«В начале было Слово…» - это первая строка в Евангелие от Иоанна. И она, пожалуй,- самая известная из евангельских цитат. Но чем дольше живу, тем чаще изумляюсь верности того, что в молодости казалось просто красивыми словами, за которыми можно было всегда спрятаться, если собственных мыслей и слов не хватало…
Сегодня утром подошла ко мне секретарь и промолвила голосом бабановской золотой рыбки из классического мультфильма:
- Вчера в школу позвонил ваш бывший ученик 19… года выпуска. Он в нашем городе проездом и просил передать, что очень ждёт вашего звонка. Вот здесь я записала его номер телефона.
И протягивает мне бумажку, на которой после цепочки цифр запечатлено: «Аркадий Адамов».
Вспомнить человека с такими выходными данными, конечно, уже не могу, потому что пытаюсь подсчитать, сколько же лет назад он окончил школу… О ужас! Получается,- тридцать четыре. А работаю я ещё больше! А живу – так вообще страшно помыслить как долго!..
Звоню. Стараюсь быть бодрым, ведь он-то меня помнит молодым:
- Алло! Здравствуй, Аркаша. Это звонит…
Он, беззастенчиво и явно волнуясь, перебивает:
- Не надо, я знаю… Это вы, учитель…
Как-то высоко и довольно долго молчим. Оба. Потом он продолжает:
- Я завтра лечу в Европу. И, если вы сможете, хотел бы увидеться. Сегодня вечером. Где и когда захотите.
- И я хочу с тобой встретиться, - отвечаю уже без всякой наигранности, ибо чувствую, как его волнение передаётся и мне.
Уговорились о встрече и занялись каждый своими делами.
Не знаю, чем там Аркаша мой занимается, а у меня сегодня деепричастный оборот в седьмом и Ахматова в одиннадцатом. Потом надо ещё поговорить с Оганесяном из восьмого: он утром подошёл и с лицом таким, будто история человечества вплотную приблизилась к своему трагическому финалу, попросил об аудиенции после уроков. А до этого нужно ещё «в кровь изругать» Гужова из девятого, потому что глаз не отводит от… своего телефона, а потому на меня и на Пушкина у него уже времени и внимания не хватает…
… Одним словом, нормальный такой день, обычный получился. Местами даже хороший…
Вот. А теперь еду на встречу со своим бывшим учеником, жизнь которого прошла вдали от меня, но начиналась-то рядом.
У метро в толпе я узнал его сразу. Вспомнил глаза васильковые под живописными бровями. Подхожу к нему и руку для приветствия протягиваю. А он сгрёб меня и к себе прижал. Это так, наверное, со стороны выглядело. На самом деле – сам ко мне прижался, словно снова маленьким стал, то есть, юным. И тридцать четыре прожитых года сжались в комочек и закатились куда-то под лавочку. Нет их. И не было.
А вместо того чтобы улыбаться и спрашивать «ну, как вы…», стал мне на ухо Цветаеву читать. И я сразу его вспомнил. Сидел за самой ближней к моему столу партой и пылал глазами на каждом уроке: так знать хотел и жить…
Когда он прочёл последнюю строчку «… ещё меня любите за то, что я умру…», я спросил его, чем занимается в жизни.
- Ремонтом и наладкой воздухоочистительных установок. Теперь вот в Испанию лечу посмотреть, насколько они в этом деле преуспели.
- А откуда тогда Цветаева? – спрашиваю его.
- Как же «откуда»? От вас, конечно, учитель…
Когда он оценил мой недоумённый взгляд, то продолжил:
- И Некрасов тоже от вас, и Есенин, и Булгаков. Вот пойдёмте посидим где-нибудь, и я вам там почитаю. И вы – мне. Обязательно, чтобы как в школе, когда душа на лебедя становилась похожа: шею выгибала и взмывала к самому солнцу. И плакать тогда хотелось, и смеяться. Но больше всего – жить!..
И весь вечер в каком-то дивном грузинском кафе мы поочерёдно читали стихи друг другу, в паузах между которыми он говорил о себе, о двух своих сыновьях, которым давал читать свои конспекты с наших уроков. Потому они меня «тоже знают». Потом продолжил:
- Вот скоро куплю себе дом на море. Приеду, заберу вас к себе на всё лето. И будем читать стихи прямо на морском берегу. И парни мои будут. Они тоже много их знают… А теперь расскажите: какие нынче ученики? Лучше или хуже нас? Тоже читают и думают? Или только…
Здесь уж я его перебил, потому что смертельно не люблю разговоров о том, что «вот дети нынешние не те пошли, им бы только…»
Нет, те у нас дети. Те! Разные, такие, какими всегда были.
Есть те, о которых можно только пожать плечами.
А немало и тех, от света глаз которых в нашей довольно сумеречной стране светлее становится. Знаете, о чём со мною сегодня после уроков Артур Оганесян говорить стал? О друге своём Никите и его больной маме. О том, что они вдвоём работать пошли, чтобы деньги ей на лечение собрать. А Масяня Гужов, ну, тот, кого я сегодня должен был «в кровь изругать»? Он, оказывается, «алгоритм написания сочинения для ОГЭ» изобретает, потому что там ведь «всё просто: тезис, два аргумента, вывод…». Это чтобы быстренько этому научиться и сдать без проблем, не тратя на это драгоценное время жизни, «когда думать о Большом и Важном нужно».
А когда я спросил его, что же это «Большое и Важное», он задумался и ответил:
- Об этом я тоже сейчас думаю. Тут – сложно. Это вам не примитивный школьный экзамен, где всё просто и ясно, как в голливудском кино. Я ещё только иду к пониманию этого, учитель. И к постижению смысла слов. Но пока не нашёл. Но точно знаю, что «В начале было Слово…»