ПОПУТЧИЦА
Хмурый промозглый вечер… Сквозь плотный туман слабо просвечивался тусклый свет высоких фонарей. Сыро, уныло, противно… Я семенила по скользкому перрону походкой японской гейши. Каблуки предательски подворачивались...
Неожиданная командировка… Нужно смотаться одними сутками. И это когда мне не хотелось двигаться, а лишь выть, желательно в подушку. Вот уже три дня, как мой благоверный собрал чемодан и, отправился к своей мамочке. Я злилась на мужа, и была твердо уверена, если меня не окажется дома, он непременно припрётся, чтобы потом сказать: вот, мол, я был прав, только рада что ушёл…
К горлу подступил ком, хотелось заплакать.
- Чёртовы каблуки! Идиотка! Дебилка! Так тебе и надо!
Да- виновата, задержалась на вечеринке… Но и он не скучал. Когда я вернулась, они с моей приятельницей Веркой, уютно расположившись на диване потягивали пивко. Конечно, устроила скандал! Конечно немного перебрала с бранными словами!.. Правда потом вспомнила, что сама же Верку пригласила. Ну забыла, забыла! С кем не бывает? Но она то какова!?
Подозреваю благоверный умышленно задержал Верку. Проучить меня хотел. И у него получилось. Оскорбил, ревнивой идиоткой обозвал. Ха! Видите ли, жить со мной он не собирается. Ловелас, провоцирующий ревность!
Голос диктора извещающий о приближении поезда, отвлёк от изматывающих душу мыслей.
… Нумерация вагонов с хвоста поезда…
Ах, чтоб вас!.. Утешает что билет в купейный вагон. Может повезёт и никого не подсадят. Хотя это уже наглость.
В вагоне тепло, чисто. И я вздохнула с облегчением.
Дверь в купе приоткрыта. Нижняя полка пустая, а на другой, уже кто-то распластался, прикрывшись одеялом. Вероятно я слишком долго торчала в проеме двери, с постели приподнялась женщина.
– Заходьте, будь ласка, – прожурчала она на украинском, – я тут трошки прыкорнула. Та треба встоваты, бо в нич не засну.
Средних лет, полноватая, с приветливым лицом и блестящими, чёрными, словно спелая смородина, глазами.
– Добре, що ди́вчына. Боялась, що чоловик будэ.
Голос её то приятно журчал, то певуче растягивался. По-украински я больше догадывалась, чем понимала.
– Менэ звуть Ганна, Анна по-вашему.
– Елена, – бросила я, устраиваясь на другой нижней полке.
– Ну, от и добре. Постараюсь говорить по-русски. Вижу, не всё разумеете.
Положив вещи, раздевшись, я принялась стелить постель.
Чего-то вы невеселая, Аленушка, устали мабуть? Не грустите. Сейчас повэчэряем настроение и улучшится.
- Знаете, - начала я…
-Знаю, знаю… Есть вам не хочется… Просто чаю со мною попыйтэ. Добрэ!
Пока она шуршала пакетами, я наблюдала за ней.
Ей далеко за сорок. Ничем не приметная внешность. В толпе встретишь – не заметишь. Но было в ней что-то притягательное. То ли улыбка, то ли с хитринкой глаза… И ещё глубоко-грудной певучий с множеством оттенков голос. От неё веяло теплом, уютом.
На столике выросла гора продуктов. Аппетитный мясной рулет, домашняя кровяная колбаса, солёные огурчики, варёные яйца, пирожки с немыслимыми начинками… Не было лишь украинского сала. А я считала, что хохлы без сала за стол не садятся.
-Ось, усэ и готово! Можно вэчэряты!
– Анна, мне даже неловко. Я не предвидела такого, – забормотала я. Хотя у меня засосало под ложечкой, – я вспомнила, что давно не ела.
– Не беда! Сегодня я вас угощу, в следующий раз вы кого угостите. Оно ж так и в жизни: то ты кого- то, то тоби хтось.
Такой вкуснятины я не ела никогда. Что за волшебница была эта Ганна-Анна! Но я налопалась от души, и с удовольствием откинулась на подушку. Сказалось и действие сладко-терпкой наливки, бутылку которой соседка торжественно водрузила в центр стола. А что нужно русскому да украинцу? Вот такое застолье – и все беды и неудачи отпадают сами собой. Разомлев, я открылась незнакомке, поведала о том, о чём никому не рассказывала бы.
– Э-э, милая ди́вчинка. Радуйся, що молода, та красива. От и живи, не тужи. Тебе тридцать есть? Годы полетять швыдко. А на чоловикив надо реагировать так, як воны цього хотять, и усе будэ добрэ.
– Знаешь, а ведь ты права. Муж хотел, чтобы я приревновала, и у него это получилось. А для чего это он?
– Та нэ печалься про це. Помиришься, он тоби и расскажет. Ты лаской его, лаской. Мужики як диты – к теплу и добру тягнутся. И домой торопиться будут… Суровые сейчас жинки стали. Мужики и придумывают уловки, штоб отлынуть от дома.
– Исполнять его прихоти? Не хочу и не буду!
-Вот, вот. Категоричность зараз в моде. Другим надо брать…
-И чем же?
К моему удивлению, этот немудрёный разговор увлёк меня.
– Рецепт простой: трошки хытрощи, капризности, чуток обидчивости. И суп готов.
Я рассмеялась.
– Ничего себе рецептик!
– А чем плох? – усмехнулась Ганна, посматривая на меня с лукавинкой в глазах. – Жизнь и есть сборная солянка.
Она завозилась в продуктовом пакете, а я обдумывала её совет. Воображения хватило, чтобы представить изумлённое, вытянутое лицо благоверного. Подумал бы, что у меня с головой что-то на почве ревности. Его образ так явственно встал передо мною, что я рассмеялась.
– Ты чего?
Попутчица готовно улыбнулась. В её глазах отразилась искринка - смешинка. Догадалась, о чём я думала.
– Мы со своим после ругни как помиримся, такие у нас ночи любви – слаще некуда. Я умиротворённая, а он такой вальяжный, словно вырастает на глазах. Им треба чувствовать, что жинке хорошо. Женщине, як цвитку, трэба любовь, чтоб жалели и желали. Иначе засохнет от своей ненужности.
– Ой, Анна! Всё у тебя просто.
– Так воно и е. Это мы сами усложняем. Я-то про кохання говорю, а не про случку. Случка или секс – одно и то же. Секс, що шприц, тилькы пырск – и бильш ничого. А любовь крылья поднимает. Вот ответь мне, колы чужие мужчины с тобой заигрывают – это что?
– Наверное, не хватает чего-то дома…
– А ось и нет…Просто ритуал такой. Он лишний раз хочет убедиться, что подобается женщине, что он в форме. А некоторые жинки лэтять, як мотыльки на свит. Мужчина ничего такого не думал, а ему – нате, я уся ваша. Тут и измены.
Я хмыкнула, растерялась:
– А я-то думала, если мужчина посылает сигнал, то считает, что женщина легкомысленная. А это здорово заедает!
– Это усэ йдэ из дытынства. Наши матери як жылы? Стыдились проявлять любовь и ласку даже к детям, не то, что к мужу. Мы так и воспитались. А уж про отношения мужчины и женщины зовсим табу… Советское всё вытравило. Посмотреть на мусульман, они жинок с детства обучают премудростям любви. Умению найти подход к мужчине.
– Не хватало ещё чадру напялить…
Анна не заметила моей язвительности.
– Коли ты йдэшь по вулыци и замечаешь восхищённые взгляды мужчин. Так приятно их ловить. Чувство уверенности появляется – и ты уже богиня.
– Ну, в принципе, – согласилась я. – Но муж-то?
– А вин що, нэ чоловик? Ты его приревновала, а у него, может, и в мыслях ничего такого не было.
– Да уж, у моего точно с даром убеждения не всё в порядке.
– Так и тикають мужчины из дому, – продолжала Анна. – Сначала из психа, а потим и кинцив не отыщешь.
Мне было интересно необычное мышление Анны. Будет что рассказать девчонкам на работе. Они о таком и не слышали. У них одно: мужик ушёл – «козёл», такую бабу бросил; а если загулял – от такой мегеры только и гулять… А тут целая философия!..
…Видимо, я задремала. Очнулась от сильного толчка: кто-то сорвал стоп-кран. Достала сотовый. Два часа ночи, с ума сойти. Мне в пять с минутами выходить, как бы не проспать. Посмотрела на соседку. Она лежала с открытыми глазами на спине, запрокинув руки.
- Не спится?
- Та щось не хочется. В последнее время пагано сплю, думаю, вспоминаю,.. в молодости недодумала, ось навёрстываю. Добре, що до нас никого не подсадили. Да если ще мужик? А?
- Только не это! – с горячностью заявила я.
Ганна с минуту помолчала. На лице у неё за короткое мгновение отразилось множество чувств: от сомнения, до решительности. Наконец приняв окончательное решение, она с неожиданной горячностью сказала:
– Хочешь, розповидаю тоби одно приключение, якэ зи мною сталося у поезди? Никому не рассказывала, тому що сомневалась, что поверят в мою правдивость, а это тяжело. А ты, я чувствую, правильно меня поймешь. Бо утомилась от моей болтовни и философии?
– Что ты. Мне нравится наша беседа. Ты помогла отвлечься от терзающих меня мыслей. Я благодарна случаю, который нас свёл.
– Слухай. Цэ було года два назад. Лето, июнь... солнце… В воздухе солодкий запах липы, жасмина. На перроне суета, народ на юга торопится. Цветасто одеты, радостны… А я ехала у Питер. Настроение отличное, как никогда. Билет достался купейный.
В купе сидел немолодой, представительного вида мужчина, лощёный, самоуверенный. Седоват, лысоват, с животиком. Но я-то,.. я-то! Вся из сэбя! И молода, и здорова… слава Богу. Попутчик оказался не совсем обыкновенный. Спочатку я в него и не всматривалась, мне надо было слушателя. Уж я щебетала-щебетала, да и он разговорился. Оказалось, они с сотрудниками ехали на конференцию в Питер. Двоим достались билеты в другой вагон. Иногда он уходил и вновь возвращался, до своих ходил. Ну мне було усэ одно…
За окном в лугах мелькало цветущее разнотравье: ромашки, колокольчики, кашки, дегтярики. Люблю я цветы… Заботы позади, увлекательная поездка, ожидается встреча с кумовьями, экскурсии по Питеру… Радисть плескала через край. Человеку занятому с таким проявлением чувств, думаю, сталкиваться приходится не часто. Что он про меня подумал – не ведаю. Но в глазах интерес. Проговорили, за полночь улеглись спать. Може, у перше за свое життя не почувствовала мужчину, просто тому, що занята булла собой, самолюбованием. Он мою провинциальную непосредственность истолковал иначе. А может, и придумываю... Узнать бы…
Ближе к утру проснулась от смутной тревоги. Сразу и не поняла, что происходит. Думала – причудилось! А колы протерла очи, то увидела: передо мной стоит римский патриций в тоге. Оказалось, это мой попутчик стоит, завернувшись в белую простыню. Никогда не думала, что так красиво можно завернуться в простыню. Так они в баню ходят, начальники. Ну вот, стоит и на мэнэ дивится. Присел на мою постель. И тут до меня стало доходить, чего ему надо. Я просто остолбенела. Попыталась показать ему недостойность его поведения. Он ещё ближе подвинулся. От страха зубы мои клацалы, выбивали дробь. Но я взяла себя в руки и твердым голосом сказала, що вин глубоко помыляэться, як що думае, що я соглашусь… И что я сейчас закричу. Он с сомнением посмотрел на меня, но встал с постели, так до конца и не поверив в мою искренность. Я подёргала ручку двери, она оказалась незапертой. Мне стало не так страшно. «Не бойся, не трону я тебя», – сказал он хмуро.
Так прошло какое-то время. Вскоре напряжение спало, и я почувствовала, что человек остыл. В полудрёме прошли часы до рассвета. Просыпался за стенками купе народ, зашуршал торбочками. Отвернувшись к стене, я попыталась заснуть. Но какой сон, – лишь бы не встречаться с ним взглядом. По шороху поняла, что одевается. Потом вышел. Я тоже оделась, привела себя в порядок, села у окна.
Вернулся… Одет в отличный костюм, скрывавший полноту. Пахнет дорогим парфюмом.
Я приветствовала его любезной улыбкой, сделав вид, что ничего не случилось. Он тоже
