Лиза смотрит. Смотрит во все глаза. В июле жара на даче, духота вязнет на языке. Ник разбирает вещи. Из блютусовской колонки орёт Наутилус — слияние времён. Белоснежная футболка облипает полноватое тело Ника. Лизе хочется смотреть на него до бесконечности. Хочется потрогать, погладить, задрать эту самую футболку, прикоснуться к нежной белой коже, поцеловать, в конце концов. Лиза с детства заглядывается на сбитых мальчиков. И ужасно этого стыдится.
Лиза смотрит на его мягкие, красивые пальцы, и ей хочется поцеловать ему ладонь. Узнать, какими на ощупь будут нежные подушечки, если приложить их к губам.
Стыдно. Ужасно стыдно и непривычно.
Лиза дружит с Ником, наверное, уже лет восемь. Они поступили в один вуз, чтобы никогда не расставаться.
Точно и не скажешь, когда в ней вдруг возникло это нехорошее чувство.
Ник достаёт из шкафа старые книги.
— Смотри, тут фантастика. Я читал. Прикольно, да?
Лиза не хочет рушить их дружбу. Доверие. Братство. Она смотрит куда-то на его подбородок и кивает.
— Как думаешь, оставить их на память? Или нечего хранить старый хлам?
Книги выглядят почти новыми.
— Я бы оставила.
Лиза подходит и берёт книгу из его рук. Ладошки у неё влажные — от жары.
— Кир Булычёв. Тебе он нравился?
Ник пожимает плечами.
— Кажется, да. Но, видимо, недостаточно, если я не запомнил сюжет.
Он улыбается. Книга в Лизиных руках пахнет дачей и прошлым. Немного — затхлостью. Временем, которое не вернуть. Чужим детством. Солнечным светом. Каникулами, которые кажутся бесконечными, но пролетают в один миг. Оладьями со сметаной на завтрак.
Ник любит оладьи. «Это заметно, правда?» — Обычно смеётся он.
Дальше следуют «Муми-тролли».
— Я тоже их любила. Очень давно, — говорит Лиза. — Оставь, ладно?
— Мы так ничего не выбросим, — Ник садится на диван. — Но их я точно оставлю.
Лиза думает: он сам будто вышел из такой книжки. Или даже из мультика.
— Я схожу за колой. Должна быть в холодильнике. Ты будешь?
— В жару пить ледяное вредно, — отвечает Ник сурово, а потом хихикает. — И захвати печенье. Мы тут уже часа четыре возимся.
— Тебе полезно, — Лиза поводит плечом.
— Да ну тебя.
Она, конечно, не всерьёз. Как можно — всерьёз, когда только и думаешь о том, какой он красивый. И как бы его коснуться…
Лиза слышит из кухни, как у него звонит телефон, и он разговаривает с кем-то. Она открывает холодильник и стоит так минуту. Заболеет — плевать. Лицо горит. Кончики пальцев покалывает. Она не решится. Не сможет. Или?..
Лиза хватает колу и пачку сырного печенья.
— Твоя мама звонила, — говорит Ник, когда Лиза возвращается в комнату. — Волнуется. Говорит, ты трубку не берёшь. Звук забыла включить?
— Ага.
Она смотрит, как Ник открывает пачку и надкусывает одно печенье. В горле у неё что-то тихонько клокочет.
Вчера они ходили на речку. Ник обмазался специальным кремом, чтобы не загореть, и лежал, распластавшись на покрывале, закинув руки за голову и закрыв глаза. А Лиза изучала. Сбитый бочок (она один раз прикоснулась к нему, как бы невзначай — и поразилась мгновенно возникшему нежно-тягучему ощущению), родинку на щеке и тонкие брови.
Кола ледяная. То, что нужно.
— Не пей много. Завтра свалишься с ангиной, — ответственно заявляет Ник.
— Не будь, как моя мама.
— Между прочим, у тебя классная мама, — Ник почти возмущён.
— Ты прав.
— И я ей нравлюсь. В отличие от твоего… второго родителя.
— Не у всех безупречный вкус, — Лиза усмехается.
Ей хорошо. Как бывает хорошо только дома.
Они выросли вместе. Познакомились ещё детьми. И — удивительно — не потерялись, не разошлись, как обычно бывает с друзьями детства. Как будто ничего и не поменялось. Почти ничего.
— Смотри, тут ещё «Приключения Белоснежки» Прокофьевой, — Ник выуживает белый томик.
— Не думала, что ты это читал.
Они оба хохочут.
— У меня есть две из серии с иллюстрациями, — говорит Лиза. — Где-то дома пылятся, потом могу показать.
Это немного странно. Обсуждать с ним Белоснежку, словно она не думает каждую секунду о том, как бы решиться. И каждую секунду её останавливает мысль, что это всё испортит. Окончательно и навеки.
Ей никогда ничего особенно не хотелось. И сейчас вдруг кажется, что он поймёт. И не станет делать ничего лишнего.
Лиза прижимается к Нику. Он целует её волосы. Не то чтобы это было совсем новым — они позволяют себе нежности иногда. Лиза прижимается носом к его щеке и целует местечко у уха. Потом — в щёку. В нос. Наконец, в губы. Ник не курит — никогда не курил. Губы у него мягкие, и пахнут сейчас колой, сырным печеньем — и отчего-то дачей.
Она садится к нему на колени, продолжая целовать лицо. Подносит ко рту его пальцы, выцеловывает подушечки, как ей и хотелось. Лиза стягивает с Ника футболку, думая, какой он очешуительный. Какой совершенный. И абсолютно неважно, если кто-то посмеет с ней не согласиться. Лиза гладит его тело, проводя рукой от шеи к животу.
— Я тебе всё-таки нравлюсь, — самодовольно говорит Ник.
Взгляд у него, как у кота, наевшегося сметаны.
— А ты сомневался?
— Было дело. Хотя вчера ты так пялилась…
— Я думала, ты не видишь! — Возмущается Лиза.
— Я притворялся.
Как легко вышло. И естественно. А она боялась.
Лиза не раздевается. Кладёт руки ему на плечи. Ей хватает нескольких движений, чтобы задохнуться. И наконец-то осознать, что этот славный мальчик её…
— Люблю, — шепчет Ник, обхватывая Лизу за талию.
Она боится дышать. Боится, что морок развеется — и всё исчезнет. Но Ник — всамделишный. Настоящий. Она его, конечно, не заслуживает, но…
Они так и не выключили песню — Наутилус на заднем фоне гундит из колонки «Эта музыка будет вечной». Хотелось бы. Лиза любит музыку.
— Мы с тобой дружим уже восемь лет, — говорит она. — Давай загадаем, чтобы ещё через восемь у нас был дом. Три кота…
— И сырное печенье.
— Обязательно.
Они снова хохочут. Белоснежка на обложке лукаво улыбается. Лиза думает, что хочет дружить с ним раз восемь — по восемь. И никак не меньше.
(напечатано в журнале «Эдита»)
