Как я сдавал в театральный институт

      Давняя история... Возможно вы не поверите, но я никогда не мечтал служить актером в театре. Ну  не тянет меня на подмостки -  и все тут! В крайнем случае согласен быть режиссёром … и то в кино. Однако случилось мне пройти первое прослушивание или просмотр, не знаю даже как и назвать.
        А дело было так.  Я только что  успешно сдал экзамены в Менделеевский институт. Не с первого раза, правда, и все же СДАЛ! Настроение!  Хочется весь мир обнять. Начало лета. Словом, вы меня понимаете.
А вот моя знакомая, девушка самых возвышенных чувств, просто бредила театром.

      - Хотя жизнь и театр, а мы актеры в нем, но жизнь без подмостков и кулис  для меня лишена всякого смысла. Я рождена быть актрисой! Театральной актрисой!  - говорила она, закатывая бирюзовые глаза к голубому небу.

      Она только готовилась к вступительным экзаменам. Нервничала ужасно! Чтобы как-то успокоить, ободрить,  я, провожая ее к вожделенному вузу, без умолку болтал о том, какая она талантливая, как надо держать себя на экзаменах, что все будет замечательно, и всякое такое. И не заметил, как мы оказались в маленьком дворике с неработающим симпатичным фонтанчиком посередине.
      Почти весь дворик был заполнен дарованиями приблизительно моего возраста. Слово  “дарования”  произношу без тени сарказма  - надо было видеть их лица.  Здесь следует отметить, что  лица эти по большей части были обращены к солидной двери старинного здания, на которой  конторскими кнопками  были прикреплены листочки. Каждый мог вписать себя, оставалось только дождаться, когда дверь откроется и долговязый студент снимет их и зычным голосом призовет пятерых по списку следовать за ним. Это было так торжественно и страшно, что неокрепшая психика некоторых не выдерживала и они не решались войти в святилище. Сопровождающему приходилось несколько раз громогласно повторять фамилии, что вселяло в абитуриентов еще больший трепет.  Они так пугались, будто все являлись  однофамильцами. Вид выходящих также не прибавлял уверенности. Естественно, это крайне отрицательно действовало на мою спутницу.

  И вот в очередной раз  выходит “ангел смерти” и призывает на судилище. Четверо обреченных отозвались, а пятый молчит. Гробовая тишина! Никто не признается, виду не подает.  И как на грех этот трусишка оказался моим однофамильцем. Представляете?

Все дергаются, нервничают, смотрят друг на друга, словно кругом одни предатели или прокаженные. А студент и рад - талант выказывает, в раж входит - зов все гуще, свирепее. Моя знакомая  глаза закатила, побледнела – сейчас в обморок упадет. Что делать прикажете?

Ну,  пришлось взять да заявить: я, мол, такой-то и нечего здесь дантовские сцены разыгрывать - и так публика на взводе.

Подействовало. У абитуриентов сразу отлегло от сердца; к знакомой нормальный цвет лица вернулся,  и глаза на место встали; у меня словно камень с души свалился.
Четверо пошли за студентом, а я, конечно, остался у двери. Стою себе и в ус не дую. Однако не тут-то было! Дверь вскоре отворилась, и детина, бесцеремонно схватив меня за плечо, потащил вовнутрь. Я сопротивляюсь, пытаюсь объяснить. Какое там! Бесполезно! А один страдалец-дарование  прямо-таки со всей силы в спину толкнул, гаденыш.

    Ну,  иду по коридору, не знаю, как и выкрутиться, а потом думаю: “Стоит ли так волноваться? Через минуту выгонят, делов-то”.  Даже повеселел.
  Вхожу в зал, там за столами с  бумагами расположилась  комиссия, очень недовольная.

  - Что это вы, молодой человек, себя ждать заставляете?  Порядка не знаете?

Еще что-то говорят в таком духе… А седовласый мужчина, сидевший в пол-оборота и смотревший в пол, ткнул в мою сторону пальцем и грозно изрек:

  -  Басню!

  Все умолкли.
Вот вы можете сходу рассказать какую-нибудь басню? Я их только в начальных классах учил, и то не очень твердо. Начни читать - в лучшем случае карикатура получится. Позорище!
Мне бы сейчас же промямлить извинения и уйти, но я возьми да брякни:

  - А можно пародию?

Не иначе как лукавый за язык дернул. Тут опять все зашумели:

    -  Что это вы, молодой человек, себе позволяете?  Это уже слишком! Порядка не знаете!

  Я уже было собрался на выход, однако седовласый (видимо, председатель), не отрывая взгляда от пола, махнув рукой,  обреченно  произнес:

      -  Валяй пародию.

  Должен все же признаться, что  буквально перед походом этим прочитал в журнале “Крокодил“ заметку о том, как трудно переводить басни, какие нелепости допускают некоторые иностранные переводчики, мало и плохо знакомые с предметом. И как пример была приведена пародия на басню “Демьянова уха”. Понравилась!


Вот и начал валять:

      - В одном из  рррусских грррафств сэррр Демиан, эсквайррр, позвал серрра Фока на са-мо-ваиррр, -  почему-то с жутким "еврейским" акцентом произнес я  и сам этому немало удивился.

    - Моншэррр, я вас прррошу прррэйти в мой скррромный уголок на файв-о-клок,  - продекламировал громче, несуразно  растопырив руки.

Наступила полная тишина. Председатель повернулся и уставился на меня с нескрываемым любопытством.

      - Пришел Фока. Хозяин сам его встречает и прямо у порога угощает.
Вот счи на вертеле, вот сэндвичи с блинами, из рррэдьки пудинг, фирменный калатч – закуска к легкому вину  “Перватч”,  - значительно повысив голос,  продолжил я в надежде, что это будет последней фразой.

  Теперь-то дошло во что ввязался! Надежды не оправдались. Члены комиссии с явным вниманием впились взглядами, ожидая продолжения. У меня же выступил холодный пот – далее из прочитанного не помнил ни строчки.  Почти не помнил.
  Отчаянно жестикулируя и корча рожи,  сбиваясь, понес  я невесть что, думая только об одном: когда  же, наконец, остановят?  Из-за столов послышались смешки, они перешли в хохот, в какой-то визг с похрюкиванием…

  - И все, что видишь здесь вокруг,  ты должен с хреном  съесть, мой друг! - вопил  я со зверской гримасой, пожирая глазами членов комиссии.

    Я готов был загрызть их... или провалиться сквозь землю.  Это было ужасно!  Самое ужасное, что я вставлял в экспромт куски из других басен.

  - Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое? - не к месту, в очередной раз не к месту, процитировал Крылова охрипшим уже голосом, что, конечно же,  вызвало очередной взрыв хохота.

    Но остановиться не получалось.  Я как будто  раздвоился: язык молол  сам по себе, а мозг критически  анализировал сказанное и лихорадочно искал выход из создавшегося положения.
  За словами мысли явно не поспевали.

    -  А  повара  велю у стенки зарубить, чтоб там речей не тратить по-пустому, где нужно власть употребить!  -  не продекламировал, а скорее прорычал отсебятину, угрожая присутствующим кулаком.

  Катастрофа! Время перестало течь.
  Точку в этой вакханалии нужно было ставить самому. Пожалуй, это была первая правильная мысль.  В голове мгновенно всплыло окончание пародии, и я, зачем-то подойдя к наиболее удаленному столу, гордо  произнес :

    - С тех пор я замечаю:  не пьет Фока ни перватча, ни чаю!

Затем, как мне казалось, “по-театральному” низко поклонился, а когда выпрямился, глазам предстала кошмарная картина: члены комиссии дергались в конвульсиях, кто-то, распластавшись по столу, отчаянно колотил по нему руками, другой, мыча  жутко мотал головой, а одна дама… да что там рассказывать.  Председатель, раскачиваясь на стуле, с завидной силой махал руками и зычно выл: “У- у-у-у-у! У-у-у-у-у!”

  Сколько так продолжалось, не знаю.  Я все еще пребывал в полной прострации.

  Наконец, все более-менее успокоились, приняли человеческий вид.  Председатель эффектным движением поправил волосы и, широко улыбаясь, вынес вердикт:

    - Годится! Полагаю, возражений нет.  Готовься к экзаменам. Не надо лихачить, не надо пародий! Гы - ы  - ы - ы!

    Ответом был лишь жалобный стон:

    - Но я же уже поступил в один институт.

    - В какой?  -  изумился  председатель комиссии.

    - В МХТИ.

    - МХТИ, МХТИ? Московский художественно-театральный институт?  У-у-у-у! У-у-у!

  Кажется, еще что-то было…

  Я вывалился на свежий воздух. Боже, какое это счастье снова почувствовать себя свободным человеком!  Как прекрасен мир вокруг!  Как приятно  снова увидеть милое лицо. Однако моя знакомая, бледная как полотно,  с опаской подошла и с каким-то  отчуждением  выдавила из себя:

    -  Ну-у-у?

    - Прошел,  -  прошептал я удрученно.

    Знакомая  отшатнулась, словно услышала какую-то гадость. Другие тоже посмотрели на меня, прямо скажем, не слишком дружелюбно.  Расфуфыренная девица, стоявшая рядом, презрительно фыркнула, а парень, державший ее за пальчик,  испуганно перекрестился. Все слегка расступились.  Я изобразил подобие улыбки и на ватных ногах пошел к фонтану - мне необходима была опора. Жаль, воды в нем не было! Только там  заметил, что рубашка наполовину вылезла из брюк и с нее исчезла пара пуговиц.

    Подруга провалилась.  Она заявила, что моя безобразная выходка крайне негативно отразилась на работоспособности  комиссии, в результате чего мэтры не смогли объективно оценить ее талант, и с такими эгоистами, как я, ей не по пути.

  Так что служить Мельпомене и до этого случая не хотелось, а уж после - тем более! Возможно  вы и не поверите, но меня даже слово "театр" немного пугать стало. Дикая история.