Тень правителей. 1 часть. До

категорично заявила, что не намерена сидеть в золотой клетке, Андрей Петрович, потея и смущаясь, попросил его взять жену на работу.
— Она толковая, — сказал замминистра. — Иногда вспыльчивая, но умеет себя окорачивать.
Разговор происходил в холле гостиницы «Балчуг», голая Ксюха ждала его в номере четырьмя этажами выше, Андрея Петровича — очередное совещание в министерстве.
— Я на самом деле почти её не знаю, — сказал он. — Хоть мы и дальние родственники. Боюсь, по банку пойдут неприятные разговоры.
— Это личная просьба, — веско сказал Андрей Петрович.
— Мне кажется, вам скучно, — вновь повторил Стальевич. — Вы достигли в банке потолка, выше прыгнуть не удастся.
Они прогуливаются по берегу Женевского озера. Нет никого, даже охраны.
— Вы знаете, чем очень богатые люди отличаются от просто богатых?
«У него сократовская манера задавать вопросы, подсказывая направление ответа, подумал он. — Впрочем, Сократа не слишком волновал ответ. В любом случае, это твой ответ».
— Очень богатые люди абсолютно религиозны и абсолютно бескорыстны, — у Стальевича умные, проницательные глаза. — Да простят мне мировые религии использование этих терминов. Они свято и беззаветно верят только в деньги. Поэтому для них не имеет значения количество миллионов и физические возможности потратить, их невозможно запугать, купить или обмануть, они всегда один на один со своим божеством. Ваш Х тому классический пример. Ему не нужны мелкие шалости в виде коллекционирования неприступных женщин, яхт, самолетов и дворцов, чем грешит уважаемый Леонид Борисович. Он примерный семьянин, скуден в быту, трудолюбив до безобразия, ему и власть, строго говоря, противна, но, увы, деньги и политическая борьба это сиамские близнецы.
— Поэтому я для него всегда останусь чужим? — сказал он.
— Не только вы, — сказал Стальевич. — Для него чужие — все, функциональный элемент в служении деньгам. Сегодня вы, завтра кто-нибудь другой. Нет никаких прошлых заслуг, нет благодарности, есть только безошибочное понимание способностей человека и его потолка. Когда потолок достигнут, морская пена смывает очертания на песке, простите за поэтическое сравнение.
— Вы полагаете, что мои достижения в бизнесе ничтожны? — он улыбается и бросает камешек в воду.
— Напротив, — Стальевич равнодушен. — Ваша виртуозность в пиаре выше всяких похвал. Но в этом и заключается причина вашего скорого падения в глазах Х. Ожидаемый аукцион по распродаже нефтяных активов страны, с целью подготовки которого вы летите в Лондон, создаст в стране олигархов. Явление почти забытое, возможно, даже никогда не существовавшее у нас. Х потребуются люди совершенно иного типа — скорей, чиновники, способные удерживать этот огромный механизм в более-менее удобоваримом виде. Станет не до полёта мысли, ordnung, порядочность и прозрачность превыше всего, вам станет окончательно скучно, вы станете не нужны.
— Это предложение? — спросил он.
— Есть участники мифа, — сказал Стальевич. — Например, Зевс. Или ваш Михаил Борисович с его амбициями китайского императора. А есть безвестные главконы, савлы, иуды, те, кто этот миф создают. Я предлагаю перейти в их отряд.

                                                                    7
— Обзвони клоунов, — приказал он Ксюхе. — В пять собираемся у меня.
В назначенный час прибыли все: коммунистический вождь в строгом костюме от Валентино индивидуального пошива, брыкливый вольфович «Чичолина», братья яблочники, стареющая джапаниза, курчавый борисок, недавно застуканный с несовершеннолетними, о чём подконтрольные средства массовой информации снисходительно умолчали, а неподконтрольные были подвергнуты негласной обструкции. Не хватало лишь пересхилтон, чумачедчей дочурки покойного питерского градоначальника, она находилась на внедрении к странным пассажирам, полюбившим собираться и горлопанить на Болотной площади в Москве, с его меткого замечания газеты окрестили пассажиров «внесистемной оппозицией». Ксюхина тезка была молода и разбалована, она мечтала быть королевой бала, не снимая кокошника, он сразу уловил это её жгучее стремление и направил в гущу народной жизни. Игра была коварная — почти не скрывалось, что девулька на боевом вылете и каждый пытался перевербовать её на свой лад. Пересхилтон визжала от восторга.
— Власть меняется, — как обычно громко сказал «Чичолина». — Стальевич в знак протеста подал прошение об отставке. А кто вместо него? Рыжий? Опять мракобесие?
— Рыжий это плохо, — грустно сказал коммунистический вождь. — Он меня не любит. Мы с ним политические враги.
Он рассмеялся: — Да ну! Давно ль? В семнадцатом штурвал «Авроры» не поделили? Всё значительно серьёзнее. Слушайте меня внимательно.
Борисок, джапаниза и братья яблочники умно промолчали.
Все они уже настолько давно стали родными, своими, миф, придуманный для каждого, пережитый каждым и воспринимаемый теперь как самая настоящая реальность, позволял не выбирать слова и не стесняться в выражениях, порой, ему даже казалось, что им нравится, когда он опускает их с высоты публичного положения и напоминает, что они всего лишь клоуны в этом грандиозном цирке. «Ничто человеческое нам не чуждо», — оправдывал в таких случаях себя и всех остальных «Чичолина».
— Господи, как ты можешь этим заниматься?! — поначалу Юлька пыталась сопротивляться, когда он рассказывал ей о технологиях изготовления политических лидеров. — Это даже не работа ассенизатора, это просто какое-то разгребание говна динозавров.
— Иначе нельзя, — сказал он. — Никто не смог придумать ничего лучше старых римских принципов «разделяй и властвуй» и «хлеба и зрелищ». Жизнь стала динамичнее, чем две тысячи лет назад, население поголовно грамотное, постоянно требуются новые инъекции лжи или правды, как хочешь можно называть, в политике это, собственно, одно и то же. Ты же историк, должна понимать.
— Я понимаю, что страна дебилов, — сказала Юлька. — Но не до такой же степени.
— До такой, — сказал он. — К сожаленью.
— Ты можешь мне всё это не рассказывать, — попросила Юлька.
— Не могу, — сказал он. — Мне нужен первый слушатель, как писателю нужен первый читатель. По твоим реакциям, я смогу понимать, где ошибаюсь. Мне не к кому больше обратиться.
— Хорошо, — устало согласилась Юлька. — Но хотя бы не каждый день.
— Я знал, что Х готовит переворот, — важно сообщил «Чичолина». — Мои люди информировали меня. Я собирался обратиться с предостережением к президенту, просто хотел ещё раз проверить факты.
— Разумеется, — насмешливо произнёс он. — Семь раз отмерь…
— Что с ним будет? — спросила джапаниза. — Его убьют?
— Будет суд, — сказал он. — Самый гуманный в мире.
— Какова линия нашего поведения? — уточнил коммунистический вождь. — Товарищ изменил Родине? Чей он шпион, американский или южнокорейский? Может быть, скрытый украинский бандеровец?
— Глупо и грубо, — сказал он. — Слишком напоминает тридцать седьмой год. Поэтому обычная неуплата налогов в необычных, почти космических размерах.
— За это преступление в России можно посадить каждого второго, — недовольно вставил борисок.
— Это большое преимущество нашей страны, — сказал он. — Другой такой нет.
Он нырял в Юлькины глаза как в омут, в прозрачности её горьких и предсказуемых реакций он обретал хладнокровие, необходимое для действий. Как интересно, подумал он. Моя жена увлечена изготовлением кукол из тряпок, а я из живых людей. Первая семейная традиция.
— В интересах революции мы пойдём на абордаж, — сказал он.
— Что это? — спросил «Чичолина».
— Это песня, — сказал он.

                                                            8
— Если на завтрашнем аукционе всё пройдет удачно, мы станем миллиардерами, — Леонид Борисович говорит шепотом, хотя в банковском коридоре они одни, да и кого им бояться в собственном банке. — За триста лимонов купить актив стоимостью пять ярдов денег американского народа, как минимум, пять, если сидеть сложа ручки у нефтяной трубы и ни хрена не делать. Господи, вот это шанс.
— Сделка века, — сказал он. — И на обломках самовластья напишут наши имена…
— Ты понимаешь, что это переход в стратосферу, — шепчет Леонид Борисович. — Для самих, для детей, для внуков. Туда, где всегда светит солнце, где тебе безразлично какая котировка, курс, индекс Доу-Джонса и прочая поебень. Поеду в Данилов монастырь, скуплю все свечи и поставлю за удачу!
— Не спалите обитель божью, — сказал он вдогонку.
Он заглянул в приёмную Х. По приёмной радостно гарцевал Андрей Петрович.
— Свободен? — спросил он у помощницы Лидии.
— Это невероятно! — ответила та невпопад. — Все носятся как сумасшедшие с завтрашним аукционом, а он, как ни в чём не бывало, изучает баланс омского отделения банка. Самый, блин, злободневный вопрос. Великий человек!
— Доложи! — сказал он. — Мне надо с ним поговорить.
— Я когда-нибудь увижу ваше лицо? — сказал рокер.
Они сидят в припаркованных рядом автомобилях, окна затонированы, они разговаривают по телефону.
— Нет, — говорит он. — Ты попросил о встрече. Для чего?
— Для того чтобы увидеть ваше лицо, — сказал рокер. — Я так больше не могу. Я пою ваши песни, я ни разу вас не видел, я не знаю, кто вы.
— Успокойся, — говорит он. — Это твои песни. Ты легко исправляешь текст, который тебе передают от меня.
— Иногда, — сказал рокер. — Чтобы слова лучше накладывались на музыку.
— Я не в обиде, — говорит он. — Это нормально. Ты слишком увлекаешься кокаином. Я думаю, что проблема в этом.
— Нет, — сказал Х. — Я знал, что ты придёшь ко мне с этим разговором. У меня было время подумать. Я говорю — нет.
— Жаль, — сказал он. — Я надеялся, что мы в одной команде.
— Нет, — повторил Х. — Команда это басни для дурачков. Ты работал за достойное вознаграждение и удовольствия ради, потому что обман является составной частью твоей натуры. Ты без этого не можешь. Не уверен, понимаешь ли ты это, но твоё место всегда за ширмой. Так что желание получить долю в нефтяном месторождении, которое, я надеюсь, завтра будет приобретено, есть желание для тебя противоестественное, авантюристы и не ждут стульчика в раю. Или ты устал?
— Вы не боитесь получить в моём лице противника? — сказал он.
— Нет, не боюсь, — сказал Х. — Если бы ты мог быть моим противником, ты был бы на моём месте.
— Как хорошо, что ты ушёл из банка, — сказала Юлька. — Пора выбираться из этой трясины. Ты стал уже почти таким же как Х — людей не видишь, одни лишь элементы таблицы Менделеева.
— Всё наладится, — сказал он. — Пора начинать новую жизнь.
— Давай уедем, — сказала Юлька. — Куда-нибудь к чёрту на рога. Будем жить без телевизора, ничего не знать, не слышать, не видеть.
— А что делать? — спросил он.
— Гулять по берегу океана, дышать морским воздухом, читать книги, смотреть на закат, — сказала Юлька. — Мы найдём, чем заниматься.
— Месяц, полгода, — сказал он. — А что потом?
— Что-нибудь придумаем, — сказала Юлька. — Нельзя же всё время воровать и обманывать несчастных аборигенов.
«Нельзя, — подумал он. — Но если очень хочется, то можно».
Вечером заявился Леонид Борисович.
— Ты спятил?! — сказал он. — Жизнь только начинается.
— Не ожидал, что ко мне пришлют парламентёра, — сказал он.
— Да причём здесь парламентёры, —