Договор

Вон как тряпку мнет, намекает, чтобы я его проводила в ванну, предложила чашечку кофе и желательно с коньяком… Ну уж нет, не дождешься!

В голову полезли и другие глупые черные мысли.

— Вы, Марина Витальевна, вытянули счастливый лотерейный билет. Вернее два и даже три! Во-первых, у вас уникальный музейный экземпляр, во-вторых, поломка пустяковая и в-третьих, вам повезло с мастером.

Старик убрал платок и, положив ногу на ногу, не торопясь продолжил.

— Другой бы на моем месте, нагородив турусы на колесах, стал бы уговаривать продать ему рухлядь тыщ за сто, а сам бы потом выручил на аукционе весьма приличную сумму. Да-да!  Уж поверьте мне.

— Тридцать миллионов, –  вырвалось у Марины. Она даже  не поняла как это случилось. 

— Если в рублях, то вполне возможно. У вас подлинный шедевр Пьера Жаке – Дро! – оживился старик. Его часы украшали дворцы короля Испании Фердинанда VI. Я поражен! Это просто невероятно! Волшебный сон наяву, колдовство, если угодно. Откуда у вас такая роскошь, да еще в таком хорошем состоянии?

Марина глубоко не знала, да никогда серьезно и не интересовалась историей обретения этих часов. Для нее это был обычный предмет быта  знакомый с раннего детства. Правда, в те давние времена часы почему-то не заводили, и они по большей части стояли зачехленными. Она что-то пробормотала в ответ о наследстве, стараясь как можно быстрее закончить разговор.

— Благодарю вас. Вы –  кудесник. Сколько я вам должна за работу? – нарочито холодно произнесла она, давая понять, что визит пора заканчивать.

— Помилуйте, это я вам должен за одну только возможность прикоснуться к чуду часовой механики середины восемнадцатого века. Тут и делать-то почти ничего не надо было. Я получил истинное наслаждение. Сегодня у меня счастливый день! Не отбирайте его у старика!

— И все же? Труд должен быть оплачен, – Марина отступать не собиралась.

— Да, я знаю. Как сказано в седьмом стихе десятой главы Евангелия от Луки: «В доме же том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть, ибо трудящийся достоин награды за труды свои.»

Старик расплылся в улыбке.

— И тем не менее, Марина Витальевна, я с вас не возьму ни копейки. Не уговаривайте! Все «за так». Я уже получил вознаграждение, поверьте. Кстати, если задумайте продавать – я к вашим услугам. Берусь все устроить наилучшим образом. Вот тогда и поговорим о деньгах.

Мастер хотел еще что-то сказать, но хозяйка, ссылаясь на плохое самочувствие, довольно бесцеремонно выпроводила его.

— До скорой встречи! — только и успел, все еще улыбаясь, промолвить старичок.

Закрыв дверь, Марина   почувствовала навалившуюся ни с того ни с сего  страшную усталость. 
— Он! Это был он! Конечно! Кто же еще за работу не берет денег? Нечисть! Или мне только так показалось? Может это всего лишь одинокий старик, единственная радость которого ковыряться в шестеренках, а я дура себя накручиваю? Евангелие ведь цитирует! И не абы кто рекомендовал  его.    Нервы дорогуша... нервы... Ну, нет! Кожей чувствую. Как он посмотрел на меня! А этот запах, намеки…

Марину передернуло. Она прошла в гостиную, достала из бара бутылку Реми Мартин и, налив почти полный бокал, осушила его. Такого с ней никогда не случалось. Она вообще придерживалась здорового образа жизни стараясь сохранять форму, хотя и не отказывала себе в дорогих дамских сигаретах.

— Лотерейные билеты… тридцать миллионов! Вот тебе! – дама сделала неприличный жест.

— Выкуси! Моей подписи нет! Слышишь? Н-е-е-т! – зло выкрикнула Марина.

И быть не может! Не достанешь! – лицо исказило подобие улыбки.

Она снова налила коньяк, начала пить, однако поперхнулась, и спиртное выплеснулось на блузу.

— Из-за тебя! Все из-за тебя! Всю жизнь изгадил! – срывая одежду, Марина неуверенной походкой прошла в ванную комнату.

В зеркале отразилось усталое лицо теряющей молодость женщины, губы в расплывшейся помаде, предательская шея, грудь уже не прежней формы…Ей показалось, что на нее смотрит незнакомая некрасивая женщина. Смотрит гадко, с брезгливостью. И по щекам сами собой потекли беззвучные слезы. Она стала наполнять джакузи, добавила пены, вернулась в гостиную, взяла бокал и бутылку, и опять, пошатываясь, прошла в ванну. Сняла остатки одежды и погрузилась в ароматные струи. Немного успокоившись, плеснула коньку в бокал, но теперь запах спиртного вызвал лишь отвращение.

— Разве у брендового парфюма могут быть посторонние оттенки? Иногда могут. Вот так.

И содержимое бокала оказалось в воде.

— Зачем я так напилась? Так недолго и утонуть.

И неожиданно разразилась истерическим хохотом.

— Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Ха-ха-ха! Не было никого договора! Слышишь, я ничего не подписывала и никогда не подпишу! Никогда! — заорала Марина, со злостью махнув рукой.

Бокал ударился о кафель и от него осталось лишь ножка с острым осколком, напоминающим кривой нож.

— Черт бы вас всех побрал! — не сдержалась Марина, но тут же замолчала и испуганно стала прислушиваться. Тишину ванной комнаты нарушало лишь журчание струй джакузи. Женщина с какой-то спокойной обреченностью медленно повернула ножку бокала, осторожно переложила ее в другую руку, чтобы стряхнуть остатки стекла, и только тут заметила алую бусинку крови от малюсенького осколка, впившегося в мизинец.

— Подпись. Вот тебе и подпись,– тихо проговорила она.  Чтобы заключить договор с дьяволом  бумага не требуется, – то ли послышалось, то ли  сама это произнесла или, быть может, всего лишь подумалось так – в голове все путалось, сосредоточиться, собраться с мыслями не получалось.

— Нож всучил, ждешь, что я порежу себе вены?

Она медленно провела кончиком осколка по запястью.

— И был он такой кривой и острый, – почему-то вспомнилась строчка из Горького.

  На коже остался еле заметный след. Марина еще раз провела острием, надавив сильнее. Теперь след был гораздо отчетливее.

 — Выкуси! Вы-ку-си!

По щекам полились обильные слезы. Она отшвырнула остатки бокала и с головой погрузилась в воду, но через минуту вынырнула, жадно глотая воздух.

— Что же я дура делаю? Неужто схожу с ума? Нет! Я не хочу умирать! Я молодая, сильная! Довольно истерить! – подобные мысли барабанной дробью застучали в висках.

Марина энергично поднялась на ноги.

— Черт! – вскрикнула она, почувствовав боль от осколка, врезающегося в ступню, инстинктивно дернувшись, поскользнулась и, падая, попыталась схватиться за стойку душа, но неудачно вывернувшись, ударилась головой о хрустальную ручку вентиля.

В глазах на миг потемнело. Уши словно заложило противным звоном, уродливо напоминающим бой часов. Тело как-то сразу лишилось силы. К счастью, Марина не захлебнулась. С трудом выбравшись из скользкой ванны, она немощными руками нащупала полотенце и попыталась перевязать голову, чтобы хоть на время остановить кровь. Получилось скверно. Порезы на ноге казались ей мене опасными. С трудом набросив махровый халат и, хватаясь за предметы на стене, почти ничего не видя, направилась к двери, толкнула ее, и в этот момент что-то хрустнуло под ногами. Тупая боль словно пробежала к голове.

— У-у-у-у! Проклятый бокал! — прохрипела Марина.

Рана оказалась глубокой, обильно кровоточащей. Теперь идти казалось невозможным, к тому же халат путался под ногами. Женщина сбросила его и на четвереньках выползла в коридор.

— Телефон. Нужно добраться до телефона, — сейчас это было единственное желание.

— Но где он? Кажется на кухонном столе.

Оставляя кровавый след, Марина Витальевна поползла в кухню. Голова кружилась и казалась невыносимо тяжелой. По лицу начала струиться кровь, попадая в глаза. К горлу подкатила тошнота.

На полпути женщина вспомнила, что оставила его в спальне. Она со стоном развернулась и с большим трудом добралась до прикроватной тумбочки. Действительно, на ней лежал  телефон. Однако вызвать скорую не удалось. Пальцы лишь размазывали кровь по сенсорному экрану. Отбросив бесполезный гаджет, попыталась было найти что-то для перевязки ран и как-то прикрыться, но и тут скоро поняла, что это не получится. Покрывало и шелковые простыни лишь забирали остатки сил.

— Дверь! Нужно во что бы то ни стало открыть дверь.

Марина сдернула наполовину сползшее с головы полотенце и, стиснув зубы, встала на ноги. Шатаясь, оставляя кровавые следы на стенах и на полу, подошла к двери. Отпереть ее оказалось невыносимо трудно. Все теперь сделалось тяжелым, неподъемным, и все это кружилось, раздваивалось, куда-то проваливалось. Наконец запоры поддались, дверь отворилась, и обнаженная окровавленная женщина, цепляясь за нее, сползла на холодные плиты лестничной клетки. Ее вытошнило.

— Помогите! Кто-нибудь!

Еле слышный призыв остался без ответа. Жизнь, казалось, покинула тело. И все же женщина кое-как смогла доползти почти до самого порога соседки.

— Там должен быть ее сын. Должен!

Затуманенный мозг хотел верить в это. Она с трудом дотянулась до ближайшего угла двери и обессиленными руками попыталась постучать в дерматиновую обивку. Безрезультатно.

— Чтоб ты сдох…

Это был последний немощный хрип.

  На похоронах Марины Витальевны соседки не было.