иностранными словечками.
— Реклама — двигатель прогресса, — он усмехнулся. — И ещё опиум капиталистического общества.
— Опиум — это религия, — философически заметил Леонид Борисович. — И вообще - сейчас в моде антисоветизм. Ты слышал об указе про банки?
— Слышал краем уха. С трудом представляю банки в нашей советской действительности. Из сберкассы в воротилы бизнеса подадимся?
— Откуда столько пессимизма в здоровом двадцатитрёхлетнем парне? — Леонид Борисович помешал ложечкой сахар в чашке. — Амigo! Счастливого капиталистического будущего нам не избежать. Надо просто оказаться в первых рядах.
Он уже позабыл об этом разговоре в институтской столовке, когда однажды вечером ему позвонил Леонид Борисович:
— comment etes-vous, citoyen baccalaureat? Семейная идиллия не осточертела?
Леонид Борисович к своим тридцати успел сменить трёх жен.
Он покосился на читавшую Набокова жену.
— Что-то срочное, Леонид Борисович?
— Более чем! — тот придал голосу таинственность. — Завтра в двенадцать жду тебя на выходе из метро Павелецкая. Встречаемся с чрезвычайно интересными людьми.
— Им нужны специалисты по общечеловеческим вопросам, — сказал Леонид Борисович, едва поздоровавшись. — То есть такие как мы.
Они стояли на площади Павелецкого вокзала, средь гвалта встречающих и провожающих, и посреди этого человеческого потока его научный руководитель отчаянно жестикулировал, захлебываясь словами: «Им нужны люди, способные нести всякую чушь, но приятную уху чиновника. Это одна сторона медали. Другая — они хотят покупать власть, подкупать народ, всех без разбору, белых и чёрных, красных и зелёных, праведников и чёрта в ступе, точнее, не покупать и не подкупать, с деньгами-то у них пока туго, а обещать молочные реки и кисейные берега. Сами они ребята косноязычные, технари все, главный у них вообще химик по образованию, но головы золотые. Настругали немного в кооперативе по комсомольской линии, теперь вот банк. Скажу со всем свойственным мне цинизмом: — Я в этих мерзавцев верю!»
«Ему не хватает бороды, — подумал он. — Седой, всклокоченной, истрепанной синайскими ветрами жидкой бородёнки пророка, сорок сороков ведущего свой народ невесть куда. Любопытно, что он думал, когда мучительно выколачивал свои каменные скрижали: «Какую истину ещё сморозить?»
— Стоп! — сказал он себе. — Тормози, аспирант. Ты же не антисемит, ты же нормальный. Что ты знаешь о Моисее, дитя недослушанных лекций и наспех прочитанных книг?
Один создал миф, другие разукрасили его правдой и ложью, и вдохновенные идеологи бороздят океанские просторы на комфортабельных лайнерах, пока труженики моря устало латают свои дырявые судёнышки. Вечный исторический вопрос: верят ли создатели мифа в своё исчадие?
— Что ты молчишь? — сердито спросил Леонид Борисович.
— Простите, задумался о предтече мифа.
Леонид Борисович едва не воспарил над привокзальной площадью: — А ещё ноешь, что у нас не получится. Страна скончавшегося в муках социализма требует благовоний и телесных услад. Пойдёмте, caballero, в банк.
Банк был какой-то хлипкий. Впоследствии на месте этого здания Х построил небоскрёб, на высоченном шпиле которого гордо реял флаг с надписью: хлебный склад №12. Отец одного из ближайших сподвижников Х руководил центральным московским зерновым трестом, с его барского плеча юным капиталистам была выделена часть амбарного помещения. Пахло клейковиной, но народ шустро бегал по коридорам, разговаривая на птичьем банковском языке.
Голос у Х был тихий и вкрадчивый. И ещё спокойный. Спокойствие в любой ситуации и олимпийская солидность были его неоспоримые качества. Которые покоряли. Именно так, покоряли. И он, и Леонид Борисович сразу почувствовали почти женскую влюбленность к этому человеку. Господи, сколько же сил он потратил потом, чтобы вырваться из этой магии. Окучивая в разных операциях тупоголовых чиновников, он придумал целую легенду для ответа на неизбежный вопрос: — В чём сила Х?
— Он — химик! — говорил он, многозначительно чокаясь рюмкой отборного рома. — Есть люди и есть химики. Люди отличаются эмоциями, ненавидят и влюбляются, мечтают о потерянных иллюзиях и стремятся создать новые. А химики раскладывают окружающий мир на элементы таблицы Менделеева и сводят их вновь, исходя исключительно из собственной целесообразности.
Легенда была убедительная, но насколько правдивая? В конечном счёте, все его попытки анализа приводили к неизбежному выводу: чтобы избавиться от чар Х, его надо убить.
— Только не смотри в глаза, когда будете брать, — сказал он главному эмвэдэшному оперу, когда инструктировал перед арестом. Опер, прошедший половину горячих точек на земном шаре, всячески сдерживался, но явно был готов обдристаться. — У него глаза удава, намеренного сожрать кролика.
— Итак, я предлагаю вам создать в банке подразделение пиар, — Михаил Борисович завершил недолгую речь, улыбнулся, снял очки и вопросительно посмотрел.
— Неплохо было бы поучиться, набраться зарубежного опыта. В Англии, например, или в Америке, — сказал Леонид Борисович.
Х снова улыбнулся: «Заграница нам не поможет. И не потому, что денег жалко на поездку. Просто нам придётся создавать свои правила игры, без всякой теоретической базы. Вы меня понимаете?»
— Как бы да! — неуверенно произнёс Леонид Борисович.
Х засмеялся: «Для начала неплохо. Новой эпохе — новый язык. Хорошо словцо — как бы. Придаёт многозначительность каждому экономическому термину и одновременно развязывает руки. Ещё что-нибудь из этой серии, уважаемый доктор».
— Кандидат. Кандидат исторических наук, — сказал Леонид Борисович. — Ну, например, типа. Типа мы решим, типа мы уверены.
— Типа да, — сказал Михаил Борисович. — Подходит. Типа. И ещё что-нибудь, скабрезное, но в меру, чтобы можно было произнести при женщинах. Для трилоквиума. Так, если я не ошибаюсь, называлась основа знаний в античном мире?
— Говно вопрос, — сказал он.
— Как?
— Типа, если у вас есть проблемы, мы как бы решим. Говно — вопрос!
— Блестяще! — сказал Х. — До чего приятно иметь дело с интеллигентными людьми.
«А ведь у него замашки не миллиардера и не олигарха, — подумал он. — И даже не генерального секретаря компартии. Минимум, китайский император — живое воплощение божества…»
4
Нельзя сказать, что Юлька отрицательно отнеслась к его уходу из аспирантуры. Просто всё её женское ego противилось этой новой, неведомой жизни, так внезапно ворвавшейся в их среднегабаритную квартиру.
— Ты становишься другим, — сказала она за ужином в кооперативном ресторанчике, недавно открывшемся у стен Кремля. — Хорошо, что не чужим, — она снова изучила меню. — Про вино стоимостью 500 у.е. я читала только в литературе, обличающей пороки капиталистического общества. Пойло, должно быть, страшное.
— Так себе! — сказал он. — Владелец этого ресторана — клиент банка — иногда устраивает презентации. Честно говоря, мне больше нравится виски.
— Скользкие сволочи, — Юлька потрогала вилкой дымящегося краба. — Я чувствую себя персонажем Джулии Робертс из «Pretty Woman». Слушай, а мы не превратимся в зажравшихся буржуа, чванливых и не понимающих чаяний народа?
Он расхохотался: «Не думал, что у меня жена — тургеневская девушка. С каких пор тебя волнуют нужды народа?»
— Да ладно тебе! Поумничать нельзя. Так, когда мы едем в Испанию? — она повела плечами как танцовщица фламенко.
Сегодня они отмечали четыре месяца его работы в банке. И первый серьёзный успех. Весь город был увешан рекламными щитами, предлагающими покупать акции банка. Автором идеи раздробить название заведения на множество мелких кусочков был Х, идеологом Леонид Борисович, исполнителем он. В общем, трилоквиум заработал.
— У населения полно денег под подушкой. Сбербанку никто не верит, — уверенно произнёс Михаил Борисович. — Плюс традиционное славянское желание засунуть голову в омут. Всё-таки страна с приличным средним образованием, все что-нибудь да слышали о рантье. А тут мы — деньги приносят деньги, вот что выбирает молодое поколение.
Леонид Борисович оказался на удивление способным переговорщиком. В мгновенье ока он посетил городские службы, отвечающие за фасады зданий, фонарные столбы и перекрытия мостов. Стоимость размещения рекламы оказалась в результате смехотворной, в том числе и потому, что никаких расценок не существовало. Особенно чудодейственным образом конвертики, извлекаемые Леонидом Борисовичем из внутреннего кармана пиджака, действовали на сотрудников телевидения. Суперпопулярные молодежные ведущие млели от счастья, получая стодолларовую купюру, и восторженно декламировали написанные им тексты.
Он отчасти подменял Леонида Борисовича на переговорах, но в основном был по художественной части. Писал зазывающие мульки, продумывал географию размещения рекламных щитов. Юльке он как-то показал макет: розовощекий красногвардеец в буденовке протягивал указующий перст: — А ты уже отнёс деньги в банк?
— Н-н-да! — сказала Юлька. — Сальвадор Дали переворачивается в гробу.
— Зато доходчиво, — ответил он. — Гегемону не надо лишний раз извилины напрягать. Твой Дали, между прочим, тоже не чурался китча.
Юлька бредила Дали. Откуда в этой среднестатистической московской девочке с филологическим уклоном было столько неподдельной страсти к живописи далёкого сумасшедшего испанца, он честно не понимал. Видимо, что-то из области фрейдистских комплексов, думал он, вечно дремлющая склонность к разврату. Хотя в постели вроде всё нормально, даже очень хорошо. Он полистал, как и все на первом курсе, «Толкование сновидений», решил, что блевотина и читать не стал, благо, Фрейд в программу не входил.
— Через две недели, — сказал он. — Сначала в Барселону, два дня валяемся на пляже. А потом — в Фигерас.
На утреннем совещании трилоквиума решили подлить масла в огонь.
— Завтра объявляем о завершении продажи акций, — сообщил Леонид Борисович. — И так очереди стоят на хлебный склад, а тут вообще дурдом начнётся.
— Брокеры подготовлены? — спросил Х.
— Да. Три посреднических конторы, — доложил он. — Им уже передано пятнадцать процентов акций банка. У всех контор один владелец.
— Кто таков? — спросил Х.
— Некто Михаил Фридман. Фарцовщик со стажем и спекулянт театральными билетами. Несколько раз ходил под уголовным делом, но выкрутился.
— Ну, с такой биографией и с такой фамилией он нас не подведёт, — Михаил Борисович протёр очки. — Леонид Борисович, лично контролируете, чтобы не перегибали палку на перепродажах. А то отлучу выкреста от церкви. В конечном счёте, мы все хотим жить в цивилизованной стране. — Х задумчиво посмотрел на присутствующих.
— Фридмана привести? — спросил Леонид Борисович.
— Не надо, — сказал Михаил Борисович. — В нашем раскладе я белый и пушистый. Кстати, как там дело с кандидатом на пост начальника службы безопасности банка?
— Я пообщался с несколькими кэгэбешниками. Генералы, конечно, но бараньё. Чуть печень не посадил. — Леонид Борисович потёр бок. — Обещают партийные деньги заводить.
— Ясно, — сказал Х. — Партийных денег нам не надо. Раз талдычат не про своё, значит, не при делах. Есть другие кандидатуры?
— У родителей моей жены
