Родился дед мой, Саша Кирилов, в селе Змеёвка, недалеко от Казани. Поздней осенью 1942 года исполнилось ему 18 лет, и мобилизовали его на войну.
В первые дни 1943 года произошёл в штабе учебного полка один разговор, прямо Сашки касающийся. Ему потом об этом рассказали.
В одной небольшой комнате, стены которой уставлены были деревянными стеллажами с папками, за большим столом сидели напротив друг друга два офицера и листали «Дела» молодых солдат. Тот, кто из них был моложе, вдруг добродушно хмыкнул и, взмахнув листком, сказал:
– Вот, товарищ майор, анкета рядового Кирилова… Одни каракули! Образование – неполное начальное. В строке о технических навыках он написал: – «лапата» и «лублу лушадий. Во как! Парень он деревенский, с виду суховат, но жилистый и выносливый. Ни к орудию, ни к машине его не приставишь! Отпишу-ка я его в стрелковую часть, стрелком.
– Постой, постой, командир! – задумчиво сквозь очки посмотрел на него второй офицер, снял их и, откинувшись на спинку стула, сказал: – Да у нас в полку любой курсант в стрелки годен. А вот этот Кирилов лошадей любит! А когда лошади хорошо пашут? Да когда за ними глаз и уход есть! Вот до войны в верхах спор был, что лучше для перевозки орудий с позиции на позицию – автомашины или кони? Так вот, война показала, что тягачи – это большая скорость, а лошадки – большая надёжность. Сколько проблем с этими авто на фронте, брат ты мой! То бензин у них кончится, то сломалось что – и где взять? А то овраги одни кругом и дорог нет! И всё, стоит наша артиллерия! А вот лошадушки – это другое дело! Они, как и во времена Суворова, пушки тебе куда надо затащат, и еду себе сами везде найдут. И вот вам рядовой Кирилов – готовый военспец на гужевой транспорт!
* * *
В начале 1943 года прибыл Сашка Кирилов, согласно назначению, в отдельный зенитный дивизион. И вскоре подразделенье это стало для него – второй родной дом. Было в нём четыре скорострельных орудия тридцать седьмого калибра. Каждое из них крепко стояло на металлической раме и имело по четыре резиновых колеса. В боевом положении колёса подымались вверх. Весь личный состав дивизиона – тридцать человек. И было ещё в нём пятнадцать лошадок – одиннадцать гужевых и четыре верховых. На тех лошадях, что под сёдлами, ездили командир батареи, его заместитель да два разведчика, которые при всяком передвижении гужевой их колонны ехали впереди. Сашку сразу зачислили в отделение обслуживания, под начало бывалого старшего сержанта Сёмкина.
В каждое зенитное орудие при всех переездах ездовые впрягали по две лошади. А так как на все брички, груженные боеприпасами, палатками и харчами, лошадей не хватало, то при всякой смене позиций ездовым приходилось делать по три ходки. И вот в работе с конским составом молодой боец Кирилов себя показал. Старший сержант Сёмкин был им доволен и доверил ему важное дело – управлять лошадьми при орудии номер два.
Будучи человеком простым и общительным, Сашка Кирилов вскоре стал каждому бойцу дивизиона другом. Всюду его привечали, хлопали по плечу и называли Санькой Казанским, а то и просто – Кирюхой. Руками своими Сашка умел многое и всем помогал. С виду он был не то чтобы беззащитным, а каким-то свойским, и потому всем бойцам и командирам нравилось оказывать ему своё покровительство. Да к тому же выяснилось, что он был хорошим рассказчиком.
В нехитрой своей деревенской жизни Сашка замечал многое, и теперь мог вспоминать о ней без конца. И всё это он выводил так интересно, любовно и со многими подробностями, что многие бойцы искали Кирюху в минуты отдыха, чтобы послушать его, совсем неважно о чем. Много забавлял Санька бойцов рассказами об упрямых козах и бодучих быках, и селянах, то и дело попадающих в переделки по их милости. Но самые забавные истории получались у него про котов. И тогда в конце рассказа все бойцы хватались за животы и катались со смеху.
И так на трудных и длинных дорогах войны, когда Сашка вёл своих лошадок с орудием всё дальше и дальше на запад, многие бойцы из второго зенитного расчета, да и ещё кто-либо со стороны шли рядом с ним. Иногда они слушали его, а иногда каждый говорил о чем-то своём. И потом, Санька Казанский был очень любознательным и задавал всем много вопросов. В его присутствии оттого всегда кипел разговор, и никому не было скучно.
У самого Сашки отца уже лет пять как не было. Дома, в Змеёвке, остались у него бабушка по отцу Устинья, мать да братья с сёстрами – все младшенькие. Бабку Устинью на селе многие уважали и звали Старостихой. А всё оттого, что муж её и его дед Тимофей был в царские времена образцовым хозяином. Из большого уважения крестьяне выбрали его старостой церковного прихода, а заодно и всей сельской общины. С тех пор все, кто приезжал в Змеёвку из Казани по разным делам, шли, прежде всего, к старосте искать ночлега. И для таких вот приезжих и построил Тимофей напротив церкви большую заезжую избу, на свои денежки. После революции церковь эта сгорела. Избу заезжую власти новые у него отобрали и устроили в ней сельсовет. Самого Тимофея услали они в Сибирь, и оттуда не было от него ни одной весточки.
В большом доме их бабушка Устинья была первой хозяйкой. По церковным праздникам приходили к ним подруги бабушки и устраивали молебны. И была среди них тётя Глаша – строгая и подтянутая, любящая ходить в черном. Летом 1942 года, перед призывом в армию, так вышло, что Сашка сошелся с нею поближе. Сразу после посевной их вместе послали на дальний Родниковый лог пасти в одном стаде колхозных телят и коз. Они жили там одни, в шалаше, покрытом брезентом, целый месяц!
Как оказалось, до революции, босоногой тогда девчушкой ушла баба Глаша пешком в один очень большой и славный монастырь. И хотя от послушниц там отбоя не было, её взяли. Потом была первая мировая, а за нею и гражданская война. В 1927 году монастырь тот закрыли, и она вернулась к матери в Змеёвку.
Вот как она Сашке тогда сказала:
– Всем сейчас холодно, голубок, даже в такой жаркий день, как сейчас. Это я о том холоде говорю, что гнетёт души. Но у тебя в груди свой огонёк есть. Ты тепла того для других не жалей. О вере своей молчи. Но поговори с одним, с другим о чём-то светлом. И когда вы у костра в ночном сидите, тоже что-нибудь доброе или смешное расскажи. Есть у тебя дар рассказчика!
Пока вера твоя питается естественной добротою. Но если добудешь доброту, обретённую трудом, то она будет расти и крепнуть. Вся сила в молитве. О том, как на земле жить и молиться надо – гляди на свечу и учись. Сгорая, она даёт свет, сама светится и плачет… Ты приноси Богу молитву: всё остальное – Его дело. Бог – Он везде, но только в сердце Его найти можно. Кроме Бога и тебя там никого нет. Чем ближе кто подойдет к Богу, тем лучше Бог его слышит. Про святых говорят, что они уже пребывают в Боге. Таким вот Батюшка Серафим Саровский наш был, и все три наши блаженные насельницы!
Всякий раз, поминая Бога или батюшку Серафима, она крестилась.
Когда в доме их собрались близкие, чтобы проводить Сашку на войну, то все они оставили их с тётей Глашей в угловой комнате. Монахиня Глаша взяла в красном углу икону Казанской Богородицы и, держа её в руках, велела ему встать перед образом на колени. Затем она тихо прочла молитву и благословила им Сашку. Потом монашка подала ему на ладони желтый потёртый крестик с распятием и сказала:
– Ну, всё, соколёнок, теперь лети! Вот освящённый крестик. А как форму тебе дадут, зашей его под петлицей. Надейся на Господа! Быть в Боге лучше, чем в броне. Молись при всякой опасности и на всяк час, и Бог тебя не оставит…
Вот и стал служить Сашка Кирилов в Красной армии с Богом.
– Артиллерист для нашего брата, гужевого – во всём указ! – наставлял рядового Кирилова сержант Сёмкин, указуя пальцем вверх. – Вот ежели тебе кто из них что скажет, то ты в лепёшку расшибись, а уважь! Мы, ездовые, что, деревня лапотная. А они все инженера важные, все с городу и, почитай, каждый второй партиец-ленинец!
– Всё будет сделано! – бодрым голосом заверил его рядовой Кирилов.
– А ты, Кирюха, я гляжу – пушек боишься? – похлопал его по плечу старший сержант. – Не боись! Вот ежели ты из винтовки стрельнуть можешь, то и из пушки сможешь!
Однажды орудие номер два стояло отдельно от трёх других зениток и прикрывало понтонную переправу. День был слякотный, пасмунрный: фашистские самолёты в погоду такую не летали. Все бойцы второго боевого расчета сидели на ящиках со снарядами, усталыми глазами смотрели по сторонам. И вот Санька Казанский удумал, как их поразвлечь. Он подошёл к зенитчикам с винтовкою на плече и спросил:
– Батарейцы-братцы, а вот скажите мне, мужику лапотному, только попросту, чем ваше орудие отличается вот от этой моей винтовки?
И тут глаза у всех бойцов сразу загорелись, все они стали смотреть то на винтовку, то на зенитку, да и призадумались. Потом они посовещались о чём-то между собой. Одни постелили поверх ящиков со снарядами брезент, а другие сняли у Сашки с плеча винтовку и в один миг разобрали её. Потом каждый из них выбрал себе по одной детали, стал её рассматривать и что-то с другими обсуждать. В конце концов первый из них положил свою деталь на затвор орудия и, как по написанному, доложил обо всех их отличиях. Второй показал на лафет пушки и, активно жестикулируя, стал что-то объяснять. Но не всё из того, что он сказал, другим зенитчикам понравилось, они стали его поправлять, и у них завязался спор.
Сашка Казанский был не уж рад, что заварил всё это – так как батарейцы разобрали его винтовку, он не мог уйти. Так они же ещё взяли его под руки, подвели к затвору орудия, стали что-то растолковывать, что-то передёргивать и вразнобой пояснять, что и как там движется. О, насколько же Сашке было грустно: он ничегошеньки из всего этого не понимал. Но при этом он делал вид, что их слушает, и даже понимает кое-что.
И вот после того, как довольные собой батарейцы «очень доходчиво» объяснили ему всё, за один миг собрали его винтовку и повесили ему на плечо, командир боевого расчета, в звании сержанта, то ли в шутку, то ли всерьёз, во всеуслышание сказал:
– Ну что, хлопцы, берём Кирюху в наш расчет седьмым номером?
– Берём, командир! Берём...
– Конечно, берём! – со всех сторон поддержали его бойцы.
– У меня на фрицев глаз меткий! И на бойцов, кто есть кто – намётан, – продолжил командир орудия: – И я вам со всей ответственностью заявляю, что если наш мужик-лапотник чего захочет, то он всего сам добьётся, и даже лётчиком сможет стать! И вот Кирюха наш к артиллерии интерес имеет! Похвально! Ну как его не поддержать! Ну, разве ж мы, друзья его, в том ему не подмога!
– Да мы в лепёшку разобьемся, а поможем!! – дали ему слово бойцы.
С тех пор началась для Саньки ну прямо-таки нелёгкая жизнь. Рядового Кирилова, с одобрения командира батареи (!), то и дело стали отзывать от коней, на учебные тренировки во второй боевой расчёт. На всех учениях ему кричали – «Седьмой номер, сделать то-то или то!»… Конечно же, Седьмой был присвоен номер Сашке в шутку, так как в расчёте было всего пять бойцов. Но
