Я в армии

2. Я в армии 1968 — 1970
Страсти и странствия

День рождения.

Позвонил Хисамеев. С этим татарином я так и не достиг соглашения в дискуссии, кто лучше: татарин или еврей. Каждый, конечно, гнул своё.
Знаешь, Хиса, мне эти дискуссии надоели.
Дурак, я не поэтому звоню. Тебе сегодня двадцатник исполнился и мы ждём тебя в полном сборе на СКП.
Mamma mia! Действительно, всё совпадает! Я сегодня именинник! СКП – это сигнально-контрольный пункт на взлётно-посадочной полосе, а я нахожусь на дальнем приводе, каких-нибудь 3-4 километра до ближнего привода, а там уже рукой подать.
Итак, Серёга присмотрит за техникой, а я беру лыжи, бидончик с самогоном – и в путь. Лётчискую, на собачьем меху куртку мне  подарил капитан Дратва, погибший осенью при неудачной посадке истребителя МИГ. Как раз он только что получил новую амуницию. Мы с ним вместе играли в полузащите, когда в короткое полярное лето проводилось футбольное первенство гражданских и военных обитателей нашего заполярного городка. Куртка с   множеством карманов на змейках и колпаком, унты и варежки были очень кстати, ведь градусник снаружи показывал  –53. Хорошо хоть было сухо и безветренно.
Бзык -бзык, - пошёл я на лыжах. Парочка волков увязалась вслед. Эти молчаливые спутники оленьих стад в этих местах никогда не нападают на людей, но путешествуют на почтительном расстоянии в ожидании своего шанса: чего только при этих людях не случается! Ресницы быстро удлинились за счёт тоненьких белесых льдинок, выдыхаемый пар участвовал в  образоваии дедморозовских ледяных усов.
На ближнем приводе я выпил горячего чаю, оставили одного, который по издревле разработанным правилам не пил и должен присматривать за техникой посадки и сопровождения самолётов - и пошли уже компанией. Мы обслуживали роту запасного аэродрома, эскадрильи прилетали обычно поздней весной, и всё что могло быть в этот тёмный полярный день – это полёты по «Сове». Так называлось, когда американский разведчик летел вдоль нейтральной полосы, а наш истребитель (и наша техника) его сопровождали. Стали болтать и я не увидел крутой спуск, с которого грохнулся, больно ударив себя лыжей по голове. Бидончик же остался при этом в вертикальном положении на вытянутой руке! «Вот это класс!» - заметили спутники. И мы пошли дальше.
Звёздный ковёр над нашими головами слегка подрагивал робкими ленточками сияний. Эти подсвеченные космическими излучателями небесные ленточки преобразовывались на поверхности заснеженных холмов  и впадин сиреневыми тонами, что придавало торжественность унылому однообразию зимней тундры. Но вот уже впереди показался аэродром, тоже заснеженный и тоже в сиреневатых тонах. Полыхнула сигнальная ракета, двери открылись, и я увидел внутри помещения совсем незимнюю картину, усиленную музыкальным ансамблем. Это были наши ленинградцы, с которыми я вместе от места сбора в Пушкине, через карантин в Архангельске и главную дислокацию в Амдерме, прибыл сюда, на обслуживание запасного аэродрома городка Н. Иногда этот ансамбль, стихийно возникший из городских, вечно гонимых властями участников поп-групп, давал концерты художественной самодеятельности для работниц почты в посёлке. Я принимал участие в составлении некоторых текстов песен. Поэтому я также имел доступ к работницам почты, с которыми мы дружили.
Прозвучал торжественный марш, я был настолько растроган, что чуть было не прослезился. С разных сторон потянулись кружки с самогонкой. Я выпил, вышел на улицу, всё вырвал и вернулся назад. Трудно мне давалась алкогольная закалка!
Ну, ребята, я не ожидал. Служу Советскому Союзу!
Ура!!!
Защёлкали запасные цветные стеклянные чашечки для огней взлётно- посадочной полосы, служащие на наших торжествах рюмками.

Опять полыхнула сигнальная ракета, мне стало не по себе от такого разгула веселья.
А где Солобон?
Ты что, не знаешь?
При отсутствии эскадрильи и в это время дня капитан Солодовников, единственный офицер в нашей роте, усиленно жрал водку и в казарме не находился. Это было известно всем.
Спели несколько популярных песен. Все были навеселе.
К тебе недавно Генриэтта пыталась наведаться,-
обратился ко мне Шишкин, маленький ростом, но очень крепенький сибиряк.
Как?
На лыжах. Я ей так долго объяснял дорогу, что стало поздно и она осталась у нас до утра.
Какая свинья. Я её даже ни разу не поцеловал!
Всем стало действительно весело. Ведь Генриэтту (надо ж было в этой глуши за Полярным кругом такое имя!) называли самой смелой жительницей посёлка Н. Потому что она не боялась спать со Львом, то есть со мной! Эти ночёвки, однако, были своеобразны. Я нравился некоторым девицам с почты и в тогдашних традициях они подносили мне водку, когда мы собирались в доме у Генриэтты (её родители часто дежурили на метеорологической станции).  В отличие от самогонки, водка у меня усваивалась хорошо, и я сразу же начинал искать, где бы завалиться. После этого я ничего не помнил, а на утро руки так тряслись, что после надевания штанов я не мог застегнуть ширинку. Маленькие пуговки плясали, как гармошечные кнопки. Хозяйка была настолько добра, что мне в этом помогала и затем провожала (ещё до утренней поверки) в сторону казармы. Генриэтта была славная девушка и хорошо знала расписание нашего военного городка. Получалось так, что трезвый я стеснялся её даже поцеловать, а после водки ничего не мог вспомнить!
А до армии ты пил водку?
Нет, даже вина не пил.
Ну тогда понятно, почему тебе эта Света не пишет из Ленинграда. Ведь ты её ни разу не поцеловал?
Нет. Я боялся, что она обидится.

Через некоторое время, когда я прибыл в эту роту, старослужащие обнаружили в моей тумбочке дневник. Содержимое было прочитано громогласно для всех.
За мои творчества меня стали называть «Граф», имея ввиду сокращение от «Граф Лев Николаевич Толстой». Это мне льстило, но дневник в дальнейшем я стал вести на английском языке, в котором я тогда был почти также силён, как сегодня в немецком.
Особенный восторг у сослуживцев вызвало моё стихотворение, на местные темы. Я его не помню, но оно заканчивалось такими словами:

... По дороге столбовой
Лихо мчится Вербовой,
А за ним летит УАЗ,
А в УАЗе – Фантомас.

Тут нужны пояснения. Вербовой был у нас старшина. Kрупный мужчина с лошадинообразным лицом, оставшийся на сверхсрочной службе в результате Карибского кризиса. При написании своей собственной фамилии он делал 2-3 ошибки, но хозяйственник был крепкий. Когда мы к нему обращарись, то едва успевали сказать «Товарищ старшина...» как он тут же отвечал: «У меня нет!» Любил юмор, но если его при этом задевали – наряда на кухню не миновать!
Фантомас был наш тогдашний командир роты прибалтиец по имени Антанас, пьяница, которого понизили в звании после гибели лётчика при неудачной посадке.
Пьяницами тогда были все. Иногда приезжал генерал Осовниченко, любивший поохотиться. Ружьё и другие снасти нёс за ним солдат. Первую бутылку спирта генерал выпивал на ходу, а вторую смаковал, оставляя солдату 100 грамм, но не больше. И ни в одном глазу!    

Коровница Глаша.

Я пришёл к Джону, худому длинному ленинградцу с Васильевского острова, моему приятелю, которого в бытности называли Женя, на ближний привод. Мне нравилось, что Джон был фантазёр и стремился к чему-нибудь необычному, из-за чего мы, правда, часто испытывали «дискомфорт». Однажды он соблазнил меня вместо водки организовать трапезу с ликёром, обосновывая это тем, что ликёр послабее и его можно выпить больше – да и на вкус он приятнее. Этот кошмар я не могу вспоминать без содрогания. У нас внутри всё слиплось – не мудрено после 5-ти бутылок ликёра!
Но сейчас у Джона была другая идея. Как-то в посёлке он познакомился с одной коровницей. Когда возник вопрос о  продолжении знакомства, коровница предложила посетить её на служебном месте, где были будто все условия, включая подругу. Джон был охвачен желанием её посетить и приглашал меня с собой.
Ты знаешь, Джо, я не люблю, когда секс имеет массовую форму.
Но там должно быть достаточно места, да и не забывай про подругу?
Выбирать, конечно, в нашей жизни не приходилось. И я согласился.  По дороге мы заглянули в магазин и купили бутылку лимонной водки.
Коровница Глаша и в самом деле заслуживала похвалы за очень ладную фигуру, недурное лицо и простоту в общении. Последнее имело для меня решающее значение, поскольку из-за деликатности ситуации я немедленно покраснел.
Мы тут гостинец принесли... , Джон вытащил бутылку и всей своей долговязой фигурой изобразил знак вопроса.
Очень мило. Поставьте её вон туда и помогите мне побыстрее закончить смену.
???
Не беспокойтесь. Вы оба милые ребята и я охотно буду в вашем распоряжении.
Я не мог себе представить, как это должно было выглядеть, поэтому гораздо легче было взять вилы и начать чистить коровник. Смердило коровьими блямбами, их надо было вперемежку с соломой сбрасывать в отвал. Часа через полтора мы уже были полностью мокрые от пота. Полярная весна позволяла сбои в морозах, и на наших лыжах, прислонённых к входной двери, оттаивал снег. Коровы с любопытством поглядывали на нас, обмолачивая свою жвачку. Конца этому ужасу не было видно.
Джо, оставайся с ней, а я хочу домой, - сказал я, стыдясь своего предательства. Я не люблю коровье молоко, у меня от него бывает понос.
Мальчики, я уже всё устроила, - подошла к нам Глаша из молочного помещения, где она занималась дойкой, как будто угадывая нашу мысль об окончании неоконченного. Я позвонила подруге – мы завтра ждём вас обе, в молочном помещении и ещё наготовим блинов.
А сегодня?
Во-первых, вы уже устали. А во-вторых, вы же видите – я одна. Я бы не хотела никого из вас обидеть. Вы так славно потрудились!
Обманщица! От досады мы даже не забрали водку. По подмокшему снегу лыжи скользили плохо. И тут на беду ещё повстречали сверхсрочника Васильева.
Что, братва, по самоволкам?
Пошёл ты...
Ах так? Ну пойдём в казарму, будем разбираться.

Разбор не обещал ничего хорошего. Капитан Солодовников, бледный и сосредоточенный на том, чтобы казаться трезвым, посмотрел на меня так, как будто я явился ему с того света.
Что за чёрт? Я только что с тобой говорил по телефону! И ты был на объекте за 7 километров отсюда?!
Понятно. Это Серёга моим голосом говорил с капитаном с дальнего привода. Надо было не дать опомниться хмельному командиру.
Товарищ капитан, но вы же мне сказали придти в казарму!
Идиот! Я тебе сказал подготовить технику к прилёту эскадрильи! Хотя...
Капитан выглядел так, как будто хотел расплакаться. Ему нелегко давалась трудовая необходимость казаться для всех трезвым. И он не мог быть уверенным в том, кому он что на самом деле сказал. Его нос однако, в опережении мысли, подсказал следующий ход.
Но ты не будешь утверждать, что я звонил тебе в свинарник?
Нет.
Тогда откуда эта вонь? Что ты делал в свинарнике?
Не в свинарнике, а в коровнике.
Капитан настолько быстро делал свои ходы, что у меня не оставалось времени на домыслы.
Ну, в коровнике?
Убирал говно.
Всё. Мне уже понятно. У тебя, оказывается, есть вторая специальность. Вот ты и проявишь свои способности на гауптвахте. Немедленно сюда машину!

Каштан- 4, Каштан- 4, я восемнадцатый. Дайте прибой!
Я проснулся, вскочил с