Сначала было всё просто: звали её Александра Райзман, ну, то есть Шурочка. И семья была самая обыкновенная, полуеврейская, советская. Родители кое-как тащили жизнь от зарплаты до зарплаты, но «Москвич» и дачу в шесть соток себе спроворили, чтобы всё как у людей. Это чтобы – полный «джентльменский» советский набор. Да и папа жадноват был и считал, что дача – солидное подспорье в семейном бюджете. А потому мама закручивала трёхлитровые банки (у них в городе они назывались «баллоны») с огурцами и помидорами. Это чтобы на зиму семье и чтобы, если в гости, то – презент. Хранилось всё это «богачество» в прихожей, на самодельном стеллаже за шторочкой, который папа сам же и сделал из найденных на помойке досок и остатков выброшенных шкафов.
Шурочке всё это не нравилось, ну, просто совершенно – всё. И стеллаж с банками, и «Москвич» с дачей. И даже имя собственное – Шурка. Ну, пусть даже – Александра. Всё равно – противно. Дома замордованные изнуряющим бытом родители ею почти не интересовались, в школе была она в середнячках «и по форме, и по содержанию», а потому друзьями-подругами не обзавелась. Но хотелось Шурке чего-то такого, ну, чтобы – «прям ваще». И тогда придумала она себе игру, после того как прочитала «Алису в зазеркалье» в каком-то там классе. У неё тоже было своё зазеркалье. И начала она с имени. В этих девчачьих мечтах называлась она не «Александра Райзман», а «Арина Рай». Ей самой это казалось жутко как загранично и таинственно.
Старинного зеркала в доме не было, чтобы, знаете, такого – в резной дубовой раме, с отшелушившейся по краям амальгамой, чтобы паутина и прочие аксессуары банального волшебства. Но в полутёмной прихожей стояла «Прихожая № 6» - так было написано на ярлыке этого изделия местной мебельной фабрики, прилепленном на обратной стороне. А со стороны парадной это была большая плита дсп, покрытая голубеньким таким пластиком, на который были прикручены шесть крючков для одежды, зеркало, зажатое пластмассовыми лапками со всех сторон, и полочка под ним.
Оно-то и стало для Шурки ( фу, то есть, Арины, конечно!) входом в её сказку. Но на сказку настоящую бедной фантазии девочки не хватило, а потому она просто представляла себе, что там видит другую девочку, своего двойника, которую она тоже красиво назвала – Мерри. И вот когда родители чем-то были заняты (например, телевизор смотрели!), она уходила в прихожую, вставала перед своим «волшебным» зеркалом и кривлялась перед ним. Ну, так это выглядела со стороны. На самом же деле она там видела Мерри и вела с нею долгие (так ей казалось) беседы.
Одиночество, как известно, плохой друг для человека, особенно если этот человек ещё не вырос и заплетает по утрам косички. Но Арина-то этого не знала. И постепенно начала даже думать о том, что она – избранная, какая-то совершенно не обыкновенная. Кем избранная? В чём необыкновенная? Этого Шурка для себя уточнять не стала. Ну, вот приятно ей было так про себя думать – и всё тут!
Одноклассников она презирала. За что? И этого не стоило уточнять для себя в зазеркалье. Просто презирать было удобно: этим можно было объяснить себе и их равнодушие к ней, и свои посредственные оценки по всем предметам, даже по рисованию и пению. Родителей презирать было труднее. Всё же она их любила, потому что ведь не властны мы, до определённого времени, в своей любви или нелюбви к кому-то. Она бы и хотела, чтобы они её любили в ответ на её любовь, но те были слишком заняты бытом (даже друг другом особенно заняты не были, хотя иногда папа маму поколачивал, и та плакала), чтобы делить тепло своих сердец ещё и с дочерью.
Будь так, скорее всего, давным-давно бы забылась Мерри из зеркала, то есть из зазеркалья. Но жизнь складывалась так, как складывалась, потому-то Шурка и превратилась окончательно в Арину.
Это не страшно для окружающих, пока они не подходят к ней близко. Они и не подходили. Так и жили, параллельно, Арина Рай и весь прочий мир.
После школы возмечтала она стать врачом - классным хирургом, между прочим. И была страшно удивлена, когда приёмная комиссия в медицинском институте на первом же экзамене не разглядела сквозь оболочку Шуры Райзман Арину Рай.
Арина едва ли не впервые в жизни проявила практичность и успела подать документы в медицинское училище на отделение аптечных провизоров.
Здесь было примерно так же, как было в школе, только ходила Арина, как и все её однокашники, в белом халате и шапочке и воображала себя настоящим врачом.
Для того чтобы презирать соседей по парте, одной «подруги из зеркала» было уже мало. Нужно было что-то ещё… Ещё что-то было нужно…
И однажды Арина начала писать роман. Длинный и обстоятельный. Про то, как жила-была девочка. Как однажды, когда была ещё совсем маленькой, помогла соседу найти украденный мотоцикл. Как в тайне ото всех ходила в один безымянный музей, где стояла перед старинным зеркалом и беседовал со своей подругой из зазеркалья, а всем вокруг казалось, что девочка просто кривляется перед зеркалом. Ничего хорошего, конечно, в этом не было. Но ведь и плохого – тоже ничего.
Однажды Арина нашла портал в интернете, куда можно было выбрасывать только что изготовленные куски романа на всеобщее обозрение. Иногда ей даже писали хвалебные отзывы на них, несмотря на кучу грамматических ошибок в тексте.
Когда же роман не шёл, можно было почитать, что пишут другие – большей частью такие же бедолаги. Но даже не это было главным! Главное, что, прячась под «звучным» именем «Арина Рай», можно было открыто писать людям в рецензиях на их откровения, какие же они убогие и ничтожные, какие безграмотные, какие тупые…
Себе же самой Арина говорила, что она просто честный человек, который говорит (и пишет, конечно!) то, что думает. А люди так грубы и невежественны, что принять правду боятся и не хотят…
Со временем роман становился всё длиннее и длиннее, её рецензии на чужие откровения – всё грубее и злее…
… Пока однажды Арина не подошла к зеркалу в полутёмной прихожей, а оттуда на неё глянула не девочка-подруга Мерри, а пятидесятилетняя одинокая женщина, выглядящая старше своих лет, со злыми, вытянутыми в нитку губами и маленькими колючими глазками, неприязненно блестевшими сквозь очки.
И по-настоящему испугалась тогда Шурка, и, открывая, повернула ключ в дверном замке.
- Пусть стоит отпертая! А то вдруг умру, никто даже не узнает, что меня больше нет…