причин чёрного списка, в который он попал. Даже его верный друг – Юлий Геронимус бросал телефонную трубку, а Станиславский и Мейерхольд в грош не ставили его пьесы, Сталин же, казалось, забыл о нём. Но всё равно, говорила я, это не поводом для всеобщего вандализма. Москва не виновата!
– А что мне прикажешь, расшаркаться, что я её люблю?! – удивился он.
– Как тебя объяснить?! – ответила я. – Ты неправ! Москва не виновата, что литературу используют в политических целях!
Он думал часа три. Ходил из комнаты в комнату, потихонечку от меня пил водку, а потом сказал:
– Пожалуй, ты права... Я не буду её жечь! Я нашлю на неё дьявола!
– Это другой разговор, – радостно и с облегчением согласилась я. – Это можно! Это художественно, и это стильно!
Он ограничился тем, что сжёг «нехорошую квартиру», реализовав своё эго. Но его патологическая озлобленность не давала ему вздохнуть свободно. И он принялся насылать дьявола.
В ту ночь он мне надиктовал, абсолютно забыв, кто надоумил его сделать текст архаичным.
«В ночь с пятницы на субботу, тринадцатого января, Азазелло разбудил тихий, но настойчивый стук в дверь.
– Кто там?.. – спросил он, отступая на шаг влево, чтобы в него не пальнули, если кому-то, не дай бог, вздумается убить его сквозь дверь, и взвёл курок огромного, чёрного револьвера о семи патронах.
Оказывается, что дежурная по этажу.
Азазелло с облегчением вздохнул, открыл дверь и, увидев испуганное лицо дежурной, незаметно снял курок и сунул револьвер в карман халата.
Дежурная, рыжая дама в теле, затараторила в темпе собачьего вальса:
– Вас звонит какой-то господин Хронин. Да так настойчиво, что я аж перепугалась!
– Не стоит… – остановил её Азазелло.
– Я так и поняла, – сказала она с признательностью.
Накануне её строго-настрого предупредил сам директор, Пантелей Быкадоров, чтобы она, не мешкая и не зависимо от времени суток тотчас звала постояльцев тринадцатого номера к телефону. Так они ему наказали и таково было условие, которое ему выдвинул Азазелло для пребывания в его третьеразрядной гостинице, из которой, однако, были удобные пути отхода, и даже через подвал, в Марфино, где, как известно, полно трущоб и оврагов. Вот она и прибежала, мятая и всклокоченная.
Шлёпая тапочками, Азазелло подался за ней по длинному коридору, взял трубку и спросил нарочито сонным голосом:
– Слушаю-с?..
В трубке что-то квакнуло, словно в большущей, гулкой канализационной трубе, и скрипучий голос произнёс:
– С вами говорит секретарь мессира Воланда. Вам надлежит, – гулко отдавалось эхом, – в трехдневный срок освободить «нехорошую квартиру» для проживания его светлости.
– Я понял, сир! – моментально взбодрился Азазелло, присел от старательности и щёлкнул пятками, как шпорами, чуть не поцеловав трубку, прежде чем положить её на рычаги, потом вручил изумлённой дежурной огромную шоколадку из чистейшего чёрного шоколада, иностранного производства, заметьте, которую волшебным способом извлёк из кармана, где спрятал огромный, чёрный револьвера о семи патронах, после чего военным шагом кавалериста удалился в свои роскошные апартаменты из дюжины комнат, которые делил с Коровьевым и котом Бегемотом.
Утро он, естественно, заспал и явился в столовую, когда там шёл пир коромыслом.
Оказывается, Коровьев и кот Бегемот всю ночь кутили, и под столом тихо перекатывалась целая батарея пустых бутылок. Оба были пьяны до невозможности, однако увидев мрачное и суровое лицо Азазелло по известным причинам дьявольского образа жизни моментально протрезвели и встревожено замолкли.
Кот Бегемот ходил на задних лапах, носил шубу и котелок, который имел свойство пропадать в самый неподходящий момент. Ещё кот Бегемот умел курить папиросы «Баръ» и играть в карты, в которых нещадно мухлевал, за что не раз был бит по носу, а хвост у него по этой же причине был драным, как старая мочалка.
Под утро они заказали кофей лювак с коньяком, и половой Вася Дёмкин, прислуживающий им, сбился с ног.
– А вот ещё… принеси-ка нам этак-с… что-нибудь такого-с… – с важностью говорил кот Бегемот квакающим голосом.
– Омлет с лобстером и чёрной икрой! – нашёлся Коровьев, который был большим знатоком по части вкусно поесть.
– И чёрный же арбуз на закуску! – в свою очередь добавил кот Бегемот квакающим голосом.
– Так, – мертвенно посмотрел на них Азазелло, – чтобы через пять минут были как стёклышко! – и отправился в ванную, а когда вернулся, то на столе красовалась огромная чаша с не менее огромным красным лобстером, на котором громоздилась пирамида чёрной икры, весом чуть больше шесть фунтов.
Коровьев сидел, развалившись в кресле, и пил арманьяк «Бако Блан», аки воду, а кот Бегемот лежал на диване и, нервно дёргая усами, грыз огромную клешню морского рака. Расплачивались они неизменно царскими червонцами, поэтому директору гостиницы Пантелею Быкадорову чрезвычайно нравилось иметь с ними дело. Он складывал червонцы в кубышку и прятал её под кровать, покуда однажды они не превратились в клубок змей и весело не закусали его до смерти, но это была уже другая история.
– Всё! Хватит сорить деньгами, идём на дело! – брезгливо сказал Азазелло, наливая себе пустого чаю.
– Наконец-то! – отбросил рачью клешню кот Бегемот и спустил ноги на пол, нашаривая лаковые туфли «ланзони».
При этом у него проявился огромный, мерзкий живот, поросший редкой, чёрной щетиной. На лапах же у него, с внутренней стороны, росли пуховые протоперья, а на хвосте была наколка «Не забуду революцию!» и завязанная фиглярная синяя ленточка в голубуй полосочку с намёком на тайные романы.
– Действительно, пожрать не дашь, – огорчился Коровьев с недовольной физиономией, но под тяжёлым взглядом старшего куратора Азазелло его длинное, вечно обиженное лицо ещё больше вытянулось, и он нехотя поднялся, вытянув руки по швам. – Чего изволите-с?..
Они ещё ничего не поняли и ни сном ни духом, ни в чём чёрном не подозревая своего будущего.
– Нехорошую квартиру» подчищать, – велел Азазелло, глядя на их недоумённые физиономии. – Сам мессир должен пожаловать!
– Сам мессир Воланд?! – восхитился кот Бегемот, глядя на вмиг заспешившего Коровьева, который в два приёма натянул полосатые штаны, рубашку не первой свежести.
Коту Бегемоту никто не ответил: он был всего лишь жалким подручным в грязных делишках. Поэтому в отместку, он тихонечко засунул в карман лапсердака кусок чёрного арбуза, заодно быстро, чтобы никто не заметил, отправил туда же три ложки чёрной икры и мяукнул от радости.
Когда они одним духом выскочили из гостиницы, у парадного их уже ожидал с включенным мотором скоростной автомобиль марки «фиат» чёрного цвета. Они назвали адрес «нехорошей квартиры» и вихрем понеслись.
Начать они решили с комнаты номер три, в которой проживала тётка Марьяничиха, с густым фиолетовым синяком под левым глазом, особа без возраста, курившая папиросы «Герцеговина Флор» и пившая водку наравне с Иванычем из пятой комнаты.
Они молнией взлетали на пятый этаж. Азазелло, как самый опытный и бывалый агент ГПУ, приник ухом к двери номер пятьдесят, послушал и сказал, обращаясь к коту Бегемоту:
– Готовься!
– Слушаюсь! – фыркнул кот Бегемот и с завыванием мартовского гуляки превратился вместе с шубой, котелком, который любил не вовремя пропадать, туфлями и драным хвостом с синей ленточкой в обычного чёрно-пречёрного кота, с химерично-изумрудными глазами, из которых с сухим треском, как бенгальские огни, сыпались искры.
– А потише нельзя! – укорил Азазелло и длинным, изящным ногтём на мизинце поковырялся в замочной скважине английского замка.
Замок покорно щёлкнул, и дверь открылась. Кот Бегемот ловко юркнул с образовавшуюся щель. За ним с важностью последовали Азазелло и Коровьев.
– Разрази меня гром! – зажал нос Коровьев, проходя мимо нещадно чадящей кухни, где тётка Марьяничиха из третьей комнаты как раз готовила на керосинке гуляш из требухи на льняном масле.
– Вай… – промяукал, путаясь под ногами кот Бегемот и намереваясь заглянуть на кухню, но получил пинок от Коровьева и слетел в третью комнату, запертую, между прочим, на огромный амбарный замок.
А Азазелло и Коровьев прямиком направились в седьмую, которая пустовала после съезда из неё Мастера и из которой ещё не выветрился дух высокой литературы.
Пока Азазелло возился с замком, из первой комнаты показал нос бледнолицый Меркурьев с изумлёнными глазами.
– Это что такой?! – безапелляционно спросил он. – Что это?! По какому праву? И кто вы такие?!
Дело было в том, что бледнолицый Меркурьев претендовал на расширение жилплощади и всячески охранял пустующую комнату от посягательств других не менее хитрых и коварных жильцов «нехорошей квартиры». В связи с этим он уже отнёс в домоуправление первой городской типографии немало подношений в виде самогона, водки, коньяка и закуски. Однако воз был и ныне там. Прокопий Чарторийский, председатель домоуправления, алкоголь покладисто выпивал, закуску съедал, но дело не двигал, здраво полагая, что труды его ещё не окупились: шутка ли, целая комната в центре Москвы. И правильно, между прочим, делал, чутьё у него на этот счёт было отменным, как у любого мздоимца.
Ранним утром, когда ещё петухи спали, к нему явились трое необычного вида иностранца, и один из них, господин со стеклянным глазом, выложив перед изумленным Прокопием Чарторийским миллион американских долларов ассигнациями номиналом десять тысяч каждая, потребовал тотчас на бочку ордер и ключи.
В голове у Прокопия Чарторийского нервно защёлкал арифмометр. Он трясущиеся руки сам открыли сейф, сам достали квартирный ордер строгой отчётности и сами же списали туда всех троих господ иностранцев, не забыл поставить государственную печать и витиевато расписаться. А господин Азазелло, как он представился, сказал следующее:
– У вас есть возможность больше не работать до конца дней своих, если черед три дня вся «нехорошая квартира» перейдёт в нашу собственность.
– Как же-с?.. – по-старорежимному удивился Прокопий Чарторийский. – В ней же люди проживают-с…
– Об этом можно не беспокоиться, – ответствовал господин Азазелло. – Ваши труды окупятся с лихвой и положил на стол перед изумлённым домоуправителем огромный, как орех, бриллиант особо чистой воды.
Этого момента Прокопий Чарторийский ждал всю свою жизнь. Бриллиант особо чистой воды перекочевал в его тайный, глубокий карман пиджака, туда, где он обычно прятал заначки от жены, и теми же самыми трясущимися от восторга руки внёс всех троих господ иностранцев в большую амбарную книгу, теперь уже как владельцев всех семи комнат. Дело было сделано: Прокопий Чарторийский периодически прижимал бриллиант особо чистой воды локтём, чтобы убедить, что он никуда не делся, и потрясённый происходящим долго и подобострастно тряс руку иностранцу со странной фамилией Азазелло, которого моментально стал бояться до икоты в желудке, ибо почувствовал, что господин иностранный подданный Азазелло мог одним движением мизинца левой руки превратить бриллиант особо чистой воды в обычный грецкий орех.
Азазелло брезгливо вытер руку о штанину, забрал ордер, ключи, и вся компания в крайней спешке покинула домоуправление
Я всегда обращаю внимание на необычные фразы, а вы, Михаил, мастер на это. Например:
Главу читала, как и все предыдущие, с большим интересом. Содрогнулась от эпизода, когда Булгакова пытались отравить. Неужели был такой факт в его жизни?