Май начался уж очень тускло и серенько, словно был похмельным утром апреля. Казалось, будто старик пил несколько дней беспробудно, даже не задумываясь о том, что всё конечно. Жизнь – тоже. Пил, пил, потерял счёт дням и ночам. И временам года. Очнулся утром, перевёл тяжёлый взгляд в несколько приёмов на окно, а там… Серо, неуютно, хоть и пушисто-зелено. Небо над головой похоже на мятую простыню на замызганной кровати: грязно-белое и, кажется, так же пахнет – потом и давно не мытым телом. Похмельем и старой жизнью пахнет, одним словом.
Дома сиротливо и бесприютно. На улицу тоже не хочется…
Вот и «слоняешь слоны» из угла в угол: то телевизор включишь, то музыку. Но всё плохо и неуместно совсем. Сейчас бы… А что сейчас-то? Да – ничего. Ничего не хочется. Даже, кажется, солнце было бы в этот момент неуместным.
А оно, солнце это самое, и не знает, что про него кто-то сейчас думает, а потому суёт свой жаркий нос в дела людские даже тогда, когда об этом его никто и не просит. Лезет на небо и живёт собственной жизнью, ежеминутно сжигая десятки тон своей массы. И нимало не заботится о том, что сгорит ведь однажды, всё, без остатка, и умрёт без его живительного тепла целая галактика.
Все мы так живём – для себя только. И совсем не думаем о том, каким же мир останется без нас: сиротливым или радующимся избавлению…
Коля тоже так жил, про себя только и думал.
Родительская жизнь была ему неинтересна. Да и что может быть интересного у его родителей, если отец – прораб на стройке и у него от постоянной работы на холоде ноги и спина уже в сорок лет болели хронически. А мать каждый вечер натирала ему больное то мазями, то микстурами после того, как сама наломается за целый день у себя в магазине за прилавком.
Вот Коля с ними жил так, жил, пока школу не окончил и в армии не отслужил. Вернулся, неделю с друзьями отмечал дмб, а потом забрал в прихожей с крючка ключи от бабкиной квартиры, которые уже несколько лет, после её смерти, висели там без употребления, и начал жить самостоятельно. Родители, кажется, и не заметили, что теперь Коля не с ними живёт. Мать иногда только вечерами звонила, спрашивала, как у него дела и, может, ей прийти, постирать ему там или приготовить чего. Но когда он отвечал, что сам справляется, она, словно бы даже и с облегчением, подытоживала общение с сыном:
- … ну и ладно, тогда. Ты звони, если что нужно-то…
Ещё что-то говорила потом, но Коля не дослушивал, бросал в трубку «пока» и трубку тоже бросал.
А отец так и вообще даже не звонил: уставал очень на производстве и болел в свободное от работы время.
Когда Коля в бабкины хоромы двухкомнатные перебрался, то сначала хотел сделать ремонт: обои там переклеить, потолки побелить, покрасить. Но всё как-то откладывал, а потом и привык даже и к обоям выцветшим, и к полам скрипучим. На потолок же так вообще можно не смотреть, а потому, какая разница, какого он цвета: белый ли, жёлтый или вообще синее небо над головой.
В армии научился руль крутить, потому и после сел в кабину грузовика по вывозу мусора не раздумывая. А чё? Нормально всё: работа как работа. И платят нормально так. Хватает.
После работы только вот скучно. Друзья? Одинаковые какие-то всё время: выпить, анекдоты похабные порассказывать, над которыми сами же и ржут первыми. Скучно…
Потому через полгода и женился на Ленке. Она была его соседкой и жила через стенку. Тоже одна наследством пользовалась. А чё? Она нормальная такая: всё при ней и глаза синие.
Поженились, значит. Ленка к Коле переехала, а её квартиру сдавать сразу стали, ну, чтоб зря не простаивала. Это Ленка так решила, а Коля и не возражал.
Потом Ленка как-то уж очень быстро оказалась беременной и решила рожать. Коля не возражал опять и делал всё, как и полагается. Когда жена родила, покупал памперсы и молочные смеси, возвращаясь с работы. Ну, и продукты там для них с Ленкой.
А Ленка сидела дома и кормила ребёнка и Колю, когда те просили.
Потом сама толстеть начала. Сразу же и как-то быстро. Оказалось, что это не от хорошей жизни, а от нового предстоящего материнства. И опять Коля был не против.
Из роддома забирал Коля только ребёнка. Это потому, что Ленка не справилась в этот раз до конца – умерла. Но девочку родила здоровенькую и горластую. Когда Коля ехал домой, то почему-то всё одно и то же про себя повторял: «Отец-одиночка, отец-одиночка…»
Вот потому, наверное, и казался ему заоконный май сегодня больным и пьяным каким-то. Потом мать позвонила и сказала, что сейчас приедет. Вздохнула и продолжила: «Папа-то не может. Болеет он. Опять с вечера ещё спину у него тянет…»
Когда мать приехала, то перво-наперво внучек перецеловала. А новорожденную так даже и два раза чмокнула. Затем на цыпочках вышла из детской, дверь прикрыла и заголосила, рукой рот прикрывая.
Когда перешли в Колину с Ленкой… нет, теперь уже только Колину комнату, на диван села и… опять плакать стала, только теперь уже в полный голос. Николай её не унимал. Стоял просто и на заоконный май смотрел, руки в карманы сунув. Мать, отплакав положенное, начала говорить:
- Коля, сыночка, ты уж прости меня, но с внучками я тебе помогать не смогу. Сам знаешь, какой отец у нас больной – с ним всё время вожусь. Давай оформлять девочек в детский дом. Ты один ведь не сможешь поднять их и жениться сразу не получится…
Ещё что-то говорить собиралась, но Николай не дал ей договорить. Рук из карманов так и не вынул, только в кулаки их сжал. А глаз на мать не перевёл. Стоял так и говорил, словно бы хмурившемуся за окном дню:
- Ты чё, мам, говоришь такое страшное мне! Плоть мою? Кровь мою… и Ленкину… в детский дом?.. А совесть, мам, совесть как же? А душа моя, а сердце как же жить после этого станут? Или другого горя на земле мало, чтобы его, горе людское, ещё бОльшим делать? Судьба их матери лишила. Теперь я, вслед за ней, тоже свой приговор вынесу?!. «Что, девки? Сироты вы? Нет! Круглыми сиротами будете!!!» Ты, мам, как про такое даже заговорить со мною могла! Я их, дочек моих, как прижму к себе, так до самой своей смерти греть собою буду, да так, чтобы ни одна дождинка, ни снежиночка ни одна на них не упали.
Стоит так Колька, орёт то ли на мать, то ли на себя самого и не видит даже, что май за окном прояснился и солнце шпарит себе, словно и не было недавнего ненастья.
Оно и понятно! Весна ведь!..
|