все равно пройдет минимум пара недель, и его верная троица, обнаружив исчезновение шефа, обязательно сообразит, что к чему и сумеет побеспокоиться о собственной выживаемости.
Сам как-либо выкручиваться он даже не пытался. Ни на какое законное судебное разбирательство, или хотя бы на закрытый трибунал ему также рассчитывать не приходилось – уж слишком скользкая для всех тема эта их тайная организация «Верность присяге», никто не захочет, чтобы малейшее упоминание о ней куда-либо просочилось.
Сейчас, стараясь хоть как-то заблокировать физическую боль, что разрывала его тело, Терехин попытался вспомнить, как именно хоронят неопознанные трупы бомжей: упаковывают в мешок, или просто бросают в яму. А может эти парни, веселья ради, устроят ему расчлененку и развезут по разным свалкам. Ну что ж, такая смерть тоже не хуже любой другой. Зато какую пищу для домыслов даст его исчезновение всем тем, кто хоть немного в курсе дела!
Дознавателей было трое: шеф службы безопасности холдинга «Элис» Лавочкин, бывший участковый Грибаев и недавно взятый на работу бывший опер Смыга, тот, что походил на крысу. Сам Лавочкин был с Лубянки, поэтому относился к своим подручным с некоторым корпоративным высокомерием, всякий раз давая им понять, что знает про них гораздо больше, чем они сами о себе знают. Утром, посылая их брать Терехина, Лавочкин небрежно бросил:
– Возможно, сегодня вас ожидает посвящение в нашу масонскую ложу.
– Что он имел в виду? – спросил Смыга у Грибаева по дороге в адрес, как у более старослужащего сотрудника «Элиса».
– Я думаю, ликвидация, а то и расчлененка, – с деланным равнодушием объявил бывший участковый. – Проверка на вшивость.
– Ну и ты как?
– Так же как и ты… – Грибаев даже не стал договаривать и так было понятно, что рано или поздно на этой работе их постараются замазать большой кровью для лучшего послушания, ну и для лучшей заплаты, разумеется.
Сейчас над Терехиным они старались изо всех сил, в надежде, что пытками дело только и обойдется. Ведь ясно же, что пенсионер, инициатор пятнадцати убийств никуда жаловаться не побежит.
Диктофон записывал все признания их жертвы. Лавочкин, не доверяя железу, помечал то, что его интересовало, одному ему понятному значками в своей записной книжке. Пора было закругляться. Но дать команду: «отставить» значило проявить излишнюю мягкость, пусть его сыщики еще полютуют, больше потом послушными будут.
– Чего еще он должен сказать? – первым притомился более молодой Смыга.
– Уже все сказал, – шеф закрыл свою книжечку и спрятал в карман.
– Так чего мы его мутузим? – от собственного прозрения Грибаев даже опустил занесенную для удара ногу.
– Я думал, вам приятен сам процесс, – спокойно произнес Лавочкин.
Оба заплечных молодца вопросительно посмотрели друг на друга.
– А дальше с ним что? – Грибаев достал носовой платок и принялся вытирать с рук кровь.
Шеф только выразительно хмыкнул.
– Прямо здесь? – Смыга с сомнением осмотрел подвальное помещение. Нести труп сто метров до машины ему никак не хотелось.
– Только без отпечатков пальцев и стоматолога, – спокойно распорядился Лавочкин. Это означало, что у трупа не должно было остаться ни зубов, ни пальцев.
– Черт, я топорик в багажнике оставил! – Смыга, получив взглядом у шефа разрешение, потопал из подвала за инструментом.
Лавочкин сделал жест рукой в сторону пустой жестянки, валявшейся в углу. Грибаев наполнил ее дождевой водой, стоявшей в цементной ямине, и вылил на отключившегося в очередной раз Терехина. Тот чуть шевельнулся.
– Ну что, Неуловимый Мститель, хорошо тебе сейчас? – Лавочкин нагнулся к нему уже с чисто медицинским интересом.
– Хорошо, – Виталий Михайлович с трудом разлепил разбитые губы.
– Старый пень, а туда же. Пятнадцать душ за шесть лет загубил и все еще не наелся, – почти умиротворенно укорил Лавочкин.
– Девятнадцать, – поправил Терехин.
– Ну до тех четверых мне дела нет. Меня моя пятнадцатка больше заботит. Вернее, уже тоже не заботит. Скажи, не страшно вот так сейчас умирать? В загаженной норе и чтобы никто никогда не узнал, как ты окочурился? Твои подельники точно так же умирать будут: вовсе не народными мстителями, а как гнойные наросты.
Терехин считал иначе.
– Хорошо… Хорошо так умирать… Я рад… Ненавижу… Вы все тоже предатели Родины.
В дверном проеме появился Смыга с туристическим топориком в руке.
– Вот же упертый. Кончайте его. – Лавочкин встал и направился на выход, но не ушел, остался наблюдать за «посвящением» своих подручных.
Те, собираясь с духом, глянули на шефа, потом уставились на еще живого старика. Смыга половчее перевернул топорик обушком вперед.
– На, прикройся. Кровью все запачкаешь, – Грибаев протянул напарнику большой фанерный лист, стоявший тут у стены.
– У меня родная жена не такая заботливая, как ты! – засмеялся Смыга, взял фанеру левой рукой как щит, а правой половчее перехватил топорик и шагнул вперед.
Терехин смотрел на убийц немигающим взглядом, его губы улыбались.
14
Алекс, как и обещал, набрал на следующий день у Юли на компьютере закрытую характеристику на самого себя. После тренажа с интернатовскими доносами это было совсем не сложно.
– «…Свое негативное отношение к окружающему он не скрывает, – вслух с выражением читала Юля то, что ей надо было передать «симпатичному молодому человеку». – Больше всего меня покоробило, как он однажды назвал русских главной в мире предательской нацией, мол, сначала предали свою страну, а во время чеченской войны еще и свою армию. Несколько раз также утверждал, что нормальный человек никогда такому государству служить не должен. В будущем он спит и видит, как заработает адвокатской карьерой первые сто тысяч долларов и свалит с ними за кордон»…
Она остановилась и удивленно посмотрела на него.
– Ты же говорил, что будешь только прокурором?
– Это я так притворяюсь. Прокурорам мало платят, адвокатам больше.
– Слушай, это же совсем не мой стиль, я бы в жизни так не написала.
– А кто может знать твой стиль. Все нормально будет. Схавают за милую душу.
– А кто вообще может так тобой интересоваться? ФСБ?.. А почему?
– Потому что я знаю два языка: английский и испанский. И вообще…
– Это чтобы разведчиком стать? Ух ты!
– Не с нашим счастьем. Скорее, сидеть в какой-нибудь подвале и слушать американские и испанские радиопереговоры.
Юля чуть призадумалась.
– А тебе за такую характеристику ничего не будет?
– Ну может быть, немножко расстреляют, а так ничего, – ухмыльнулся он, очень довольный своим чувством юмора.
15
Впервые получив от Терехина задание все сделать самому с очередным предателем-отступником, Зацепин понял, что они достигли самого дна в своей деятельности и надо срочно готовить пути отхода. Первым делом он счел нужным как следует вооружиться. Тайник, в котором терехинцы держали свой арсенал был наполнен самым разнообразным оружием, включающим даже гранатометы и один старорежимный давно снятый с вооружения огнемет. Петр выбрал себе три пистолета, несколько гранат и бронежилетов, а также пару ящиков тротила и все это перепрятал в свои собственные схроны. Вторым пунктом были документы, их Петр припас себе тоже в тройном комплекте. С деньгами было похуже – с ними получились только два комплекта. И то их хватало скорее на текущие расходы, чем на серьезное бегство за кордон.
Ничего не поделаешь – пришлось менять планы и самого бегства. Любимые Панама и Коста-Рика отпали сразу, за ними все другие страны западного полушария. Европа выглядела слишком прозрачной и регламентированной, для двухнедельной поездки супер как комфортна, а на год уже хоть волком вой. Из Ближнего Зарубежья приглянулась разве что Белоруссия, там, в единственной, на русский язык представители титульной нации никак не косились, просто потому что сами своей титульной мовой не владели. Но хорошенько все обдумав, Петр отверг и бульбашей. Тут-то и всплыли его собственные слова, которые он произнес в споре еще в студенческие годы:
«Не понимаю я как следует 1937 год. Ведь, видя, что творится, можно было мотануть куда-нибудь в Сибирь, найти там медвежий угол и благополучно пережить все это время. Бред, что НКВД могло вычислить тебя и там. Никогда не поверю, что в сибирской тайге нельзя затеряться».
А с его-то теперешним опытом, да еще при почти полном уничижении главного сыскного ведомства страны, ему сам Бог велел вернуться к сей подростковой идее. И Зацепин на полном серьезе стал прикидывать ее в качестве своего конкретного маршрута.
Об исчезновении Терехина майор узнал из обыкновенной милицейской сводки о неизвестном пожилом мужчине с отрубленными кистями рук и с проломанным лицом. Сначала не поверил просто потому, что как это вообще попало в милицейскую сводку. Тремя заранее условленными способами попытался связаться с Виталием Михайловичем и только, когда это не удалось, понял, что финальная раздача наступила.
Самым разумным было, конечно, тотчас же пускаться в бега, но уподобляться обыкновенному трусливому зайцу не хотелось. К тому же оставалось два неотложных дела, которые необходимо было выполнить. Одно касалось Алекса. Ведь никто кураторства над ним с Зацепина так и не снял, предполагалось, еще некоторое время его вести, пусть упрямый юнец получит высшее образование, а там все равно приставить его к занятию, к которому у Копылова имеются все предпосылки. И второе дело касалось главного кадровика олигархов Николаева, его тоже требовалось выполнить во что бы то ни стало, чтобы у тех, кто расправился с Терехиным возник страх, что «Верность присяге» живет и действует.
16
Продолжая все эти годы регулярно встречаться с дядей Петей, Алекс обнаружил, что Зацепин еще до армии успел окончить два курса филфака МГУ и имел на мировую литературу свой особый взгляд.
Вызвать куратора, который несколько стеснялся сего факта своей биографии, на очередной литературный диспут было не легко, однако Алекс вскоре приспособился первым высказываться на эту тему, и когда его высказывания бывали достаточно провокационны, тогда возникал и ответный выпад Зацепина.
За такими провокациями Алексу не приходилось далеко ходить, достаточно было вспомнить, как скучающие на уроках литературы одноклассники толкали его в спину: «Ну давай!» И он с удовольствием поднимал руку, задавая бедной училке «невинные» вопросы, типа:
– Софья Аркадьевна, а как это так? Действие в «Тарасе Бульбе» происходит в XV веке, а картошку-бульбу
